Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)
Наутро, как бывает всегда, он одумался и решил ограничиться двадцатью фунтами. А что, вполне достаточно! Десять – ей, десять – ему. Словом, звоня в дверь, он был вполне спокоен. Его могло бы взволновать то, что юный Алджи походит на бандита, которым погнушался даже Каторжный клуб, но инцидент с констеблем показал, что таковы все младенцы, включая и героя «Ручонок». Миссис Бинго, в сущности, описала только розовые пальчики, а их у А.О. хватало. В общем, Бинго был весел, когда лакей Пуффи, Коркер, открыл ему дверь.
– Привет, – сказал он. – Хозяин дома?
Коркер ответил не сразу, попятившись от младенца, но, как образцовый лакей, сдержал себя.
– Да, сэр, – сообщил он. – Еще не встал. Поздно вернулся.
Бинго понимающе кивнул.
– Молодость, молодость! – заметил он. – Э?
– Да, сэр.
– Веселое время…
– По-видимому, сэр.
– Так я зайду?
– Прошу вас, сэр. Его взять?
– А? Нет-нет! Это – крестник мистера Проссера. Пусть повидаются.
– Да, сэр?
– Знаете, не виделись с крестин.
– Вот как, сэр?
– Ну, пошли.
– Мистер Проссер в гостиной, сэр.
– В гостиной? Я думал, в спальне.
– Нет, сэр. Он в камине, сэр.
Действительно, Пуффи лежал в камине, хотя и не целиком. Одет он был с иголочки, прямо для бала, если бы галстук не заменяла голубая лента именно того рода, какой изящные девицы подвязывают волосы. В руке он держал воздушный шарик, на манишке алела надпись: «Траля-ля!» Словом, беспокоить его не стоило, и Бинго задумался.
Однако, взглянув на часы, он понял, что выбора нет. Времени оставалось в обрез.
– Коркер, – сказал он, – через десять минут мне надо быть на вокзале. Пуффи будить опасно, пускай выспится. Я оставлю младенца тут, на ковре. Сами познакомятся.
– Превосходно, сэр.
– Конечно, хозяин сразу вызовет вас. Тогда скажите: «Это ваш крестник, сэр». Или: «Крестничичечечек, сэр». Выговорите?
– Нет, сэр.
– Так я и думал. В общем, ясно? Хорошо. Пока.
Поезд и Бинго прибыли одновременно, а через минуту появились и Рози с матерью. Старушенция еще толком не вылезла из вагона, когда дочь, бросив ее, кинулась к мужу:
– Кроличек!
– Зайчик!
– Как давно я тебя не видела! Где Алджи?
– У Пуффи Проссера. Заскочили по дороге, а тот в него вцепился. Все-таки крестный отец… Заберем на обратном пути.
– Забери ты. Я отвезу маму, ей нехорошо.
– Да, – согласился Бинго, – вид поганый. На грязи, и как можно скорей! Жду у Пуффи.
– Где он живет?
– Парк-Лейн, 62.
– Я скоро приеду. Да, дорогой, ты деньги положил?
– А, черт! – вскричал Бинго. – Забыл, спешил к тебе. Возьмем Алджи – и положим.Смело сказано, но на Парк-Лейн, у дома, он все-таки заволновался. Кто его знает, этого Пуффи! А вдруг не даст? В конце концов, сэр Эйлмер Молверер – поджарый, здоровый дядька, по-видимому – не с перепоя.
Поэтому он беспокоился, спрашивая Коркера:
– Все в порядке?
– И да, и нет, сэр.
– То есть как? Хозяин звонил?
– Нет, сэр.
– Почему же он не звонил?
– Он кричал, сэр.
– Кричал?
– Да, сэр. Издал пронзительный крик, свидетельствующий об испуге. Примерно так кричал он после Нового года, когда подумал – ошибочно, сэр, – что видит розового слона.
Бинго нахмурился:
– Мне это не нравится.
– Точно то же самое сказал мистер Проссер, сэр.
– Крестные не кричат при виде крестников. Пойду посмотрю, в чем дело.
Он пошел – и остановился в изумлении.
Алджернон Обри сидел на ковре, пытаясь проглотить шарик. Пуффи смотрел на него выпученными глазами. Бинго, человек сметливый, заметил какую-то напряженность и решил, что тактичней о ней не говорить.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – отвечал Пуффи.
– Какое утро!
– Да, погода – будь здоров.
Поболтав о европейской политике, они замолчали. Потом Пуффи спросил:
– Бинго, ты, часом, не видишь ничего на полу?
– Это ребенка, что ли?
Пуффи протяжно вздохнул:
– Ре-бен-ка? Он тут есть?
– Конечно, – отвечал Бинго. – Тю-рю-рю, – прибавил он, втягивая сына в беседу. – Папа пришел.
– Папа?
– Папа.
– Это твой?
– Мой.
– Что он тут делает?
– Да так, зашел.
– Что ж он сразу не сказал?! Я чуть не спятил от страха.
