Френсис Фицджеральд - Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)
– Ну, это другое. Он же послал тебе телеграмму из Саут-Бенда – это доказывает, что он на игре.
Выйдя на улицу по окончании пьесы, они попрощались со всеми остальными, ответившими им веселыми взглядами. Они ускользнули вдоль по безвкусно блестевшей золотом дорожке в толпе, начавшей собираться вокруг Стеллы.
– Видишь ли, телеграммы очень просто можно организовать, – сказала Стелла.
Это было действительно так. Джоул рассердился, подумав о том, что ее беспокойство могло иметь основания; но если Майлз «держал их на мушке», тогда у него не могло быть никаких обязательств по отношению к Майлзу. Вслух он сказал:
– Это глупость.
В витринах магазинов уже стояли наряженные елки, и полная луна над бульваром казалась нарисованной на заднике – она выглядела такой же декорацией, как и огромные фонари – торшеры на перекрестках. Под темной листвой Беверли-Хиллз, вспыхивавшей, будто эвкалипты днем, Джоул видел лишь проблески бледного лица чуть пониже его лица и изгиб ее плеча… Вдруг она отодвинулась и посмотрела ему в глаза.
– У тебя глаза, как у твоей матери, – сказала она. – У меня раньше был целый альбом с ее фотографиями из журналов.
– А твои глаза – только твои и ни на чьи не похожи, – ответил он.
Что-то заставило Джоула вглядеться в окрестности, когда они подошли к дому – будто где-то в кустах прятался Майлз. На столике в холле ждала телеграмма. Она прочитала вслух:
ЧИКАГО ТЧК ДОМА ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ТЧК
СОСКУЧИЛСЯ ЛЮБЛЮ ТЧК
МАЙЛЗ.– Вот видишь, – сказала она, бросив бумажку обратно на стол, – он легко мог это подстроить.
Она попросила дворецкого принести напитки, сэндвичи и убежала наверх, а Джоул пошел в пустую гостиную. Совершенно случайно он набрел на пианино, у которого с позором стоял два воскресенья назад.
– И тогда у нас получится, – произнес он вслух, – рассказ о разводе, о молодежи и об Иностранном легионе.
Он вспомнил про другую телеграмму.
«Ты самый лучший из всех гостей…»
Вдруг в голову ему пришла новая мысль. Если телеграмма Стеллы была всего лишь вежливостью, значит, очень может быть, что ее придумал Майлз – потому что приглашал-то его Майлз! Возможно, Майлз сказал:
«Пошли ему телеграмму – ему, наверное, сейчас погано; он наверняка думает, что опозорился».
Такой поступок вполне соответствовал сказанному им:
«Стелла во всем находится под моим влиянием. И особенно это касается людей – ей нравятся все, кто нравится мне». Женщина могла бы поступить так из сострадания, но лишь мужчина мог поступить так из чувства ответственности.
Когда в комнате появилась Стелла, он взял ее руки в свои.
– У меня возникло такое странное чувство, будто я – всего лишь пешка в игре, которую ты ведешь против Майлза, – сказал он.
– Налей себе выпить.
– И что еще более странно – я все равно тебя люблю! Зазвонил телефон, и она высвободила свои руки, чтобы ответить.
– Еще одна телеграмма от Майлза, – объявила она. – Он отправил ее с самолета над Канзас-Сити – по крайней мере, они так сказали.
– Наверное, передает мне привет?
– Нет, он просто пишет, что любит меня. Я ему верю. Он такой слабый.
– Иди сюда, садись, – позвал ее Джоул.
Было еще рано. Когда спустя полчаса Джоул подошел к остывшему камину, до полуночи все еще оставалась пара минут; он отрывисто сказал:
– Я тебе совсем не нравлюсь?
– Вовсе нет! Меня к тебе очень тянет, и ты это знаешь. Но дело в том, что я, видимо, на самом деле люблю Майлза.
– Очевидно, так.
– А сегодня мне почему-то очень неспокойно.
Он не сердился – он даже был отчасти рад, что смог избежать возможных осложнений. И все-таки, глядя на нее, представляя, как тепло и мягкость этого тела растапливают лед голубого платья, он знал, что всегда будет с сожалением вспоминать этот миг.
– Ну, мне пора, – сказал он. – Я позвоню, вызову такси?
– Ни в коем случае – у нас есть машина и дежурный шофер.
Он вздрогнул от столь явной готовности его выпроводить; заметив это, она по-дружески его поцеловала и сказала: «Ты очень милый, Джоул». Затем вдруг произошло сразу три события: он залпом допил свой стакан, на весь дом затрезвонил телефон и стали бить трубным гласом часы.
