Анастасия Эльберг - Мишень
Я набрал в легкие воздуха и уже приготовился ответить, но Дана меня опередила. Она сжала мои руки — ее пальцы, вопреки моему ожиданию, не были холодными, кожа пылала огнем. Впервые за этот вечер я подумал о том, что она, вероятно, не играет и не лжет. Да, слезы у нее всегда были близко, но…
— Мне было одиноко. Не проходило и дня без того, чтобы я мысленно не произнесла твое имя. Эти смертные и вампиры — они ведь ничто, ты понимаешь? Просто пыль, вот и все. — Она провела пальцами по моей щеке и заглянула в глаза. — Когда-то ты пытался быть таким холодным и со мной. Но я показала тебе, что бывает иначе. Не твоя вакханка. Не твоя первая вампирша. А я.
Она наклонилась чуть ниже, между нашими лицами оставалось каких-то несколько миллиметров, и я, закрыв глаза, вдохнул запах ее кожи — так, как делал раньше, в прошлой жизни, тогда, когда она мне принадлежала. Может, это и правда. Она всегда была импульсивна, могла вспылить, но через полчаса успокаивалась. Все эти годы я обвинял ее в том, что она ушла, выбрав свободу, а не меня, но даже не задумывался о том, каково было ей.
— Я знаю, зачем ты пришла, Дана, — заговорил я. — Ты пришла для того, чтобы меня помучить, а потом уйти, хлопнув дверью. Так?
— Не так. — Она погладила меня по волосам. — Я люблю тебя, Винсент. Не хочешь давать шанс мне? Хорошо. Дай нам еще один шанс. Мы будем жить здесь. Ведь тебе нравится тишина. Ты будешь рисовать, играть, писать, заниматься темным языком. А потом у нас будут дети, маленькие обращенные дети.
— Ты знаешь, что мне запретили кого-либо обращать. И знаешь, почему.
— Это ничего. Магистр всегда шел тебе навстречу, уверена, так будет и на этот раз. У Эмили появятся братья и сестры, кто-то из них сядет за стол Совета Тринадцати. И все будет иначе, Винсент, вот увидишь, мы будем так счастливы, как первый Великий и его подруга. Ты сам знаешь, иногда нужно время для того, чтобы что-то понять, нужно сделать много ошибок, а потом…
Она осеклась, когда я взял ее за руку и поднес к губам, но так и не поцеловал.
— Послушай меня, Дана, и попробуй понять. Я наелся всего этого вдоволь, понимаешь? Мне плохо, больно, но лучше так, чем начинать с начала и опять падать в эту яму. Не уверен, что в следующий раз я поднимусь со дна.
— Но ведь я люблю тебя, Винсент?
— Черт, Дана!
Я поднялся и присел на подлокотник кресла спиной к ней.
— Сейчас тебе лучше уйти. У меня есть твой номер, я позвоню. Я хочу побыть один.
Она подошла ко мне и обняла за плечи.
— Когда-то ты мог доверить мне все, помнишь, Винсент? Я хочу, чтобы это вернулось. Обещаю, я выслушаю. Что мешает поделиться…
— Мое отношение к тебе слишком часто меняется от ненависти до любви, чтобы я мог ответить. А теперь — прошу тебя.
Дана запустила пальцы мне в волосы и растрепала пряди, до этого лежавшие аккуратно.
— Не надо думать, Винсент. — Она наклонилась к моему уху. — Хочешь, я останусь на ночь?
— Прошу прощения, было открыто.
Увидев нас с Даной, Киллиан поднял руку и картинно постучал в распахнутую им входную дверь.
— Я не вовремя? — поинтересовался он.
— Дана уже уходит.
Дана состроила недовольную гримасу, подождала, пока я принесу ее манто и повернулась ко мне спиной.
— Вечер убежденных холостяков, — высокомерно проронила она. — Все вакханки и светлые эльфийки по вызову ваши. Не буяньте, мальчики.
Я закрыл за гостьей дверь и жестом предложил Киллиану сесть поближе к огню.
— Если настроения варить кофе у тебя нет, подойдет и глинтвейн, — сказал он.
— Как угодно.
Пятнадцать минут, проведенные за приготовлением глинтвейна, спокойствия мне не вернули. Я положил вдвое больше гвоздики, чем следует, в последний момент вспомнил о корице и вдобавок ко всему прочему довел вино до кипения. Разливая напиток по бокалам, я думал о Дане. Больше всего мне хотелось повернуть время вспять, отмотать пленку назад всего лишь на полчаса и сказать ей «оставайся, конечно, оставайся». Оставайся на эту ночь, вернись следующей ночью, а потом — еще и еще. И какое тебе дело до того, что после твоего ухода ты найдешь очередного смертного или вампира, а я снова буду страдать. Я так устал убегать от себя, я хочу просыпаться рядом с женщиной и если не любить ее, то хотя бы убеждать себя в том, что она мне не безразлична. А завтра… завтра наступит потом.
