Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)
Услышав, что несчастный богач сказал шоферу: «В «Савой», Бинго пошел туда же и застал там Пуффи с барышней. Она оказалась знакомой, что дало возможность подсесть к их столику.
Сперва Бинго не заметил, но позже ощутил, что Пуффи обошелся бы и без него. Царила, скажем так, напряженность. Нет, сам он болтал, и девица болтала, а вот Пуффи был какой-то скованный, рассеянный, мрачный. Он ерзал на стуле и барабанил пальцами по столу.
После кофе девица сообщила, что спешит на вокзал, поскольку едет к кому-то в Кент, а Пуффи повеселел, заметив при этом, что охотно ее проводит. Но Бинго не бросил его и, когда поезд ушел, сказал ему:
– Вот что, Пуффи! Ты мне не поможешь…
Еще не окончив этой речи, он заметил, что у миллионера нехорошо блестят глаза.
– Тебе? – спросил тот. – Интересно, чем? Что тебе надо, мой пластырь? Чего ты хочешь, пиявка?
– Десятку не дашь?
– Нет.
– Ты бы меня спас!
– Именно. А я тебя спасать не хочу. В виде трупа ты мне нравишься больше. Ах, как бы я на нем поплясал!
Бинго удивился:
– Поплясал?
– Да.
У Бинго тоже была гордость.
– Ну что ж, – заметил он. – Тогда – пип-пип.
Пуффи кликнул такси, и Бинго вернулся к себе в Уимблдон. Вскоре его позвали к телефону. Звонил все тот же Пуффи.
– Помнишь, – осведомился тот, – я говорил, что поплясал бы на твоем трупе?
– Помню.
– Так вот, я подумал…
Бинго понял все. Лучшая, высшая часть души снова одержала победу, миллионера терзает совесть. Он собрался сказать: «Да ладно, ладно!» – когда услышал:
– …и решил, что надо прибавить: «В альпийских ботинках». Пока.
Мрачный, сломленный человек повесил трубку и пошел пить чай, но тот обратился в полынь, а булочки – в пепел. Когда он думал о том, не прибегнуть ли к крайнему средству – не попросить ли денег у жены, принесли вечернюю почту. Он вскрыл конверт. Оттуда выпали десять фунтов.
«Вкладываю 10 ф., – писала Рози, – чтобы ты открыл для Алджи счет. Представляешь, какая прелесть? Свой счет, своя чековая книжечка…»
Если бы мускулистый мул лягнул Бинго в лоб, он страдал бы больше, но ненамного. Письмо выпало из его рук. Проект ему не нравился. Он полагал, что деньги надо распределять по справедливости и уж ни в коем случае не давать их впечатлительному младенцу, запуская в его сознание капиталистические идеи. Дашь младенцу 10 ф., думал он, и мигом обретешь еще одного поборника отжившей системы.
Взгляды его были так тверды, что он прикинул, не написать ли жене: да, письмо пришло, но денег там нет: видимо, она не вложила. Но эту мысль он отверг, сообразив, что автор книг о нынешних девушках умнее, чем надо бы.
Управившись с чаем и булочками, он уложил сына в коляску и вывез погулять. Молодые отцы часто считают, что это унизительно, но Бинго к их числу не принадлежал. Мало того, он любил такие прогулки.
Однако на сей раз все портила та печаль, в которую его поверг вид младенца, тихо сосущего палец. Прежде он принимал без споров, что беседовать с ним нельзя. Посвистишь, почмокаешь, он – погукает, и на том спасибо. Теперь ему казалось, что их разделяет пропасть, через которую не перелетят никакие чмоканья.
Вот – он, без гроша в кармане, вот – богатый младенец. Если бы тот хоть что-то кумекал, можно было бы у него занять. Просто замороженный вклад какой-то. Вещь неприятная!
Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что кто-то его окликает. Заметив же, взглянул – и увидел, что человек в котелке катит коляску с пренеприятнейшим младенцем.
– Здравствуйте, мистер Литтл, – сказал он, и Бинго понял, что это букмекер Чарли Пиклет, принимавший участие в недавних делах со Страшилой. До сих пор он видел его только на бегах, где (несомненно, из самых благородных побуждений) котелок заменяла белая панама, а потому – не сразу узнал.
– Здравствуйте, мистер Пиклет, – сказал Бинго. – Не знал, что вы живете в наших краях. Это ваш ребенок?
– Да, – отвечал букмекер, бросив взгляд на коляску и заморгав, словно рыцарь, который увидел дракона.
– Тюпу-тюпу, – заметил Бинго.
– В каком смысле? – спросил мистер Пиклет.
– Это я младенцу, – объяснил Бинго. – Очень миленький.
– Миленький?
– Ну, – сказал честный Бинго, – не Роберт Тейлор или, допустим, Кэрол Ломбард, но уж получше моего.
– По-луч-ше?!
– Конечно. Хотя бы похож на человека.
– Ничего подобного. Скорее уж ваш похож.
– Мой?!
– В определенной мере.
– Господи, чушь какая!
– Чушь? – удивился Пиклет. – Ладно, заключим пари. Пять к одному, что моя Арабелла уродливей всех в Лондоне.
Бинго вздрогнул:
– Ставлю десятку!
– Идет. Где она?
Бинго на секунду заколебался, но тут же решил, что недооценивает сына.
