Ивлин Во - Полвека без Ивлина Во
Проблема, с которой Во столкнулся как прозаик, заключалась не в том, что он не взволновал американскую публику. До сих пор его книги никогда не были у нас бестселлерами, хотя никто не объяснит почему. «Мерзкая плоть» расходилась вполне приличными тиражами в нескольких переизданиях. «Пригоршня праха» с благословения Александра Вуллкотта появилась в одной из его хрестоматий. Но издания, выходившие в Америке, продавались плохо, и только его немногочисленные поклонники могли обстоятельно рассказать о самом писателе и его книгах.
Даже едва знакомым с его книгами читателям было небезынтересно узнать, какое направление примет его талант в решающие годы войны после появления романа «Не жалейте флагов». «Возвращение в Брайдсхед» — произведение зрелого мастера, которое удовлетворяет его поклонников больше, чем они могли бы предположить.
В этом романе вновь описывается Англия после Первой мировой войны, но совсем в другом ракурсе. Мы смотрим на происходящее не глазами сатирических персонажей, вроде Поля Пеннифезера или Уильяма Бута, — прием, характерный для ранних произведений Во, — рассказ ведется от первого лица умным и глубоко чувствующим наблюдателем Чарльзом Райдером, архитектором и художником, капитаном британской армии, вспоминающим в зрелом возрасте свою юность. В композиции романа «Возвращение в Брайдсхед» этот новый ракурс крайне важен: в рамках между прологом и эпилогом, в которых помещается действие, повествование обретает перспективу и гибкость, а очарование пережитого просеяно в воспоминаниях. Здесь опять эмоциональная интонация и содержание романа превосходят все, прежде написанное автором. Он и в других романах умел передать неброский трагизм происходящего, скажем, описывая смерть мальчика в «Пригоршне праха», или в неожиданном и чудовищном окончании этой же книги. «Возвращение в Брайдсхед» отличается тем, что эмоция в нем обнажена и исходит, так сказать, из сердца.
Вначале роман довольно весел: любовно ироничная картина Оксфорда 1923 года, эстетизм подсолнухов, яйца какаду, обычай напиться за официальным обедом, обмен легкими шутками, легкая безответственность, словом, «Шутовской хоровод». Именно там Райдер встречает лорда Себастьяна Флайта и завязывает с ним романтическую дружбу. Себастьян — блестящий, очаровательный «полуязычник», второй сын в старинной католической семье, находящейся на грани распада; видимо, это символ, указывающий на перемену в жизни Англии, переходящей от старого уклада к новому. Потом, когда действие переносится в Брайдсхед с его барочным замком, тон становится более трезвым: разворачивается история любви Райдера и сестры Себастьяна Джулии, которая предваряется духовной близостью Райдера и Себастьяна; церковь дает райское убежище израненной душе спившегося Себастьяна, возвращает на праведный путь Джулию, и даже загадочный отец наконец приезжает из Италии домой умирать.
В этом много от раннего Во: та же отточенность фраз, меткие и даже убийственные подробности, живая речь, пре зрение к вульгарности, краткие описания второстепенных персонажей (Антони Бланш, эстет уайльдовского типа, лукавый отец рассказчика — глуповатый пожилой господин). Эти черты и свойства легко можно развить, поэтому мы ждем их появления в каждой книге Во; они — его неотъемлемая часть.
Свободный стиль и композиция, простор появились здесь впервые. Предложение за предложением, абзац за абзацем размышлений, чередующихся с описаниями, были невозможны в его предыдущих книгах с их неспокойной атмосферой. Эта книга все равно что полноценная пьеса вместо ловко состряпанного водевильного скетча. Например, нигде, даже в «Пригоршне праха», автор не позволил бы себе таких строк:
Вот каким было существо, везшее меня однажды в автомобиле сквозь летние сумерки — ни женщина, ни дитя, — девочка, еще не потревоженная любовью, вдруг смущенно открывшая силу своей красоты, стоящая в нерешительности на зеленом берегу жизни; человек, увидевший у себя в руке неведомо откуда взявшееся смертельное оружие; героиня детской сказки, держащая в горсти волшебное колечко — стоит только потереть его кончиками пальцев и шепнуть волшебное слово, и земля разверзнется у ее ног…[222]
О поставленной Во проблеме или скорее о предложенном им выводе, безусловно, предстоит немало дискуссий и даже споров. Католик Ивлин Во по своим политическим взглядам консерватор. Он ни на чем не настаивает ни как писатель, ни как рассказчик, ни как художник. Он настолько объективно описывает влияние католицизма на жизнь семьи Марчмейнов, рассматривая его как бы глазами повествователя, не-католика, что истолковать его рассказ можно как немного язвительное свидетельство неверующего человека, столкнувшегося с совершенно новым для себя взглядом на жизнь и сильно им озадаченного. Он, по сути, говорит, что вера — это спасительная реакция того, кто ее имеет или имел когда-то; это едва ли, можно назвать пропагандой, хотя его непременно в ней обвинят. Будут также говорить, что его политический консерватизм проявляется в нежелании принять социальные изменения, что действительно верно; конец Брайдсхеда, по его мнению, заслуживает сожаления и наводит на дурные предчувствия, ибо он верит в «порядок» и непрерывность традиции. А более всего он верит в ответственность, которой так не хватало его классу, за что он беспощадно его обличал.