– Ты его не поцелуешь?
Пуффи дернулся.
– Не шути так, – попросил он и прибавил, глядя на крестника с большой дистанции: – А я еще думал жениться!
– И правильно, – одобрил Бинго. – Жениться очень хорошо.
– До определенной меры, – сказал Пуффи. – Ты подумай, какой риск!
– А что такое?
– То есть как – что?! – проговорил Пуффи тихим, дрожащим голосом. – Как – что? Да если бы не ты, это могло быть у меня! Честное слово, я собирался сделать ей предложение. Слава Богу, ты помешал. – Он испустил глубокий вздох. – Бинго, старик, ты вроде просил пятерку?
– Десятку.
Пуффи покачал головой:
– Этого мало. Пятьдесят, а?
– Пятьдесят?
– Ты не против?
– Нет-нет, что ты!
– Хорошо, – сказал Пуффи.
– Замечательно, – сказал Бинго.
– Простите, сэр, – сказал Коркер, появляясь в дверях, – швейцар сообщил, что миссис Литтл ждет вас у входа.
– Скажите, я сейчас, – отвечал Бинго.© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.
Ансельм получает свой шанс
Летнее воскресенье близилось к концу. Сумерки спустились на садик «Отдыха удильщика», и воздух наполнился благоуханием жасмина и душистого табака. В небе замерцали звезды. В живых изгородях сонно пели дрозды. Среди сгущающихся теней закружили летучие мыши, и легкий ветерок покачивал штокрозы. Короче говоря, это был, как удачно выразился клиент, заглянувший туда, чтобы освежиться джином с тоником, очень даже приятный вечерок.
Тем не менее мистера Муллинера и маленькое общество, собравшееся в зале гостиницы, томило ощущение, что этому вечеру все же чего-то недостает. Объяснялось оно тем обстоятельством, что мисс Постлетуэйт, наша компетентная буфетчица, блистала своим отсутствием. Прошло около сорока минут, прежде чем она вошла в зал и отправила восвояси замещавшего ее коридорного. А тогда строгое великолепие ее костюма и истая благочестивость, с какой она поднимала и опускала ручку, накачивая пиво, объяснили все.
– Вы были в церкви, – сказал проницательный Херес С Горькой Настойкой.
Мисс Постлетуэйт ответила, что да, она была именно там и все было чудесно.
– Красиво во всех смыслах этого слова, – сказала мисс Постлетуэйт, накачивая кружку портера. – Я просто обожаю вечернюю службу в летние месяцы. Она вроде бы будит в тебе что-то, вот я о чем. Благоговейная тишина и все такое прочее.
– Полагаю, была и проповедь? – спросил мистер Муллинер.
– Да, – ответила мисс Постлетуэйт и добавила, что проповедь просто в душу запала, дальше некуда.
Мистер Муллинер задумчиво отхлебнул свое горячее виски с лимоном.
– Старая, старая история, – сказал он с отзвуком печали в голосе. – Не знаю, замечали ли вы, джентльмены, но в сельских местностях Англии в летние месяцы вечернюю проповедь читают сами приходские священники, и это порождает закипающее недовольство среди младших священников. Доводит молодых людей до исступления, и их можно понять. Как справедливо заметила мисс Постлетуэйт, атмосфера вечери в деревенской церкви содержит в себе нечто располагающее души собравшейся там паствы к особой восприимчивости, и проповедник, проповедующий в подобных условиях, просто не может не заворожить и не растрогать своих слушателей. Младшие священники, лишенные права проповедовать, естественно, чувствуют, что жестоко попраны пятой железной монополии, нагло отбирающей у них их великий шанс.
Виски С Лимонным Соком упомянул, что никогда об этом даже не задумывался.
– В отличие, – сказал мистер Муллинер, – от Ансельма, младшего сына моего кузена Руперта. Вот он часто об этом задумывался. Он был младшим священником в приходе Райзинг-Мэтток в Гемпшире, и когда не предавался нежным мечтам о Мэртл Джеллеби, племяннице сэра Леопольда Джеллеби, кавалера ордена Британской империи, местного помещика, вы почти наверное застали бы его горько негодующим на надменный эгоизм патрона, приходского священника, который алчно оставлял за собой все вечерние проповеди с конца апреля и почти до середины сентября. Он как-то сказал мне, что чувствовал себя заточенным в клетку жаворонком.
– А почему он предавался нежным мечтам о Мэртл Джеллеби? – осведомился Крепкий Портер, человек обстоятельный и вдумчивый.
– Потому что он ее любил. А она любила его. И уже дала согласие стать его женой.
– Они были помолвлены? – осведомился Крепкий Портер, начиная разбираться, что к чему.
– Тайно. Ансельм не осмеливался поставить ее дядю в известность о положении вещей, так как мог разделить с будущей женой только скудное жалованье. И опасался гнева этого миллионера-филателиста.
– Чего миллионера? – спросил Светлый Эль.
– Сэр Леопольд, – объяснил мистер Муллинер, – коллекционировал марки.
