Сьюзен Янг - Программа
Кепка Миллера надвинута низко, скрывая глаза. Даже хотя мотор выключен, он сжимает руль так, что побелели костяшки пальцев. Я сразу же пугаюсь того, что он может сделать и как он справится. Нам не следует быть здесь.
- У нас хоть есть план? - спрашиваю я. - Джеймс не хотел мне ничего говорить.
Миллер как будто не слышит меня, пока пристально смотрит через боковое стекло.
- Ты знала, что Лейси была натуральной блондинкой? - спрашивает он, голос звучит отстраненно. - Она всегда красила волосы в рыжий оттенок, я думал, что первоначально они были русыми, но это было не так. Я как-то видел ее старую фотографию. Я ведь идиот, потому что не знал, правда? Я должен был знать.
Мы дружили с Лейси с начальной школы, и я помню, как она носила светлые хвостики. Миллеру действительно не стоит сожалеть о такой мелочи, но я вижу, что он сожалеет. Как будто эта мелочь могла спасти ее от Программы.
- Она любила тебя, - шепчу я, хотя говорить это сейчас,почти жестоко. - Все было по-настоящему.
Миллер улыбается сам себе, но улыбка печальна.
- Если ты не помнишь, этого и не было. А так как она не... - он замолкает, снова уставившись на большое здание.
Я думаю о той Лейси, которую мы знали до того, как ее забрали. О ее ярко-рыжих волосах, обтягивающих платьях. У нее была природная сила. Было особое обаяние. Незадолго до того, как ее забрали, она вела себя необычно, и все-таки никто из нас ничего не говорил об этом, может, мы надеялись, что это пройдет. Мы все ее подвели.
В тот вечер, когда обработчики забрали Лейси в Программу, они ждали ее у нее дома. Мы ее подвезли, и я еще помню, как Джеймс шутил по поводу незнакомой машины на ее подъездной дорожке. Он говорил, что было довольно поздно, чтобы ее родители приглашали гостей, может, они были свингерами. Лейси улыбнулась, но не засмеялась. Я подумала, что она просто устала. Мне надо было спросить, все ли у нее в порядке.
Но я не спросила. Она быстро поцеловала Миллера и, выйдя из машины, подошла к дому. Она едва зашла внутрь, когда мы услышали, как она кричит. Мы выскочили из машины, когда открылась входная дверь.
Это зрелище мне не забыть никогда. С двух сторон от нее стояли люди в белых халатах, они держали ее, а она вырывалась, кричала, что убьет их. Ей удалось вырваться, и она попыталась заползти обратно в дом, она звала маму, пока обработчики волокли ее наружу. От слез у нее потекла тушь, она умоляла, чтобы они отпустили ее.
Миллер побежал к дому, но Джеймс схватил его, ухватил рукой за шею, чтобы удержать.
- Слишком поздно, - прошептал Джеймс. Тогда я злобно на него посмотрела, но увидела на его лице отчаяние. Страх. Джеймс встретился со мной взглядом, только когда сказал, чтобы я садилась в машину.
Джеймс толкнул Миллера и меня на заднее сиденье и сел за руль, быстро отъехал. Пока мы ехали, Миллер крепко держал меня за рубашку, едва не порвав воротник. И последнее, что мы видели, как обработчик бьет Лейси электрошоком, и она падает на землю, как умирающая рыба.
Сейчас я касаюсь рукой Миллера, пытаюсь оторвать его пальцы от руля. Когда у меня получается, он поворачивается ко мне.
- Ты думаешь, у меня есть шанс, Слоан? - он спрашивает с отчаянием. - Думаешь, у меня есть шанс того, что она помнит меня?
От этого вопроса у меня перехватывает дыхание, и я плотно сжимаю губы, чтобы удержаться и не заплакать. Шансов нет — Программа работает. Но у меня не хватает духу сказать ему это, и я пожимаю плечами.
- Никогда не знаешь, - говорю я , борясь с печалью от потери. - А если нет, ты всегда можешь снова познакомиться с ней, когда ее терапия закончится. Начать все сначала.
Когда Лейси будет излечена, ей позволят жить своей жизнью, без постороннего вмешательства, по крайней мере, это то, что говорится в брошюре Программы. Но я никогда не видела, чтобы возвращенец стал жить своей прежней жизнью. Хотя бы захотел. Целые области их жизни были стерты; прошлые отношения для них ничего не значат. На самом деле, я думаю, что прошлое даже может пугать их.
Миллер презрительно усмехается при мысли об этой новой, опустошенной Лейси. Он хочет, чтобы она помнила его и то, что они создали вместе. И Миллер, и Джеймс думают, что Программа намного хуже смерти.
Лейси думала так же. Ее родители сдали ее потому, что нашли бутылочку Быстросмерти в ее комнате. Она планировала покончить с собой, а бутылочку купила у какого-то наркомана возле школы. Миллер ненавидел себя за то, что не знал. Мы с Джеймсом часто думали, убил бы он себя вместе с ней.
