Неизвестно - Сергеев Виктор. Луна за облаком
— Да, Озен Очирович.
— Ас ростверками как у тебя?
— Еще не закончили.
— Ну вот...— поморщился Шайдарон.— Теперь грунт прогревай. Опять расходы... Да и время уходит. А потом плиту опять прогревай для фундамента. Где с ростверками не закончено?
— В двух цехах. Да там немного...
— Что скажешь о сроках?
— Начало февраля.
— Середина января. И все. Не спорь. Я не в таких переплетах бывал. И ничего. Как видишь, даже еще трестом приходится руководить.
Шайдарон взял трубку телефона, но передумал звонить, снова посмотрел на Трубина.
— Ну, а то, что вернулась жена, это к лучшему. Запомни. Толь-ко брак, заключенный по любви, является нравственным. И только тот брак, в котором любовь жива, несмотря ни на что, продолжает оставаться нравственным. Вот так-то.
Трубин промолчал, лишь улыбнулся виновато. А что скажешь Шайдарону? Женой теперь Софью не назовешь... «Поживем пока, а там, как выйдет. Время — лучшее лекарство... Оно укажет».
— Ас зимним бетонированием...— продолжал управляющий.— Я думаю, справишься. Бетон, дружок, это такой... мы его далеко не досконально изучили. Если хочешь — это темная лошадка. Вот что такое бетон! Ты не пугайся. Скажу по секрету: мы с Иваном Анисимовичем твою кандидатуру метим на главного инженера. Да, да. Наш главный давно болеет и возраст у него пенсионный. Другого некогда искать. Тебя наши люди знают, сработались с тобой, привыкли к тебе. Это тоже что-то значит. Ясно?
— Да чего уж там,— усмехнулся Трубин.
— Ну вот. Справишься с зимним бетонированием — быть тебе главным инженером.
В коридоре Григорий встретил Догдомэ. Из-за приезда жены почему-то неловко перед Чимитой. Ко1да-то провожал ее и гуляли вместе. Кажется, и комплименты ей говорил. А теперь, что говорить? Она тоже знает, что Софья вернулась.
Григорию бросилось в глаза, что Догдомэ не такая, как обычно. Что-то в ней появилось незнакомое. Сухие строгие глаза. Шерстяной свитер в мелкую серую клетку. Волосы расчесаны и уложены. И свитер, а еще больше эта прическа делали ее старше и менее похожей на мальчика.
Они поздоровались. «На кого же она теперь похожа?»—подумал он.
— Ты возвращаешься на прежнюю работу?— спросила Чимита.
«А голос тот же, не переменился».
— Ну и как? Доволен?
«Может, ей не сказали о Софье?»
— Теперь ты по-иному будешь смотреть на технику безопасности?
— Как всегда.
— Ты хотя и начальник теперь, Трубин, но я все же не устану тебя учить: с лесов не падай, на гвозди не наступай...
— Под стрелой крана не стой,— продолжал он.— Без рукавиц носилки не таскай...
— А то набьешь кровавые мозоли.
— Мне отныне на всю зиму с бетоном возиться,— сказал Григорий уже безо всякой шутливости.
И с нее вдруг как-то сразу сошло шутливое настроение. Глаза потускнели и с волосами что-то сделалось. Может, она рукой сбила прическу.
— A-а, чего с тобой станется!— небрежно произнесла она. — Ты и сам бетон!
И ушла, ничего не добавив.
«А ведь у меня с ней какие-то странные отношения,— размышлял Трубин по дороге из треста.— А собственно, какие? В чем странности? Тогда... давно... Она сказала, что нашла во мне интересного человека. А что еще было?»
Он вспомнил, где и как они виделись и о чем у них состоялся разговор. Всплывали со дна памяти обрывки мыслей и фраз, ни к чему не обязывающие. Ерунда всякая. Было как-то... Хотел ее поцеловать. Она резко вырвалась. Все движения ее были резкими и злыми, а глаза... Какие же глаза? Ни слова ее, ни движения ее никак не гармонировались с глазами. Вот чертовщина! Глаза ее были теплые и влажные в тот вечер. Не то, что сейчас — сухие и строгие.
Бетонирование вела бригада Бабия. Георгий Николаевич подлечил ногу и вернулся на прежнее место. Недовольных вроде нет.
— Ну, как живете?—спросил его Трубин.
— Живем, как в самолете, Григорий Алексеич. Тошнит, а не выскочишь.
Оказывается, появились недовольные.
— Сроки прижимают?
— Да какие могут быть сроки? На дворе зима. А зима, как известно, не лето. Вот даем горячий воздух... помаленьку. От электрокалорифера. Нынче минус двенадцать. Капэдэ прогрева низкий. Дальше так не пойдет. Заболел я любовью к этому бетону. Будь он проклят!
— Предложения у тебя есть?—спросил Трубин.
— Да вот Быховский, опытный бетонщик, предлагает попробовать прогревать плиты ростверка форсункой.
— Ненадежно.
— А что? Пламя сильное?
— Бетон «поджарите», он будет крошиться. Как думаете, Быховский?
