User - i dfee46a8588517f8
Главным оружием Андроникова было владение информацией. Но министры, так охотно пользовавшиеся ею, были озабочены тем, чтобы самим не стать объектом сплетни способного на все и вся информатора. Основным побудительным мотивом «дружбы» сановников с Андрониковым был страх. «И его принимали,— писал по этому поводу жандармский генерал,— хотя за глаза и ругали, ибо все отлично знали, что нет той гадости, мерзости, сплетни и клеветы, которыми бы он ни стал засыпать человека, пошедшего на него войной» 111. .
Чины поменьше, показывал Белецкий,— директора департаментов и др., «считаясь с его (Андроникова.— А. А.) влиянием у министров... поддерживали с ним лучшие отношения и старались исполнить его просьбы, предпочитая его иметь лучше своим хорошим знакомым, чем сильным и опасным врагом» |12.
Итак, министры боялись проходимца, боялись андрониковских сплетен потому, что они никого не представляли, их судьба целиком зависела от отношения к ним тех или иных лиц, скажем Распутина или царицы, а при таком условии сплетня становилась могущественным орудием ниспровержения и могла оборвать карьеру любому сановнику, тем более что царь охотно верил сплетням и никогда не давал себе труда проверить, насколько полученная
им информация о том или ином министре соответствует действительности. В ситуации «министерской чехарды» вес и влияние Андроникова должны были расти в геометрической прогрессии.
Андроников был, безусловно, тонким психологом, отлично изучившим (и презиравшим) свою высокую клиентуру. Свое же орудие воздействия на них он довел до высокой степени совершенства. Сбору информации о всех нужных ему людях он придал большой размах, настоящую организацию. Следователь Чрезвычайной следственной комиссии В. И. Руднев, занимавшийся деятельностью «темных сил», к которым был причислен и Андроников, писал позже, что из квартиры князя он вывез «на двух автомобилях колоссальный архив. При этом надо отдать должную справедливость кн. Андроникову в том, что канцелярская часть была поставлена у него безукоризненно. Все делопроизводство его разбивалось по полкам на определенные министерства, которые, в свою очередь, распределялись на департаменты; дела были вложены в обложки с соответствующими надписями, подшитыми, занумерованными, и свидетельствовали о тщательном наблюдении кн. Андроникова за их движением» из.
Тот же Спиридович, сам знавший немало, удостоверял: Андроников «знал все, кроме революционного подполья». Здесь, по собственному признанию князя, он уступал Манасевичу-Мануй- лову "4, другому проходимцу родственного типа.
Совершенно очевидно, что «адъютант господа бога» в своей деятельности руководствовался исключительно личными, притом грубо земными, интересами. Но в том-то и состояла логика вещей изучаемого периода, что Андроников неизбежно при этом вовлекался в политику. В силу специфики избранного князем бизнеса и образа жизни, весьма сомнительных с точки зрения уголовного законодательства, он хотя бы из соображений безопасности должен был стремиться иметь «своего» министра внутренних дел, «своего» директора департамента полиции и т. д. Осуществлять это ему удавалось потому, что и Распутин, и верховная царская власть в своей политике руководствовались такими же личными интересами; «свой» министр внутренних дел, «свой» директор департамента полиции и т. д. В этом ключ к объяснению появления на политической авансцене и в поле зрения царской четы, помимо Андроникова, таких фигур, как Манасевич-Мануйлов, Манус, Рубинштейн и им подобные. Царизм на последнем этапе своего существования вошел в прямой союз с уголовниками и жуликами. Власть опустилась до андрониковых и стала властью андрониковых.
Факт этот имеет принципиальное значение. В частности, он доказывает абсолютную неправомерность противопоставления политики как таковой и министерских назначений, противопоставления, при помощи которого апологеты царизма из правоэмигрантского лагеря пытались доказать, что Распутин не играл никакой политической роли "5. В том-то и заключалась вся суть, вся особенность тогдашнего политического момента, что борьба между
царизмом и Думой велась именно вокруг лиц и в связи с лицами, за или против назначения того или иного премьера или министра внутренних дел, что на деле и означало борьбу за реакционный или либеральный политический курс.
