Иван Сабило - Крупным планом (Роман-дневник). 2008
Утром все четверо - Галина, Ольга, Саша и Мария - вошли ко мне и внесли мой портрет кисти молодого художника Андрея Комаровского. К дню рождения они его поместили в красивую раму, а сейчас, к восторгу Марии и моему, торжественно повесили на стену. Мария, хотя и видела его раньше, теперь как-то особенно пристально вгляделась и вдруг спросила:
- Деда, а почему ты плачешь?
11 июня. Вчера на восьмидесятом году жизни скончался Чингиз Торекулович Айтматов.
Я подготовил телеграммы с соболезнованиями Президенту Киргизстана Курманбеку Бакиеву и киргизским писателям.
В последний раз я с Чингизом Айтматовым виделся в Международной академии общественных наук при Президенте России осенью прошлого года. Мы оба участвовали в конференции по библиотечному делу. Поговорить не получилось, я после первой части вынужден был уехать. Но выступление Айтматова слышал. Он говорил трудно, часто сбивался, поправлял себя, возвращался к сказанному. Более всего запомнились его слова о необходимости беречь русский язык и поддерживать силы, которые понимают значение русского языка в деле укрепления творческих связей между народами на постсоветском пространстве.
Я думал, что мы с ним ещё повидаемся, но не случилось.
В начале мая мы в МСПС готовились к проведению конференции Международного Литературного фонда, которая должна была пройти и прошла 22 мая. В ней собирался принять участие и Чингиз Айтматов - как сопредседатель президиума МЛФ. И тут однажды утром, собираясь на работу, слышу по радио, что Чингиза Айтматова, который сейчас находится в Казани, одолел тяжёлый недуг - почечная болезнь и он срочно госпитализирован. Через несколько дней узнал, что из Татарстана его увезли в Германию, где пытались спасти, но, к несчастью, не удалось и Чингиз Торекулович скончался от почечной болезни и пневмонии...
Салтыкова передала мне просьбу С. Михалкова - полететь в Бишкек на похороны Чингиза Айтматова.
- Но есть Кузнецов, который, возможно, будет там более кстати, - сказал я.
- Нет, ему трудно, Сергей Владимирович просит вас.
Разговаривал с Кузнецовым - тот подтвердил просьбу Михалкова и тоже попросил лететь. При этом я уловил в словах Феликса Феодосьевича какую-то растерянность. Или неуверенность? Хотел спросить, но решил это сделать по возвращении из Киргизии.
Вскоре после нашего разговора меня пригласили в бухгалтерию, выдали билеты на самолёт и деньги на гостиницу. Лететь нужно завтра. Похороны - 14 июня.
Я собирался домой, когда из «Литгазеты» позвонил Леонид Колпаков и попросил срочно составить некролог. Составил, в последних строчках написал:
«...Человек сильной воли и мужества, умный собеседник, талантливый редактор, он отличался ещё необыкновенной отзывчивостью на появление в литературе новых молодых имён. Многие авторы благодарны ему за редкостные по глубине понимания статьи и предисловия к их произведениям.
До последних дней он поддерживал тесные связи с писателями России. Собирался осенью провести в Москве свой творческий вечер. Однако судьба распорядилась иначе...
Мы, вместе с миллионами читателей, глубоко скорбим о невосполнимой утрате».
Никого не обзванивая из-за отсутствия времени, я обозначил более сорока известных писательских имён, будучи убеждён, что никто из них не станет возражать против подписи под некрологом. И передал по факсу.
13 июня. Из Шереметьева отправился в Бишкек. Летели всю ночь. Приземлились в 5 часов утра. В аэропорту Манас неприятно поразил вид грузных, свинцово-серых военных самолётов, - оказывается, здесь американская военная база. Полтора или два десятка уродливых машин, словно рёбра фантастического животного, легли друг возле друга в хмурый ряд.
Спросил у писателей, как они терпят таких монстров. Ответили - никак не терпят, и не только писатели, но и подавляющее большинство граждан Киргизии. В том числе и руководство страны. Однако проблема в том, что аэропорт Манас принадлежит частным лицам, которым американцы отстёгивают приличную сумму, и часть её переходит государству. Как говорится, деньги не пахнут.
«Такие деньги пахнут смертью», - подумал я.
Приехали в гостиницу «Достук» («Дружба»), Одноместный номер, крайне изношенная, почти ветхая мебель, убогая обстановка, ни одного стула. Стоимость одноместного номера около 2400 наших рублей. Телевизор прямо на столе, изображение - хуже некуда. Но я включил и порадовался - как раз Чингиз Айтматов рассказывал о себе, о своей жизни на родине, о родителях. Причём, несмотря на тяжёлые обстоятельства - расстрел отца в 38-м, он сочувственно рассказывал
о том времени и своём народе.
