Висенте Бласко-Ибаньес - Обнаженная
Графиня де-Альберка тоже прислала подарокъ, огромный, видный, словно не желала пройти незамѣченною среди друзей дома. Докторъ Монтеверде былъ представленъ на выставкѣ подношеній скромною вещицею, несмотря на то, что онъ никогда не видѣлъ молодыхъ, и его связывала съ семьею только дружба съ маэстро.
Вѣнчаніе состоялось въ особнякѣ. Въ одной изъ мастерскихъ была устроена часовня. Все, касающееся религіозной церемоніи, было предоставлено Котонеру, который былъ въ восторгѣ, что можетъ выказать свое вліяніе на важныхъ лицъ церкви.
Устройствомъ алтаря занялся самъ Реновалесъ; ему хотѣлось, чтобы рука художника чувствовалась во всемъ, даже въ малѣйшихъ деталяхъ. На фонѣ старыхъ ковровъ красовался старинный образъ, средневѣковой крестъ и всѣ предметы культа, наполнявшіе его мастерскія въ видѣ декоративныхъ украшеній; съ нихъ стерли пыль, сняли паутину, и тѣмъ вернули имъ прежнее религіозное значеніе.
Цвѣты наводнили весь особнякъ маэстро своими пестрыми волнами; Реновалесъ хотѣлъ наполнить ими весь домъ и заказалъ ихъ въ Валенсіи и Мурсіи, не жалѣя денегъ. Гирлянды тянулись надъ дверьми и по карнизамъ оконъ и образовали огромные букеты и вѣтки надъ столами и по угламъ. Цвѣты покачивались даже въ видѣ языческихъ гирляндъ между колоннами фасада, возбуждая любопытство публики, останавливавшейся по ту сторону рѣшетки; женщины въ плащахъ и мужчины съ большими корзинами на головахъ глядѣли на это новшество, разинувъ ротъ и воображая, что въ этомъ домѣ происходитъ что-то особенное, судя по бѣготнѣ лакеевъ, которые вносили въ домъ пюпитры и два контрабаса въ лакированныхъ футлярахъ.
Реновалесъ бѣгалъ по дому съ ранняго утра, на груди его красовались двѣ ленты и созвѣздіе золотыхъ и блестящихъ орденовъ, покрывавшее одну сторону его фрака. Котонеръ тоже нацѣпилъ знаки разныхъ папскихъ орденовъ. Маэстро разглядывалъ себя съ удовольствіемъ во всѣхъ зеркалахъ, любуясь также и другомъ. Нельзя было ударить лицомъ въ грязь. Такого торжества имъ не придется больше увидать. Реновалесъ постоянно приставалъ къ другу съ разспросами, чтобы убѣдиться, все-ли готово. Маэстро Педаса, близкій пріятель Маріано, дирижировалъ оркестромъ, въ которомъ участвовали лучшіе музыкачты Мадрида – большею частью профессора консерваторіи. Хоръ былъ прекрасенъ, но выдающихся голосовъ было мало, потому что большинство артистовъ разъѣхалось. Время года было неподходящее, и театры были закрыты…
Котонеръ докладывалъ другу о своихъ хлопотахъ. Ровно въ десять часовъ утра пріѣдетъ нунцій, монсеньоръ Орланди, большой пріятель его и очень важное лицо, несмотря на относительно молодые годы; Котонеръ познакомился съ нимъ въ Римѣ, когда тотъ былъ еще прелатомъ. Двухъ словъ художника было достаточно, чтобы нунцій оказалъ ему эту великую честь и повѣнчалъ дѣтей. Друзья всегда могутъ пригодиться. И папскій портретистъ, довольный, что можетъ выйти хоть не надолго изъ ничтожества, ходилъ по комнатамъ, дѣятельно распоряжаясь всѣмъ; маэстро слѣдовалъ за нимъ, одобряя распоряженія друга.
Въ одной мастерской поставили столы для завтрака и отвели мѣсто для оркестра. Остальныя комнаты были предназначены для пріема гостей. Все-ли готово? Оба художника глядѣли на алтарь съ коврами матовыхъ тоновъ и канделябрами, крестами и другими предметами изъ стариннаго матоваго золота, которое поглощало, казалось, свѣтъ, не возвращая его. Все было готово. Стѣны мастерскихъ были увѣшаны старинными тканями и гирляндами цвѣтовъ, скрывавшими отъ глазъ пестрые этюды маэстро и неоконченныя картины, все языческія произведенія, которыя не могли быть терпимы въ строгой, выдержанной комнатѣ, обращенной въ часовню. Полъ былъ на половину устланъ яркими персидскими и арабскими коврами. Противъ алтаря были поставлены два молельника съ высокимъ передкомъ, а за ними всѣ роскошные стулья мастерской для наиболѣе важныхъ гостей; тутъ были и бѣлыя кресла XVIII вѣка съ изображеніями пастушескихъ сценъ на сидѣньяхъ, и большія кресла изъ рѣзного дуба, и венеціанская мебель, и темные стулья съ безконечно высокими спинками – однимъ словомъ цѣлый магазинъ старинной мебели.