Личный подход двора и Андроникова к министерским назначениям породил и одинаковость критериев при выборе того или иного кандидата, среди которых бесчестность, карьеризм и политическая ничтожность в конечном итоге были решающими, ибо в противном случае министр не мог быть «своим». Этим и объясняется та поразительная легкость, с какой Андроников нашел дорогу сперва к сердцу «Ани», а затем и ее августейшей покровительницы.
На допросе Андроников пытался уверить комиссию, что он привел Хвостова к Вырубовой «случайно», по ее инициативе и уже после того, когда царем было решено сделать Хвостова преемником Щербатова "6. Однако переписка царской четы полностью опровергает эту версию: до появления Андроникова в Царском Селе императрица и Горемыкин примеривали на пост министра внутренних дел совсем других людей, в частности упомянутого Нейдгарта.
Впервые имя Хвостова в качестве возможного кандидата на пост министра внутренних дел императрица упоминает в письме от 3 сентября, причем наряду с тем же Нейдгартом. Из ее последующих писем видно, что эта кандидатура была подсказана ей именно Андрониковым. Андроников, писала она 7 сентября, «продолжает восхвалять Хвостова и убеждает в этом Горемыкина... Андрон[иков] говорит, что петр[оградские] забастовки вызваны огромными промахами Щербатова».
С того момента императрица пишет только о Хвостове. С каждым письмом ее восторги нарастают. На другой день она посылает царю речь Хвостова в Думе со следующим комментарием: «Она исполнена ума, честности и энергии. Видно, что этот человек жаждет быть тебе полезным». «Я уверена,— пишет Александра Федоровна спустя два дня,— что он подходящий человек для теперешнего момента, так как никого не боится и предан тебе». «Прошу тебя, назначь Хвостова на его (Щербатова.— А. А.) место,— читаем мы в письме от И сентября.— Он очень желает меня видеть, считает, что я одна могу спасти положение, пока ты в отсутствии (сказал это Андр.), хочет поговорить со мной по душе и высказать мне все свои мысли. Он очень энергичен, никого не боится и всецело предан тебе, что самое важное в нынешнее время... Он не такой трус и тряпка, как Щ[ербатов] ». «Пожалуйста, помни о Хвостове»,— долбит царица в ту же точку в письме от 15 сентября.
Все это еще при заочном знакомстве, со слов Вырубовой, при сопротивлении Горемыкина, настаивавшего на своем кандидате — Крыжановском, в отсутствие Распутина, находившегося в то время в Покровском. Хвостов и Андроников отлично понимали, что решающее слово будет принадлежать не премьеру,
а «старцу» и, конечно, не ошиблись. «Теперь, когда и Гр[игорий] советует взять Хвостова,— пишет царица 17 сентября,— я чувствую, что это правильно». Крыжановский, по его мнению, очень дурной человек. Дальше она описывала свою встречу с Хвостовым, от которого была в полном восторге: «Ну вот я больше часу говорила с Хвостовым и полна наилучших впечатлений... И пришла к заключению, что работа с таким человеком будет удовольствием». Изложив подробно содержание беседы, она снова повторяет: «Правда, дружок, он, по-моему, самый подходящий... он видит и думает, как мы...»
Но этого царице показалось мало. В тот же день она пишет второе письмо, в котором Хвостов — главная тема. Хвостов «не позволит никому нас затронуть», он опытен и молод, хорошо знает крестьян, имеет свои взгляды на печать и т. д.
Реакция царя была быстрой и решительной. «Только что получил твое последнее письмо от 17-го, в котором ты говоришь о хорошем впечатлении, произведенном на тебя молодым Хвостовым,— пишет он 18 сентября.— Я уверен был в этом, зная его по прошлому, когда он был губернатором в Вологде, а позднее в Нижнем. И чтобы не терять времени, я немедленно повидаю его в тот день, как приеду, в 6 часов». Через два дня царь возвращается в Царское, а спустя пять дней Хвостов назначается министром внутренних дел.
С Белецким все было проще и быстрее, потому что его уже непосредственно рекомендовал Распутин. «Он (Распутин.— А. А.),— пишет царица в ставку 20 сентября,— ужасно страдает от клеветы и подлых сплетен, которые печатаются о нем». Хвостов и Белецкий — вот люди, которые смогут положить этому конец. «Белецкий мне понравился,— сообщает она 10 октября.— Вот тоже энергичный человек!» 117
