Том Уикер - На арене со львами
— Ну, как там насчет Хинмена? — спросил Морган.— Выследили вы его?
— Его-то? И близко еще не подошли. Но погодите, дайте срок,— сказал Андерсон.— А у вас нос по ветру, как у хорошей собаки-ищейки.
— Мне кажется, не я тут ищейка.
— Малютка, какой бесподобный вид! — улыбнулся Андерсон гибкой красавице, которая, шурша шелком, влетела в дом на исходе десятого часа. Она шепнула что-то Андерсону на ухо, расхохоталась и упорхнула.— Новая секретарша Берта Фуллера.— Андерсон смотрел ей вслед.— Говорят, настоящая зверюга в постели. Вы же знаете, что за фрукт этот Берт Фуллер.
Морган, собственно, Берта не знал, ошибочно считал его одним из тех сенаторов с Дальнего Запада, которые, кроме сахарной свеклы и авиационных баз, ничем в жизни не интересуются.
— Откуда вы набрали всю эту публику?
— Болваны из госдепартамента утвердили сегодня нашего нового посла. Сенаторы из подкомиссии, несколько человек из нашей делегации на съезде. Ну, еще кое-кто знакомый, вроде вас, и кое-кто еще из числа тех, кто хорошо относится к Кэти и ко мне. А ваша жопа здесь?
— Да вот она.— Морган увидел, что Энн разговаривает все с тем же мужчиной.
— Раз от разу, как я ее вижу, она все хорошеет,— сказал Андерсон.
— Да.
Они по-прежнему держали в руках пустые бокалы. Морган отвернулся и стал проталкиваться за Андерсоном через густеющую толпу гостей. Мельком издалека в прихожей он увидел Кэти Андерсон с радушно протянутой рукой — она вышла навстречу старому сенатору от их штата, из тех невыносимо скучных старикашек, которые обожают рассказывать анекдоты. Прорвавшись сквозь болтовню о Ближнем Востоке, Морган с Андерсоном заняли местечко у бара — его как раз освободили двое серьезных молодых людей, которые были поглощены беседой, изукрашенной россыпью цифр.
— Если вам скажут, что ученые живут в башнях из слоновой кости, не верьте, — заметил Андерсон. — Эти двое — социологи, кажется, уж самое жалкое изо всех человеческих занятий, однако ж вот, они там у себя в Гарварде изучали что-то такое и, оказывается, заинтересовались сезонниками. Сюда они приехали по вызову в связи с законопроектом о сезонной рабочей силе, но, по-моему, им только одного меня и удалось заинтересовать. А я, когда сколотил свою подкомиссию, взял их консультантами, потому что, кроме них, ни одна живая душа об этом ничего не знает. — Лицо Андерсона помрачнело.— И знать не желает.
— А я и не предполагал, что вы тут составляете исключение.
— Черт возьми, эти рабочие тысячами кочуют по нашему штату, подряжаются снимать урожаи фасоли и земляники. Вы знали про них? В газете, на которую вы работали, в этой вашей «Кэпитал таймс», знал ли кто-нибудь про них? И хоть пальцем кто-нибудь пошевелил? Каждый год тысячи людей, которые живут хуже скотов, работают в собачьих условиях. Они не засиживаются на месте и не успевают нигде пустить корни, а их детишки не могут ходить в школу, и сами они не могут пользоваться элементарными гражданскими правами. Ни один из них не зарабатывает за год больше тысячи долларов.— Рука Андерсона на стойке бара сжалась в кулак.— Нельзя допустить, чтоб выдвинули кандидатуру Хинмена, Морган.
— Полегче на поворотах.
— Только не его, Морган. Необходимо вмешаться. Слушай-те…— он переждал, пока официант наливал им виски в бокалы.— Дело не в том только, что он ничего для них не сделал, хотя в его штате вопрос о сезонниках стоит особенно остро. Я не могу еще доказать, по я знаю — понятно? Знаю, что он на них наживается.
— Хант, все это не мое дело, для меня-то как раз это сенсация, казалось бы, только того и надо. Но все-таки, вы соображаете, на что идете?
— Честно сказать, я, когда занялся этим вопросом, сначала хотел только найти и застолбить какой-нибудь свободный участок. — Андерсон обладал талантом говорить так, чтобы собеседник все слышал, а стоящий в двух шагах ничего не разобрал.— Мне, как любому новичку в сенате, подкомиссия досталась только благодаря тому, что больше никто на свете этим вопросом не интересовался, и то пришлось душу заложить. Но нет худа без добра — никому в сенате до нас дела нет, и я могу действовать так, как сочту нужным. Я поездил немного, посмотрел своими глазами — я отыскал себе в помощники одного великолепного парня, Адам Локлир его зовут, вот познакомитесь с ним, увидите,— и могу сказать одно: у нас есть люди, которые так живут, что это, черт возьми, позор для всей нации, и мы получаем прибыли за счет голодающих детей и старух, которые гнут спину на фасолевых плантациях. Это преступление, понятно? Преступление! Отсюда один шаг до рабского труда, и, кажется, Поль Хинмен увяз здесь по уши. Если я сумею это доказать… вот тогда, черт возьми, я соображу, что мне делать.