Девять… Десять… Одиннадцать… Двенадцать…
VIИ вновь настало воскресенье. Джоул неожиданно осознал, что вчера вечером явился в театр, словно на работу, – работа окутывала его, будто саван. И Стеллу он соблазнял так, будто торопливо атаковал какую-то очередную проблему, которую нужно было решить до конца дня. Но наступило воскресенье, и перед ним развернулась приятная, исполненная ленивой неги перспектива ближайших двадцати четырех часов: к каждой минуте следовало подходить с усыпляющей уклончивостью, в каждом мгновении содержались ростки безграничных возможностей. Невозможное исчезло – все только начиналось. Он налил себе еще выпить.
Резко вскрикнув, Стелла неуклюже поскользнулась, выронив телефон. Джоул поднял ее и уложил на диван. Сбрызнул газировкой носовой платок и слегка похлопал им ее по лицу. В телефоне кто-то все еще продолжал усердно жужжать, и он приложил трубку к уху.
– …самолет упал совсем рядом с Канзас-Сити. Тело Майлза Кальмана было найдено и опознано…
Он повесил трубку.
– Лежи тихо, – сказал он, застыв, когда Стелла открыла глаза.
– Что случилось? – прошептала она. – Перезвони им. Что случилось?
– Я им сейчас позвоню. Как вызвать вашего врача?
– Они сказали, что Майлз умер?
– Лежи тихо… Кто-нибудь из прислуги еще не спит?
– Держи меня… Мне страшно. Он приобнял ее.
– Как вызвать вашего врача? – строго повторил он. – Возможно, это ошибка, но я все равно хочу, чтобы он приехал.
– Нужно вызвать доктора… Доктора… О, господи, неужели Майлз умер?
Джоул побежал наверх и стал искать по чужим аптечкам нашатырь. Когда он спустился вниз, Стелла сквозь плач вскрикивала:
– Он не умер! Я знаю, что нет. Это часть его плана. Он решил меня помучить! Я уверена, что он жив. Я это чувствую!
– Я хочу вызвать каких-нибудь твоих близких подруг, Стелла. Тебе сегодня лучше не оставаться одной.
– Нет, нет! – всхлипнула она. – Я никого не хочу видеть. Оставайся ты, у меня нет никаких подруг. – Она встала, по ее лицу катились слезы. – Майлз был моим единственным другом. Он не умер – он не мог умереть! Я поеду туда прямо сейчас, и мы во всем разберемся. Узнай, когда поезд. Ты поедешь со мной.
– Это невозможно. Прямо сейчас, ночью, ничего не выйдет. Скажи мне имя какой-нибудь женщины, которой можно позвонить. Лоис? Джоан? Кармель? Кого можно позвать?
Стелла ошеломленно посмотрела на него.
– Ева Гебель была моей лучшей подругой, – сказала она.
Джоул вспомнил Майлза, каким печальным и отчаявшимся он выглядел два дня назад, на работе. В ужасной тишине после его смерти он вдруг понял всю правду о нем. Майлз был единственным родившимся в Америке режиссером, обладавшим ярко выраженным характером и сознанием художника. Опутанный сетями киноиндустрии, он заплатил своей разрушенной нервной системой за то, что не умел быстро восстанавливать силы, не обладал здоровым цинизмом, не умел прятаться и оказался способен лишь на жалкий и рискованный побег.
У двери на улицу раздался какой-то шум – дверь открылась, и в холле послышались шаги.
– Майлз! – взвизгнула Стелла. – Майлз, это ты? Это ведь Майлз, правда?
В дверях показался посыльный с телеграммой:
– Простите, не нашел звонок. Услышал, как вы здесь разговариваете…
Телеграмма содержала тот же текст, который только что продиктовали по телефону. Пока Стелла перечитывала ее снова и снова, будто это была неправда, Джоул сел на телефон. Время все еще было не совсем позднее, поэтому он никак не мог никого найти; когда, наконец, ему удалось дозвониться до какой-то приятельницы, он налил джина и заставил Стеллу выпить, не разбавляя.
– Останься со мной, Джоул, – прошептала она, будто в полудреме. – Не уходи! Ты нравился Майлзу… Он говорил, что ты… – Она сильно задрожала. – О, боже, как же мне одиноко! – Глаза ее закрылись. – Обними меня. У Майлза был точно такой же костюм. – Она внезапно села прямо, вытянувшись стрункой. – Только подумай, что он чувствовал! Он ведь практически всего и всегда боялся.
Она изумленно помотала головой.
Неожиданно она схватила Джоула и притянула его лицо к себе:
– Ты не уйдешь! Я ведь нравлюсь тебе – ты ведь меня любишь, правда? Не надо никому звонить. Завтра времени будет достаточно. Останься сегодня у меня ночевать!
Он недоверчиво уставился на нее – затем его как громом поразило. В своем помраченном сознании Стелла пыталась сохранить Майлзу жизнь, не давая завершиться ситуации, в которой фигурировал он живой, как будто разум Майлза продолжил бы свое существование до тех пор, пока существовали беспокоившие его возможные события. Это была безумная и мучительная попытка отсрочить окончательное осознание того факта, что Майлз был мертв.
