Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 4
Ерёмка работу свою блюл, старался. Не дитё, чай, знает, почем лохань пота. Мал медяк, да в хозяйстве пригодится, лишним не будет. А работа – она и есть работа, дело привычное, надо не выбирать, не рядиться, не искать, где лучше, и, поперед всего, не отлынивать да радоваться, что ввечеру тебе – домой, а не за угол, под мокрую тряпку. И по воскресениям – в церковь, под звоны да перепевы, благостность вкушать неземную и о заботах недельных забывать совершенно. Нет, жизнью своей Ерёмка был бессомненно доволен. Да спроси его кто, отчего так, не понял бы, о чем речь-то? Чему ж не радоваться! И утро выдалось, он сейчас разглядел, солнечное да забористое. Разбежаться бы да с разгону зарыться в траву с цветочками. Нельзя, однако, всему свое время, жди, значится, престольного праздника. А пока дело такое – тюки тормошить, холсты раскладывать, сушить и к окрасу готовить.
Вот одно только не терпел Ерёмка на Дворе – крыс. Не, особливым страхом не баловался, остромордых и в городе немало, паче всего вокруг трактиров да домов питейных. Только все-таки больно жирные они были при мануфактуре, отменно наглые да расхряпистые, по всем закоулкам шмыгали, за каждой тряпкой хоронились, промеж любых бревен проскакивали, визжали злобно, огрызались зело. Спасибо, на людей не нападали. Хотя, как стемнеет, держался Ерёмка подальше от стен и ходил с топотом – может, испужаются косозубые, приструнят норов, посторонятся? И то сказать, хуже аспида огненного твари эти окаянные. Не пристукнуть их и не перетерпеть, из земли да грязи множатся легионом, полошатся неуемным писком, нет на них истребления. Одно слово, наказание божеское, иначе и не объять. За грехи, небось, наши посланы, знаемые и незнаемые. То-то и оно, в аду, чай, похлеще будет. Потому не озорничать надо в жизни этой, а робить, прощение вечное вымаливать. Вот уже скоро Двор, сейчас вступим в него и приложимся к трудам нашим безоглядным. Только пока – чуток поменьше бы этих крыс, миленький Господи! Помилосердствуй, не плоди их пуще мочи!
Так молился Ерёмка, а если по-взрослому – Еремей, сын Степанов, Курского прихода обитатель и житель, Большого суконного двора вольный работник, удивительно ярким осенним московским утром перепрыгивая раскидистые лужи на главной слободской улице. Хоть кое-где и были заботливыми людьми положены досточки – ан нет, мы так не умеем, осторожно и рядком, нам бы с кочки на кочку, с уступа на камешек, вверх да вперед, вперед и вверх.
Зиновий Кане – инженер-кораблестроитель, кандидат технических наук в области сверхкрупнотоннажных танкеров для перевозки сырой нефти. В Штатах – с марта 1979 года. Работал в Танкерном департаменте компании Exxon International во Florham Park (NJ), в Техническом отделе по проектированию, строительству и обслуживанию сверхкрупнотоннажных танкеров, а с 1990 года – в группе, управлявшей зафрахтованными судами. Настоящая подборка стихов Зиновия Кане – его первая художественная публикация.
Стихотворения
Читая Кафку
Проснулся вдруг, воздух сглотнул и сразу открыл глаза.
Пуля летела в темя мне, во сне бушевала гроза.
Там, за густой пеленой сна, мой враг нажал на курок.
Лежал я пластом без сознанья, без сил. В двери раздался звонок.
Очнулся, оделся, дверь открыл. Стоит мой враг из сна.
За дверью неясно: осень, зима, иль лето, или весна.
Я говорю ему: «Входи, я знаю что ты мой сон».
Он входит с пакетом, его мне дает, заметно он сам удивлен.
Отдал мне пакет и хочет уйти: «Я вас впервые вижу».
А я ему: « Я знаю, кто ты, и я тебя ненавижу!
Во сне ты была королевой зла, ты там в меня стреляла,
Со мною рядом по городу шла, но ты в меня не попала.
Вернее, ты метила в темя мне, но смог я раньше я проснуться».
Она говорит мне: «Во-первых, я – он, а вовсе и не она.
Я бы от вас сразу ушел, но подпись мне ваша нужна».
Видны кружева из рукавов, перчатки с руки чужой,
И голос его, хоть с хрипотцой, но в общем-то не мужской.
Квитанцию я ему подписал. Она на кого-то похож.
В бэйсменте есть у меня на стене острый рыбацкий нож.
Она ушла, пакет я открыл. Убить я его не успел.
В пакете приказ: «Утром к шести! Прибыть на свой расстрел».