— Отлично,— сказал Морган.— Я бы хотел быть в курсе с самого начала. Мои хозяева, конечно, изрядно струхнут, но если материал окажется достоверным, они его напечатают, в этом надо отдать им, сволочам, должное.
Андерсон не мог не понимать, как много сулила такая поддержка: если газета Моргана отнесется всерьез, то всерьез отнесутся к нему и все остальные.
Теперь, вспоминая об этом, Морган сам не знал, что им руководило: просто ли хотелось раздобыть сенсационный материал для газеты, в которой он только что начал работать, или же опять — как тогда, на лугу, под яркими звездами,— непреодолимо повлекло, показалось, что вот наконец человек, который справится,— с чем? — он не мог бы толком сказать ни тогда, ни теперь. Может быть, просто так, выдюжит. Он допускал, что им руководило одновременно и низменное, карьеристское желание отличиться, и глубокая нравственная потребность во что-то верить, пусть хотя бы в человека. Такую смесь побуждений он замечал в себе не раз и раньше, и потом, да и не было в ней ничего исключительного, свойственного одному Ричмонду П. Моргану.
Андерсон поднял бокал и чокнулся с Морганом.
— В таком случае будем держать связь, Рич.
— Хант,— раздался у них за спиной голос Кэти.— Смотри, кто приехал: сенатор…
— Б. Д.! — воскликнул Андерсон так, словно и впрямь был рад старшему коллеге, хотя не было человека, который обрадовался бы появлению Б. Д.— А я думал, вы сегодня заняты.
— Освободился раньше, чем думал,— громогласным, ораторским басом объяснил Б. Д. Когда-то он был государственным прокурором и произносил речи против пятой поправки к конституции.— Вырвался и прямым ходом сюда.— Левой рукой он обнимал и прижимал к себе Кэти.— Не терпелось к вашей разлюбезной, Хант, слышите? Да, да, разрази меня бог.— Он склонил к ней старческое, расплывшееся в идиотской улыбке лицо.
— Вот вам и выпивка.— Андерсон взял со стойки высокий бокал с чем-то крепким.
Б. Д., как было известно всем, пил, что подвернется, хотя начинал обычно не раньше восьми часов утра. Он выхватил у Андерсона бокал и опрокинул себе в глотку, а рука его еще крепче прижала Кэти и полезла к ней за ворот. Он понимал, что такого старика никто не ударит.
— Послушайте,— Андерсон потянул его за вторую руку,— мне срочно надо с вами обсудить одно дело. Эта новая автострада, как ее проложить?
— Прямо посередине! — отчеканил Б. Д. и поставил бокал.— По самой что ни на есть середке, и никаких гвоздей!
— Но так она пройдет как раз по бывшему полю битвы. «Историческое общество» взбеленится.
Говоря это, Андерсон понемногу оттаскивал его в сторону. И в конце концов, с видимой неохотой, напоследок цапнув Кэти обезьяньей лапой за грудь, Б. Д. ее отпустил. Андерсон вцепился в него и оттащил, словно строптивого мула за ухо.
— Только прямо и только вперед! — доносились еще выкрики старого сенатора, покуда их не перекрыл хохот полковника авиации, которого развлекала пьяная жена разбогатевшего адвоката.
— Ну и тип,— вздохнула Кэти.— Я от него каждый раз вырываюсь вся в синяках.
— Одинокий старик, истосковался по любви,— сказал Морган.
Кэти засмеялась.
— В последний миг Хант обычно все же умудряется отодрать его от меня и предотвратить насилие. Говорят, всем женщинам так от него достается.
Морган галантно поднял бокал.
— Но не все так соблазнительны.
— Не болтайте чепухи, лучше налейте мне выпить, если после вас с Хантом еще что-нибудь осталось. Мне джин и тоник.
Морган подхватил со стойки бокал разведенного джина, добавил несколько кубиков льда.
— О вас в газетах пишут,— сказал он Кэти.
— Но ведь это же глупо, правда? — Она пригубила бокал.— Я с этой женщиной даже не знакома.
— У Мертл Белл глаз наметанный.
— Стало быть, ей соринка туда попала, Бедного Мэтта Гранта краснеть заставила.
— Бедняга Мэтт.
Покраснеешь тут, думал Морган, если тебя, нищего, принимают за принца.
— И вообще не было никаких препятствий. Я даже не спрашивала согласия оргкомитета, просто уведомила их, и все, никто и слова не сказал. Одно только правда в том, что эта женщина накропала,— Ханта действительно не было в городе.
— Он, я слышал, работает как проклятый?