— Вышел грог, — сообщил я, передавая Киллиану стакан.
— Люблю тебя за творческий подход, — кивнул он. — Твое здоровье. Как поживает Дана?
— Все хорошо.
— Хочешь поговорить?
— Не особо.
Киллиан сделал пару глотков и посмотрел на огонь.
— Я нашел машину Клариссы во дворе ее дома и покопался в бардачке, — нарушил молчание я. — Она занималась частным сыском. Агентство в Италии. Они предлагают и дополнительные услуги. Фальшивые визы, паспорта. А еще случилась беда. Морана.
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Ролан узнал, что она навела тебя на след его дамы, нашел и убил.
— Она взяла у меня ключи от квартиры Клариссы и ждала его там. — Я принялся сформировывать журналы на столике в стопку. — Одного не пойму. Я убил Клариссу тридцатого декабря. Первого января встретил Ролана в ресторане, где обедал с Эмили. Я думал, что он меня убьет, но он был спокоен как удав.
Киллиан бросил на меня короткий взгляд.
— Тебе помогла Авирона, — сказал он.
Верхний журнал выскользнул из моих рук и спланировал на пол. Я наклонился для того, чтобы его поднять. Если после визита Даны я чувствовал себя так, будто меня засунули в костер, то теперь мне на голову вылили ушат ледяной воды.
— Известная дама. Теодора Барт. Бизнес-леди. Слышал о такой?
— Почему ты не сказал мне?
Киллиан поболтал остатки глинтвейна в стакане и вернул его на столик, но ничего не ответил.
— Поверить не могу, — продолжил я. — Ты знал, что Авирона живет в Треверберге — и молчал?! А ты подумал обо мне?! Мы с ней…
Я осекся, заметив, что Киллиан качает головой.
— Я от тебя такого не ожидал, — закончил я. — И давай закроем тему.
— Я был у Кэцуми. У меня хорошие новости.
— Она спрашивала обо мне?
— Кэцуми?
— Авирона, черт побери! Она обо мне спрашивала?
Губы Киллиана тронула легкая улыбка.
— Она будет на закрытии Недели моды. Вы поговорите.
Я достал из портсигара папиросу и постучал ей по ладони, утрамбовывая табак.
— Извини. Вечер у меня выдался не ахти. Так что Кэцуми?
— Дурной пример заразителен. Она завела себе дикого друга-Незнакомца по имени Ролан. И попросила у него голову Анны.
Я положил папиросу в пепельницу.
— Должно быть, ей стало одиноко. Или захотелось изысканных угощений. Незнакомец — это очень изысканно.
— У всех есть право на слабость.
Предчувствуя приступ головной боли, я потер виски. Мне требовалась еда, да посытнее человеческой. А потом — несколько часов хорошего сна. Хотя я чувствовал себя таким измотанным, что мог проспать трое суток.
— Она ведь вышла замуж, да?
— Да, она замужем за Самуэлем Муном. И, если к нам применим термин «человеческое счастье», то она по-человечески счастлива.
— Это так по-человечески мило. Что же, хорошо, что она тогда уехала от меня в Швейцарии. Иначе она бы не нашла человеческую любовь своей жизни.
Киллиан положил один из журналов на колени и принялся нарочито медленно перелистывать страницы.
— Я рад, что она счастлива, — снова заговорил я.
— Надеюсь, себя ты обманываешь лучше, чем меня.
— Чему мне радоваться, скажи на милость? Тому, что я чертову кучу времени жил в Треверберге, а ты не додумался рассказать мне про Авирону? Или тому, что она вышла замуж за трижды проклятого смертного?!
— Ты можешь порадоваться тому, что у вас есть возможность встретиться.
Я взял оставленную в пепельнице папиросу и чиркнул спичкой.
— Не уверен, что хочу с ней встречаться.
Киллиан перевернул страницу и сделал вид, что его увлекла реклама новомодного гаджета. Я затянулся, выпустил дым, положил голову на спинку кресла и принялся наблюдать за тем, как он поднимается к потолку. Прошло больше века. О чем мы с ней будем говорить? Больше нет ни темного знания, ни Библиотеки, ни темного языка, ни мыслей и идей, которые мы обсуждали ночами, гуляя по Темному лесу. А от свежего, хрупкого, едва зародившегося чувства, мыслями о котором я жил тогда, в Швейцарии, не осталось даже осколков. Она — жена известного художника, успешная деловая женщина. Я — известный ученый. Мы будем улыбаться, делать вид, что нам нравится наша человеческая жизнь и смотреть друг на друга так, словно нас никогда и ничто не связывало. Стоит ли ворошить прошлое?
— Поговорим об Анне, — предложил Киллиан, отрываясь от журнала.
Я повернул голову и посмотрел на него.
— Ты был у нее в гостях. Несмотря на голод, обоняние мне не отказало.