* * *
Мяч катится вверх под уклон,
Река потекла вспять,
Воры куют закон,
Никак превратилось в опять.
Камень взлетел вниз,
Потом упал вверх,
Стоит вертикально карниз,
В стон захлебнулся смех.
Славой покрылся позор,
Ночь превратилась в день,
Доволен собой укор,
Ярко сияет тень.
Волк грызет траву,
Зебра жует кость,
Тайна идет наяву,
Змей шагает, как трость.
Сон бодрится, не спит,
Кит дирижаблем летит,
Лев от страха дрожит,
Осел на троне сидит.
В горб распрямилась спина,
В нас толпы пустота,
Гордо глядит вина,
Сложная жизнь проста.
Глаз, а под ним бровь,
Жидка водянистая кровь,
Стал ненавистным кумир.
Так вижу я антимир...
В сомнении бесконечном
В сомнении бесконечном,
В томлении сердечном,
В одиночестве пребывают,
Себя выедают
Чары забытые,
Упреки избитые,
Потухшие чувства
Любови искусства
Заводят в тупик,
И слезы, и крики,
И ревность стихают,
И слезы отчаянья
В ночи высыхают...
Детство
Бывает, вдруг из памяти
Картинки проявляются
Нечеткие, размытые,
Но не совсем забытые.
Я на скамейке маленький,
Снимает мама валенки:
Они забились снегом.
Упал я в снег с разбегу.
Колючий снег кусает,
Иголки мне впивает,
Хоть холодно, но тает
И щиплет мне лицо.
А мама приседает,
Лицо мне утирает,
Ладошкой прикрывает...
А на руке кольцо...
Инкарнации – реинкарнации
Я был когда-то, говорят,
То ль зверь, то ль царь, то ль раб иль моль.
Они (таков буддистов взгляд)
В моей играют жизни роль,
И суть ее, и крови соль.
Они в яву или во сне
Вдруг проявляются во мне,
Оскалив пасть. Тогда рычу,
А то бессмысленно мычу
Иль выжимая газ, лечу.
Злодейство-месть мне по плечу,
Тянусь к кинжалу я, к мечу,
Из ножн пустых хочу достать,
Хоть нет его, а рукоять
В моей руке огнем горит
И руку жжет. А сталь блестит
И мне мои глаза слепит!
Во снах, когда сознанье спит...
Предсмертный час
Замолкли птицы. Яркий день угас.
Я в парке встретил свой предсмертный час.
Он шел и просто прутиком махал.
Я ничего вокруг не замечал.
Моя жена его тотчас узнала,
Хотя его ни разу не встречала.
Ее рука заметно задрожала.
«Пошли домой», – она мне прошептала.
Я обернулся. Он за мной следил,
Но очень резко отвернулся он...
Я глубоко вздохнул, глаза открыл
И понял – кончился кошмарный сон...
Другу, на вечную память
Мой друг, мой друг, мой друг, мой друг
Ушел, ушел в далекий путь.
Темно и пусто стало вдруг.
Его оттуда не вернуть.
Ты далеко не уходи,
Стой у ворот и жди.
Пусть сыплют звездные дожди.
Не улетай. Ты жди.
Еще мы встретимся с тобой
И всех других найдем.
И вместе шумною гурьбой
Мы, как всегда, пойдем.
Подруги наши к нам придут
И улыбнутся нам.
Пусть сотни, тыщи лет пройдут,
Не страшно – вечность там.
Не улетай, ты подожди,
На ту далекую звезду,
Не исчезай, не уходи,
И я тебя найду...
Вспоминая о друге
Мой друг,
Тебя со мною рядом нет.
Вокруг
Струится предзакатный свет.
Давно ль
Умолк навеки голос твой,
Окно
Закрылось жизни за тобой.
Судьбы
И рока нам не избежать.
Забыть
Нам не дано. Нам ждать
Грозы
Удар, предписанный конец.
Лозы
Бегущей жизни расплетается венец.
И я
Под сенью звезд один стою,
Житья
Завет, закон, дороги познаю...
Цикл стихов, посвященных Цветаевой
Эх, ноченьки бессонные,
Деньки неугомонные,
И тропы не проложены,
Стоит трава нескошена.
И чувств поля несжаты,
Любить, а не женаты,
Их слезы неусохшие,
В глуши ночей утопшие,
В пухах подушек спрятаны,
В атлас перин закатаны,
А утром лица вспухшие,
И взор, и взгляд потухшие.
Зима – одно их время года,
А утро – серо, без восхода...
* * *
Ах, трудно дышится порой,
Хоть воздух свеж и солнце над землей.
Вдруг мелкое, невнятное терзанье
Закопошится в глубине сознанья,