Однако, всем, кто не разделяет его религиозных либо политических взглядов, или даже тех и других, придется потратить немало времени на то, чтобы доказать, что они плохо повлияли на его литературный дар. Роман «Возвращение в Брайдсхед» — выдающееся достижение Ивлина Во.
New York Times Book Review, 1945, December 30, p. 1, 16
Эдмунд Уилсон[223]
Блеск и нищета Ивлина Во. Рецензия на роман «Возвращение в Брайдсхед»
© Перевод А. Резникова
Brideshead Revisited. — Boston: Little Brown & Co, 1946
Новый роман Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед» стал для пишущего эти строки тяжелым ударом. Я всегда хвалил мистера Во[224], восхищался им и, когда начал читать «Возвращение в Брайдсхед», обрадовался, увидев, что он оставил свою знаменитую насмешливую манеру и вышел в другое измерение. Его новое произведение с подзаголовком «Духовные и светские заметки капитана Чарльза Райдера» — это так называемый серьезный роман в самом традиционном смысле слова со стихами во вступлении, где применяются сильнодействующие средства, что, казалось бы, многое обещает… Вся первая часть написана блестяще, отчасти в манере хорошо нам знакомого Ивлина Во, а отчасти новым чарующим стилем, близким к Скотту Фицджеральду и Комптону Маккензи. Он описывает время, прославленное этими старыми мастерами, но увиденное из мрачных, пожухших сороковых годов, и все былое — свобода, веселье и опьянение юности — кажется далеким и пафосным. Очень искусно описано знакомство главного героя с католической семьей; постепенно раскрывается ее странность, отличия от протестантской Англии. Ознакомившись с первой частью книги, читатель, привычный к стилю Ивлина Во, может подумать, что его любимый автор оперился и стал первоклассным романистом.
Но он жестоко разочаруется. Отказ Ивлина Во от комической условности, столь же важной для его предыдущих вещей, сколь и для драматургов периода Реставрации, влечет за собой губительные последствия. В этом более нормальном мире писатель уже не знает, куда идти. Недостаток здравого смысла перестает быть ценным качеством и ставит его в неловкое положение, а творческое воображение, привыкшее в его сатирической прозе временами работать над двухмерной карикатурой, а теперь призванное возбуждать страсти и энергию, рождает лишь романтические фантазии. Герой вступает в связь с замужней старшей дочерью Марчмейнов (совершенно искусственный персонаж), что приводит к банальности, которая напоминает адюльтеры начала XX века, с большой обстоятельностью описанные Голсуорси и другими писателями, заставлявшими нас переживать, проливая слезы над такими вещами, как «Темный цветок». По мере того как автору изменяет литературный вкус, его прекрасный слог тускнеет. Если первые главы он писал в лучшем своем стиле — ненавязчиво, точно, метко, то теперь опускается до таких досадных штампов, как «Облака сгущались, но гроза еще не разразилась». Или: «А годовой срок истекал, и тайна помолвки распространилась от доверенных подруг Джулии через доверенных подруг этих подруг, пока, наконец, точно круги по воде, добежавшие до топких берегов, не появились кое-какие намеки в печати». Шаблонные персонажи — искушенный аристократ и старая добрая няня, всегда присутствующие в книгах Во и вполне подходящие для буффонады, здесь совершенно неправдоподобны и утомительны. Последние сцены экстравагантны до абсурда, их нелепость была бы уместна в лучших произведениях Во, если бы, говорю это с горечью, они не замышлялись как нечто серьезное. Искушенный аристократ, оставив жену, отрекается от католической веры и на смертном одре отказывается от услуг священника, но в предсмертной агонии снова вспоминает о нем. Семья преклоняет колени, и находящийся тут же Чарльз делает то же самое. Как бы упорно он ни отстаивал свой протестантизм, его сопротивление сегодня сломлено. Он молится о том, чтобы старик принял святое причастие, и — подумать только — лорд Марчмейн осеняет себя крестным знамением! Перед смертью пэр произносит последний красноречивый монолог: «Тогда мы были рыцари, бароны после Азенкура, прочие титулы пришли с Георгами» и т. д., и т. п., и у читателя возникает неловкое чувство, что герой мистера Во пал на колени, возможно, не оттого, что умирающий перекрестился, а потому, что был поражен знатностью лорда Марчмейна, представителя одного из древнейших родов Англии.