Его отец Торекул Айтматов был видным государственным деятелем Киргизии, вторым секретарём ЦК компартии Киргизстана. Но в 37-м его арестовали, обвинили в национализме и вместе со 127-ю другими арестованными расстреляли в глухом месте, недалеко от Бишкека. Через двадцать с лишним лет место гибели разыскали и по записке, которую обнаружили на одном из расстрелянных, узнали, что это Торекул Айтматов.
Позже это место в горах Тянь-Шаня превратили в музейно-мемориальный комплекс «Ата-Беит», которому дали название «Кладбище отцов». Теперь здесь хоронят выдающихся деятелей Киргизстана.
При жизни, будучи тяжело больным, Чингиз Торекулович завещал похоронить его рядом с могилой отца и матери.
Можно только представить себе, каково было многодетной матери Чингиза, оставшейся без мужа, к тому же врага народа...
14 июня. В девятом часу утра за мной заехал председатель Союза писателей Киргизии Омор Султанов. Вместе отправились к филармонии, где установлен гроб с телом покойного. Когда приехали и вышли на площадь, были поражены количеством людей, которые пришли проводить в последний путь своего любимого писателя, чьи слово и сердце были отданы им, его соплеменникам, всем нам. И это в жару, когда уже ранним утром жара за тридцать.
Омора Султановича встретили коллеги, принесли огромный венок от Союза писателей; он стал меня знакомить с ними, а сам вдруг исчез, - сказали, что забыл какие-то документы и поехал за ними.
Я держался пожилого человека, с которым меня только что познакомил Омор, а впереди писатели со своим венком двинулись справа от толпы к далёкому входу на крыльцо филармонии. Чем ближе мы подходили, тем гуще становилась толпа и тем труднее было продвигаться вперёд. Вскоре нас разъединили, и я понял, что остался один в незнакомом городе, среди тысяч незнакомых людей. Кое-как удалось дойти до широченных ступеней огромного крыльца, но здесь я надолго застрял, а несколько десятков мужчин, образовав цепочку и держа друг друга под руку, стали проходить справа, ступая по бордюру. Рядом со мной оказалась молодая женщина с маленьким ребёнком на руках, её толкали, теснили, мальчик плакал. Я спросил, может быть, есть смысл ей вернуться, не идти наверх.
- Нет, - сказала она. - Я хочу, чтобы мой сын увидел нашего святого.
Я стал ей помогать, оберегая от теснивших её людей. Но вдруг моя правая нога соскочила с бордюра, и я рухнул с крыльца, ударившись левой рукой и левым ухом о бордюр. Поднялся, достал носовой платок, вытер кровь и снова пошёл на крыльцо. Женщина с ребёнком ушла далеко, но и я кое-как добрался до входа и, наконец, попал в фойе. Оттуда поднялся на второй этаж, стараясь отыскать глазами хотя бы одного писателя из тех, с которыми меня знакомил Омор Султанов. Нет, не видно.
Гроб с телом Чингиза Айтматова стоит справа от прохода, по которому идут люди. Слева от гроба на стульях сидят несколько десятков человек. Руководит движением невысокий, плотный мужчина с зелёной, с черной полосой посередине, лентой на рукаве. Я подошёл к нему, сказал, что я из Москвы, являюсь заместителем председателя Исполкома Международного сообщества писательских союзов Сергея Владимировича Михалкова и готов участвовать в скорбном акте прощания.
- Спасибо, но вы уже, как все мы, участвуете. Передайте Сергею Владимировичу нашу благодарность и наш поклон за память о нашем великом писателе. Мы получили от него телеграмму на имя президента и были благодарны. Мы решили, что приоритет прощания должен быть отдан родным писателя, так что ещё раз большое спасибо за ваш приезд. Всего доброго.
Я сфотографировал Чингиза Торекуловича, перед тем как ему отправиться в последний путь, - мне показалось, что его лицо было неестественно белым, и подумалось, что это не сам Айтматов, а его маска.
Вышел на площадь. Снова искал писателей, подходил к мужчинам в белых колпаках, спрашивал - нет, не писатели. Подошёл к фонтану. Снял платок с руки, обмыл кровь и направился к выходу по подземному переходу.
От жары и переживаний закружилась голова, и я сел на поребрик. Ко мне подошла пожилая женщина-киргизка, спросила, что со мной. Я сказал - худо. Встал. Она остановила машину и попросила водителя отвезти меня в гостиницу «До- стук». Водитель согласился, по дороге спросил, кто я и зачем здесь. Я сказал, что приехал на похороны писателя. Он подвёз меня к гостинице, я хотел заплатить, но он не взял.