– Вот, – сказал он, вынимая купюру и потрескивая ею в воздухе.
– Хорошо, – сказал Пиклет. – Вот – пятьдесят. Судить будет полицейский. Эй, констебль!
Большой приятный полисмен приблизился к ним.
Бинго признал, что лицо у него честное.
– Констебль, – обратился к нему Пиклет, – как по-вашему, какой ребенок страшнее?
Полисмен рассмотрел младенцев.
– Куда им до моего! – сказал он. – Вот это рожа так рожа. А мать считает, он красавец. Смех, да и только!
Молодые отцы ощутили, что он уклоняется от темы.
– Вы про наших скажите, – напомнил Пиклет.
– Ваш в соревнованиях не участвует, – прибавил Бинго.
Полисмен посмотрел снова. Бинго заволновался – неужели сразу не ясно?
– М-да… – сказал судья.
– Дэ-э… – сказал все он же.
Бинго похолодел. Позже он говорил мне, что непременно выиграл бы, если б не стечение обстоятельств. Пока судья колебался, из-за облаков выглянуло солнце и луч упал на Арабеллу. Та скривилась и тут же, без перерыва, стала пускать пузыри. Полисмен схватил ее за руку.
– По-бе-да! – крикнул он, поднимая вверх ее кулачок. – А вообще-то вы б на моего посмотрели.
Булочки, обратившиеся в пепел, и в подметки не годились котлетам, поданным на обед. Выйдя из комы, Бинго напряженно думал, как бы тут выкрутиться.
Он и Рози очень любили друг друга, но самая сильная любовь едва ли устоит перед таким открытием. Откуда ни взгляни, выходило, что молодой отец поступил ужасно. В самом лучшем случае молодая мать скажет: «Как ты мог?!» – а опыт семейной жизни учит, что слов этих надо избегать.
Бинго набрасывал на конверте «Украли», гадая, насколько это правдоподобно, и «Ветер унес», когда услышал звонок, а там – и голос жены.
– Алло!
– Алло, – отвечал он.
– Здравствуй, дорогой!
– Здравствуй, душенька!
– Здравствуй, котик!
– Здравствуй, мой ангел!
– Ты слушаешь?
– Да, да, да.
– Как Алджи?
– О, прекрасно!
– Такой же хорошенький?
– Д-да…
– Письмо получил?
– Да.
– А деньги?
– Да.
– Правда, я хорошо придумала?
– Да.
– Наверное, в банк ты не успел?
– Нет.
– Пойди с утра, до вокзала.
– Вокзала?
– Я завтра приезжаю. Мама наглоталась воды, хочет перебраться в Пистени, на грязи.
В любой другой момент эта весть возвеселила бы его, но сейчас не произвела впечатления. Думал он лишь о том, что завтра приедет Рози.
– Поезд около двенадцати.
– Хорошо, хорошо.
– Пусть Алджи тоже меня встретит!
– Ладно, ладно.
– Да, забыла! Открой средний ящик стола.
– Средний ящик…
– Там корректура для «Женских чудес». Выправь ее и пошли сегодня же. Называется «Нежные ручонки». Ну, я пошла. Мама еще кашляет. До свиданья, лапочка.
– До свиданья, кроличек.
– До свиданья, пупсик.
– До свиданья, зайчик.
Бинго повесил трубку и пошел в кабинет жены. Он страдал. Казалось бы, чего лучше – теща наглоталась и кашляет, но нет, радости не было. Вспоминая доверчивый и приветливый голос, он сопоставлял его с тем металлическим голосом, каким жена произнесет сакраментальную фразу. Страдая, он правил гранки.
Не знаю, знакомы ли вы с творчеством Рози М. Бэнкс. Критики порой упрекают ее в сентиментальности. Где-где, а в рождественском рассказе свойство это проявилось вполне. Миссис Литтл не поскупилась на снег и омелу, снегирей и поющих крестьян. Бинго рассказал мне эти «Ручонки» во всех ужасных подробностях, но я ограничусь главным. Крестный выгнал крестницу, которая полюбила художника, однако под Рождество она пришла к нему с младенцем. Представьте себе финал. Вот он сидит в библиотеке, обитой дубовыми панелями, одной рукой держит ребенка, другой – выписывает чек…
Сцена эта потрясла Бинго. Он вспомнил, что Пуффи Проссер – крестный его сына. Если нежные ручонки раскололи сэра Эйлмера Молверера, прославленного своей черствостью, почему бы им не расколоть несчастного богача?
Да, конечно, в середине июня нет ни снега, ни снегирей. Да, Пуффи предупреждал еще на крестинах, что больше серебряной чашечки из него не выжать. И все-таки Бинго, засыпая, думал о том, что, если ребенок не подкачает, можно попросить и сотню.Наутро, как бывает всегда, он одумался и решил ограничиться двадцатью фунтами. А что, вполне достаточно! Десять – ей, десять – ему. Словом, звоня в дверь, он был вполне спокоен. Его могло бы взволновать то, что юный Алджи походит на бандита, которым погнушался даже Каторжный клуб, но инцидент с констеблем показал, что таковы все младенцы, включая и героя «Ручонок». Миссис Бинго, в сущности, описала только розовые пальчики, а их у А.О. хватало. В общем, Бинго был весел, когда лакей Пуффи, Коркер, открыл ему дверь.
– Привет, – сказал он. – Хозяин дома?
