Френсис Фицджеральд - Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)
Стелла Кальман (Стелла Уолкер, само собой!) не стала спешить к другим гостям после того, как поприветствовала Джоула. Она задержалась рядом с ним и посмотрела на него своими прекрасными глазами – взгляд взывал, требуя поклонения, и Джоул тут же натянул на себя подобающую случаю маску; это умение он впитал с молоком матери.
– Боже мой, да ведь ты еще несовершеннолетняя! И где же твой малютка-пони?
Она явно была польщена; она не спешила. Ему нужно было сказать что-нибудь еще, что-нибудь бодрое и непринужденное, – они познакомились еще в ту пору, когда она в тяжелой борьбе добывала любые эпизодические роли в Нью-Йорке. Откуда ни возьмись, рядом возник поднос, и Стелла сунула ему в руку бокал с коктейлем.
– Все боятся, да? – сказал он, рассеянно глядя на бокал. – Все только и делают, что внимательно следят за чужими промахами и стараются общаться с теми, кто может быть им полезен. Конечно, это не относится к вашему дому, – торопливо поправил себя он. – Я говорю о Голливуде в целом.
Стелла согласилась. Она представила Джоулу несколько человек, будто он был очень важной персоной. Успокаивая себя мыслью о том, что Майлз находится в другом конце комнаты, Джоул выпил коктейль.
– У тебя же теперь ребенок? – сказал он. – Ну, держи ухо востро! Когда красивая женщина рожает первого ребенка, она становится очень уязвимой, потому что ей требуется постоянно напоминать о том, что ее шарм никуда от нее не делся. Ей необходима новая и беззаветная мужская любовь, которая докажет ей, что она ничего не утратила.
– А вокруг меня нет никакой беззаветной любви, – пожаловалась Стелла.
– Все опасаются твоего мужа!
– Думаешь, это из-за него? – Она наморщила лоб, задумавшись; разговор оборвался именно в тот момент, который выбрал бы сам Джоул, если бы его об этом спросили.
Ее внимание придало ему уверенности. Нет, не станет он пристраиваться к разным группам гостей, чтобы чувствовать себя в безопасности, не станет и искать убежища под крылом находившихся в этой комнате знакомых! Он подошел к окну и посмотрел на Тихий океан, бесцветный в лучах медлительного заката. Здесь было здорово: Американская Ривьера и все такое, лишь бы было время всем этим пользоваться… Красивые, прекрасно одетые люди в комнате, красивые девушки и… Ну да, красивые девушки. Что толку желать все и сразу?
Он взглянул на свежее, почти мальчишеское лицо Стеллы – у нее были усталые веки, одно всегда чуть опускалось на глаз; она ходила туда-сюда, общалась с гостями, а ему хотелось, чтобы она присела рядом и завела долгий разговор, как самая обычная девушка, чье имя не мелькает на экране; он следил за ней взглядом, пытаясь уловить, уделяет ли она кому-нибудь столько же внимания, сколько уделила ему. Он взял еще коктейль – не потому, что хотел почувствовать себя увереннее, а потому, что уверенность внушила ему она. Затем он присел рядом с матерью режиссера.
– Ваш сын уже стал легендой, миссис Кальман, его называют «Оракулом», «Избранником судьбы» и все такое прочее. Я лично против него, но я – в меньшинстве. А что думаете о нем вы? Вы рады? Вы удивлены, как далеко он продвинулся?
– Нет, я вовсе не удивлена, – спокойно ответила она. – От Майлза мы всегда ждали многого.
– Надо же, как необычно, – заметил Джоул. – А я думал, что матери всегда ведут себя, как мать Наполеона! Моя мама всегда хотела, чтобы я никоим образом не связывался с индустрией развлечений. Она желала, чтобы я поступил в академию «Вест-Пойнт» и всегда чувствовал себя уверенно.
– Мы всегда верили в Майлза…
Он остановился у бара в столовой и разговорился с добродушным, сильно пьющим и высокооплачиваемым Нэтом Кеогом.
– …я заработал сотню тысяч за год, сорок тысяч я проиграл, так что теперь я нанял себе управляющего.
– Хочешь сказать, агента? – переспросил Джоул.
– Нет, это у меня уже есть. Я говорю об управляющем! Я все отписываю своей жене, а затем он и жена собираются вместе и выдают мне деньги. Я плачу управляющему пять тысяч в год только за то, чтобы он выдавал мне мои же деньги!
– Ты хочешь сказать, твоему агенту?
– Да нет же, моему управляющему; и я не один такой, его многие безответственные люди нанимают.
– Слушай, но если ты безответственный, то откуда вдруг у тебя взялось столько ответственности, чтобы нанять управляющего?
– Я безответственный только в плане игры. Смотри…
Началось выступление какого-то певца; Джоул и Нэт, как и все остальные, пошли слушать.