Но вдругъ Котонеръ, отступилъ въ ужасѣ. Боже, какой недосмотръ! Счастье, что онъ углядѣлъ еще во время. Въ глубинѣ мастерской, противъ алтаря, стоявшаго у самаго окна, красовалась ярко освѣщенная утреннимъ свѣтомъ, огромная, бѣлая, обнаженная фигура женщины, закрывавшей одною рукою женскія тайны и прижимавшей другую руку къ груди. Это была Венера Медицейская, великолѣпная мраморная статуя, привезенная Реновалесомъ изъ Италіи. Языческая красавица бросала, казалось, вызовъ своею блестящею бѣлизною тусклому колориту священныхъ предметовъ, выставленныхъ напротивъ на алтарѣ. Оба художника такъ привыкли къ этой статуѣ, что прошли много разъ мимо, не обративъ на нее никакого вниманія, несмотря на то, что нагота ея выглядѣла болѣе дерзкою и торжествующею теперь, когда мастерская была обращена въ часовню.
Котонеръ расхохотался.
– Вотъ вышелъ бы скандалъ, если бы мы не замѣтили ея!.. Что сказали бы дамы! Мой другъ Орланди подумалъ бы, навѣрно, что ты сдѣлалъ зто намѣренно… онъ считаетъ тебя немного вольнодумцемъ. Ну-ка, голубчикъ, поищемъ, чѣмъ-бы закрыть эту даму.
Порывшись хорошенько въ безпорядкѣ мастерскихъ, они нашли индійскую ситцевую тряпку съ изображеніями слоновъ и цвѣтовъ лотоса и накинули на голову богинѣ, покрывъ ее до самыхъ ногъ. И въ такомъ загадочномъ видѣ осталась Венера стоять, точно сюрпризъ для приглашенныхъ.
Гости начали съѣзжаться. За рѣшеткою передъ особнякомъ слышалось ржанье лошадей и стукъ захлопываемыхъ дверецъ. Издали подкатывали все новые и новые экипажи. Въ вестибюлѣ шуршали шелковыя платья, и лакеи разрывались на всѣ стороны, принимая верхнее платье, выдавая на него номерки, какъ въ театрѣ, и вѣшая его въ комнатѣ, обращенной въ раздѣвальню. Котонеръ командовалъ лакеями въ потертыхъ фракахъ, съ бакенбардами и бритыми усами. Реновалесъ же улыбался, изящно раскланиваясь на всѣ стороны, привѣтствуя дамъ, пріѣзжавшихъ въ бѣлыхъ или черныхъ мантильяхъ, и пожимая руки мужчинъ, изъ которыхъ многіе были въ блестящей формѣ.
Художникъ чувствовалъ себя растроганнымъ передъ этимъ наплывомъ важныхъ гостей, проходившихъ нѣсколько чопорно по его гостинымъ и мастерскимъ. Шуршанье юбокъ, шелестъ вѣеровъ, привѣтствія гостей, похвалы его художественному вкусу сливались въ его ушахъ воедино, точно пріятная музыка. Всѣ являлись, сіяя отъ удовольствія быть на виду, какъ на парадныхъ представленіяхъ въ театрѣ. Хорошая музыка, присутствіе нунція, приготовленія къ роскошному завтраку и увѣренность въ томъ, что имена, а можетъ-быть и портреты ихъ появятся на слѣдующій день въ какой-нибудь аристократической газетѣ, доставляли всѣмъ гостямъ много удовольствія. Свадьба Эмиліи Реновалесъ была крупнымъ событіемъ.
Среди элегантной, непрерывно колеблющейся и запрудившей весь особнякъ толпы виднѣлось нѣсколько человѣкъ молодожи, высоко поднимавшихъ фотографическіе аппараты для моментальныхъ снимковъ. Всѣ тѣ, которые относились къ художнику не очень дружелюбно изъ-за высокихъ цѣнъ, содранныхъ имъ за портреты, великодушно прощали ему теперь эту алчность. Этотъ артистъ жилъ, какъ важный баринъ… А Реновалесъ ходилъ взадъ и впередъ, пожимая гостямъ руки, говоря любезности, разговаривая безсвязно и не зная, за что приняться. Попавъ на минутку въ вестибюль, онъ увидѣлъ уголокъ сада, залитаго солнцемъ и засаженнаго цвѣтами, а по другую сторону рѣшетки черную массу – веселую и восторженную толпу. Онъ вдохнулъ запахъ розъ и дамскихъ духовъ, и грудь его расширилась отъ пріятнаго наплыва оптимизма. Жизнь – великое дѣло! Бѣдная толпа за рѣшеткою напомнила ему о скромномъ происхожденіи. Боже мой! Какъ высоко онъ поднялся! Онъ чувствовалъ благодарность къ этимъ богатымъ бездѣльникамъ, поддерживавшимъ его благосостояніе, заботился о томъ, чтобы ни въ чемъ не было недостатка и постоянно приставалъ изъ-за этого къ Котонеру. Но тотъ отвѣчалъ ему дерзкимъ тономъ власть имущаго. Мѣсто Реновалеса тамъ, у приглашенныхъ. Нечего приставать къ нему, онъ и самъ знаетъ свое дѣло. И повертываясь спиною къ Маріано, онъ отдавалъ приказанія прислугѣ и указывалъ дорогу пріѣзжающимъ, распознавая гостей съ перваго взгляда. «Пожалуйте, господа».
Пріѣхала группа музыкантовъ. Котонеръ направилъ ихъ по заднему корридору, чтобы они добрались до своихъ пюпитровъ, не толкаясь среди публики. Затѣмъ онъ выругалъ нѣсколькихъ поварятъ, привезшихъ послѣднія блюда къ завтраку слишкомъ поздно и проходившихъ среди нарядной толпы, высоко поднявъ надъ головами дамъ большія тростниковыя корзины.