Когда Лейси отослали, Миллер вломился в ее комнату, потому что знал, что его сотрут из его жизни, как и всех нас. Но когда он попал туда, ее фотографий не было, как и ее одежды и личных вещей. Программа зачистила территорию. Все, что у Миллера было — блокнот, который Лейси оставила в его пикапе. Он сохранил его, надеясь, что в нем осталась ее частица.
Однажды мы сидели у реки и рассматривали записи Лейси, смеясь над ее рисунками на полях, где она рисовала учителей. Но скоро блокнот изменился. На смену задачам по математике пришли листы, исчирканные черными спиралями. Ее разум был заражен, и страницы блокнота ясно показывали, как быстро ей овладела депрессия. На это ушло всего две недели.
Я ненавижу Программу и то, что она с нами делает, но я также знаю, что не хочу умирать. Не хочу, чтобы умер кто-то из нас. Несмотря на все, в нашем школьном округе самый высокий уровень выживаемости. Так что, как бы жестоко и болезненно это ни было... думаю, Программа работает. Даже если в результате получаешь наполовину прожитую жизнь.
Возле моего окна, в побитом отцовском додже, показывается Джеймс. Он улыбается, когда видит меня, но улыбка слишком широкая, слишком нормальная. Он кивает Миллеру.
- Твой бойфренд кажется взволнованным, - бормочет Миллер, когда мы смотрим, как Джеймс паркуется. - Это плохой знак. Он никогда ни о чем не волнуется.
Я не отвечаю, потому что знаю, что это неправда. Но только я знаю об этой его стороне. Во всем остальном он - наша поддержка. Наша опора.
Миллер открывает дверь и выходит, а я еще какое-то мгновение сижу под теплым солнцем, которое светит сквозь лобовое стекло. Снаружи звени звонок, означая конец школьного дня возвращенцев, и я глотаю комок в горле.
Я открываю дверь для пассажиров и иду к Джеймсу и Миллеру, которые болтают, оглядываясь через плечо на школу, когда несколько студентов и обработчиков выходят на парковку. Самптер — школа маленькая, в ней всего двести учеников, но каждую неделю их прибавляется, так как в Программе участвуют пять школ. А так как доктора заявляют, что мозг нового возвращенца похож на швейцарский сыр, с дырами там, где должны быть воспоминания, пациентам нужен уход и после лечения, в безопасном окружении. Теперь возвращенцы остаются тут до самого выпуска, что заставляет меня сомневаться в «жизни без постороннего вмешательства», как они заявляют.
Раньше, когда терапия была только запущена, возвращенцев посылали к нормальным людям, чтобы начать сначала. Но после того, как их мозги начали отказывать, дело доходило до пускания слюней, они открыли Самптер и приписали им постоянную няньку в белом халате, с электрошоком.
Даже так, обработчики — не единственные, кого нужно бояться. Новые возвращенцы сами по себе представляют угрозу. Запутавшись, они могут непреднамеренно выдать тебя, обвинить в том, что ты им угрожаешь, сделать так, чтобы тебя отослали. Так что к ним никто не подходит.
По крайней мере, пока так и было.
Как только я подхожу к парням, Джеймс ободряюще улыбается мне. Пора. Миллер надвигает на глаза бейсбольную кепку и, отойдя в сторону, прижимает телефон к уху, притворяется, что разговаривает. У меня в груди бешено бьется сердце, а мимо меня проходят люди. Раньше я знала некоторых из них.
Кроме как в Самптере, возвращенцев нечасто можно увидеть в городе. В нашем городе Велнес Центр открыли несколько месяцев назад, чтобы создать безопасное окружение, где возвращенцы и обычные люди могли бы взаимодействовать. Как утверждает Программа, ассимиляция — ключ к полному выздоровлению, только она должна протекать на их условиях. Например, в медицинском Центре за нами ведется пристальное наблюдение, что по-настоящему является продолжением лечения. Но если всех учеников в школе заставляют проводить там три часа в семестр, большинство возвращенцев хотят пойти туда. Очевидно, они не знают ничего лучшего.
Джеймс подделывает пропуска и пропускает занятия в Велнес Центре, называя все это пропагандой Программы — научной ярмаркой с возвращенцами в качестве главного экспоната. На самом деле, я думаю, что Велнес Центр построили, чтобы доказать: возвращенцы — не психи. Они могут влиться в общество после лечения. Но никакое количество рекламы, где показаны дети, которые улыбаются и играют в футбол, не может ослабить наши страхи.
В этом семестре я еще не занималась необходимое количество часов в Велнес Центре, но из того, что слышала, поняла, что возвращенцы ходят туда с опекунами. Одно это показывает, что они отличаются от нас. Их перезагрузили как эмоционально, так и социально.