— Чтобы поднять капэдэ калорифера, надо укрыть его со всех сторон,— сказал Быховский.— Дело простое. Поставим переносную будку.
— Попробуй хоть так, все лучше.
— Райка!— крикнул Бабий.— Райка! Где тебя черти носят?
— Здесь я,— донесся ее голос.— Чего надо?
— Не «чего надо», а одна нога там, другая здесь.
Прибежала запыхавшаяся Шигаева.
— Отправляйтесь с Колькой за тесом.
Пока бригадир выписывал требование на тес, Григорий наблюдал за девчонкой. Та чего-то все оглядывалась в глубину цеха, будто ее звали туда. Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу, покусывая обветренные губы.
— Ты, Райка, совсем не следишь за своим лицом,— заявил вдруг Бабий, отрываясь от бумаги.— Подойдет к крану,— продолжал но для Григория,— ополоснется холодной водой и тут же бумагой, что обед заворачивает, оботрется. Совсем без женского ума. У меня вот жена молоком умывается. Кожа, говорит...
— Да вы поскорее, дядя Гоша!— попросила Райка и опять посмотрела туда, в глубину цеха, словно Бабий рассказывал не про нее.
— Ты чего? Торопишься, будто нахлестанная. Успеется.
— Да Колька же уйдет.
— Никуда не уйдет. Куда ему?
Райка промолчала. Взяв требование на тес, она пошла, было, но остановилась в раздумьи.
— Дядя Гоша!
— Ну.
— Я хочу спросить. Когда бетоном заливают грунт... Ну это... плиту ростверка ставят... обязательно надо денежку бросать?
— Какую еще денежку?
— Да это они учат. И Колька. Ты говорят, Райка, у нас новичок и твой черед... как плиту заливать начнем, кидай туда полтинник. Это, мол, обычай такой. Обязательно, чтобы полтинник, не разменянный. На счастье.
— И ты кинула?
— Ну. А потом они засмеялись.
— А ты?
— Я подождала, когда они ушли. И достала полтинник. Он недалеко был, я приметила, куда бросила. А то бы мне и пообедать не на что было.
— Сожгла бы руку, так знала. Ну, иди, иди,— сказал Быховский.— Подшутили над тобой... И Кслька твой с ними.
— А г чего бы я сожгла?— удивилась Райка.— Я сунулась, а там тепло, до земли достала и все шарю, шарю. Там камешки горячие, ну не сильно, чтобы горячие. И так вот нашарила полтинник. А Кольке я еще покажу! Он во исем хочет верхушку держать, да только у него не выйдет!
Райка, пританцовывая, убежала.
— Хорошая девчонку, исполнительная,— сказал Бабий
— Вылков бы ей дорогу не перешел.
— Не-ет. Он ее уважает. Да и ребята не дадут ее в обиду. Пошутить— пошутят, а чтоб чего такого — не-ет.
— Будку когда сделаете?
— До вечера управимся.
— Ну-ну. А я все же подумаю. Будка — это полумера. Надо что-то посущественнее.
— А что тут придумаешь?— пожал плечами Быховский.— Побашковитее нас были... А ничего не придумали. Зима, как известно, не лето. Плиту ростверка надо прогревать. Так я пошел, Григорий Алексеич. Надо прикинуть габариты этой самой будочки.
— Постой. А с плитами ростверка закончили?
— Все... Последняя укладка только что была. Вот Райкин полтинник туда и попал...
— Почему же она?.. Почему она руку не обожгла?
— Не знаю.
— А вы грунт-то грели?
— Ну как можно не греть!— удивился Быховский.
— Смотрите у меня! А то бывают такие... Лишь бы сдать заказ. За брак будет вам всем...
Быховский клялся и божился, что все сделано, как положено.
Спустя пол месяца Григорий открыл свое «евангелие»: «Строительные нормы и правила». Да и чего его было открывать? И так давно все объяснено: при соединении холодного бетона с горячим образуется ледяная корка. Вместо сцепления намертво — ледок... Толкни и — отлетит.
Темная лошадка — этот бетон.
Вот хотя бы плита ростверка. Первоначально она и есть тот же горячий бетон. А потом... потом... Бетон, как положено ему, схватывается и, если бетонирование идет зимой, то поверхность плиты, разумеется, получит минусовую температуру. А что под плитой? Вот Райка извлекла оттуда полтинник. Вот черт! Она же говорила, что там, под бетоном, горячие камешки, ну не то, что бы очень уж горячие, но все же... А ведь Быховский тогда скрыл от Трубина... Бетонщики торопились и грунт не прогрели. Это на бирже щепы... Шуму было сколько! А что получилось? Проверили плиту, а она стоит и ей хоть бы что. Что же случилось? В коридоре шаги Софьи. Надо собраться с мыслями. А с какими мыслями? О бетоне. Что же о бетоне? О Софье... Как она жила там, у него? Как жила? Как они глядели друг ка друга, о чем думали? Да, да. Здесь ни добавить, ни убавить. Он, Григорий, никогда этого не увидит и никогда об этом не узнает...