IIПение не произвело на Джоула никакого впечатления; он был рад, что он здесь, он был бы рад подружиться со всеми присутствующими: великолепными людьми, работавшими в киноиндустрии, стоявшими много выше буржуазии, превзошедшей их в невежестве и беспутной жизни, достигшими выдающегося положения в глазах нации, вот уже десятилетие жаждавшей лишь развлечений. Они все ему нравились – он любил их. Он плавал в накативших на него волнах симпатии.
Когда певец кончил песню и гости потянулись к хозяйке, чтобы поблагодарить ее за приятно проведенный вечер, у Джоула родилась идея. Он покажет им «Подинамичнее» – сценку собственного сочинения. Это был его единственный «светский» номер, он уже с успехом демонстрировался на нескольких вечеринках и, возможно, понравится Стелле Уолкер. Под властью момента по его сосудам беспорядочно забегали алые молекулы развязности, и он подошел к Стелле.
– Ну конечно! – воскликнула она. – Пожалуйста! Тебе что-нибудь понадобится?
– Нужен кто-то на роль секретарши, которой я буду диктовать.
– Я подыграю.
Молва разнеслась быстро; из холла, где некоторые гости уже успели надеть пиджаки, чтобы уходить, стали подтягиваться люди, и Джоул оказался лицом к лицу с толпой незнакомцев. Едва до него дошло, что выступавший перед ним человек был популярным радиоведущим, как у него тут же появилось нехорошее предчувствие. Кто-то зашикал, призывая к тишине, и он остался один на один со Стеллой; вокруг них зловещим полукольцом, как индейцы, выстроились зрители. Стелла выжидающе улыбнулась, и он начал.
Номер высмеивал известный недостаток образования и культуры, присущий независимому продюсеру мистеру Дэйву Зильберштейну; по сценарию Зильберштейн надиктовывал меморандум по сюжету рассказа, который он только что приобрел для переработки в сценарий.
– …рассказ о разводе, о молодежи и об Иностранном легионе… – произносил он с характерными интонациями мистера Зильберштейна. – Но надо подинамичнее, понимаешь?
Внезапно его пронзила острая боль сомнения. В нежно «выстроенном» свете на него смотрели внимательные и заинтересованные глаза, но ни на одном лице не виднелось и тени улыбки; прямо перед ним находился «великий любовник» экрана, но глядел он на него так, словно эти глазки находились на картофелине, а не на человеческом лице. Лишь Стелла Уолкер поглядывала на него снизу вверх с неизменно лучезарной улыбкой.
– Если мы его сделаем типа Менжу, то получится что-то вроде книжки Майкла Арлена, но в декорациях Гонолулу!
И вновь в первых рядах ни намека на смех, а на галерке послышался явственный шорох подошв, направлявшихся влево, к выходу.
– …затем она говорит: «У меня на тебя стоит», а он взрывается и говорит: «Конечно, валяй – разбейся в лепешку…»
В какой-то момент он услышал, как прыснул Нэт Кеог; кое-кто смотрел на него с одобрением. Однако когда он закончил, то до отвращения ясно осознал, что только что свалял дурака на глазах у важнейшей части киномира – людей, чья благосклонность являлась ключом его карьеры.
На некоторое время повисла сконфуженная тишина, нарушаемая лишь шорохом начавшегося исхода в направлении дверей. Он почувствовал, как его окутывают еще не видимые волны насмешки, ощущавшейся в воцарившемся шелесте разговоров; затем – все это длилось не более десяти секунд – «великий любовник», с глазками жесткими и пустыми, словно игольное ушко, неодобрительно зашикал, выражая обертонами подхваченное им общее настроение. Это было негодование профессионала по отношению к любителю, злоба общины, направленная на чужака, опущенные вниз большие пальцы старейшин рода.
Одна лишь Стелла Уолкер все еще стояла рядом и благодарила его, будто он снискал небывалый успех, будто она и не заметила, что номер никому не понравился. Влезая с помощью Нэта Кеога в пальто, он испытал глубочайшее отвращение к самому себе и отныне зарекся демонстрировать какие-либо низкие чувства как минимум до тех пор, пока не исчезнет их влияние.
– Провал! – как можно беспечнее сказал он Стелле. – Но вообще это хороший номер, если публика доброжелательная. Спасибо за помощь!
Улыбка не сходила с ее лица; пьяно покачиваясь, он откланялся, и Нэт потащил его к дверям.
IIIУтром принесли завтрак, и он окончательно проснулся; мир вокруг был расколот и разрушен. Еще вчера он был самим собой: яростным бойцом с поточным методом кинопроизводства, ну а сегодня он чувствовал себя раздавленным под тяжким спудом неудачи – перед глазами стояли вчерашние лица, и каждое излучало презрение, и все, как один, над ним смеялись… Но самым печальным было то, что для Майлза Кальмана он теперь стал одним из этих бессовестных «пьяниц» – одним из тех, с кем Кальман был вынужден, скрепя сердце, работать. Ему было страшно представить, что теперь о нем думает Стелла Уолкер, которую он обрек на муки – ведь хозяйка дома не могла не изображать учтивость! Пищеварительная система отказалась работать и его стошнило яйцами всмятку прямо на телефонный столик. Он стал писать:
