Артур Хейли - Колеса
Леонард Уингейт долго стоял перед полотном. Наконец он медленно произнес:
– Я немного разбираюсь в искусстве. Это хорошо. Вы можете стать большим художником.
– Вот и я ему все время это говорю. – Барбара уже накрыла мольберт куском материи и выключила свет. Они вернулись в гостиную.
– Барбара хочет сказать, – заметил Бретт, разливая “Дом Периньон” по бокалам, – что я продал душу за чечевичную похлебку. – И, окинув взглядом помещение, добавил:
– А может быть, за такие вот апартаменты…
– Бретт вполне мог бы заниматься и дизайном, и своей живописью, – заметила Барбара, – если бы ему не так чертовски везло в дизайне. А сейчас он занимается живописью лишь урывками, от случая к случаю. И при его таланте это – трагедия.
– Барбара никак не может одного понять, – усмехнулся Бретт, – что создание машины – такое же творчество, как и живопись. Или не может понять того, что автомобили – это мое призвание. – Он вспомнил, что говорил двум студентам всего две-три недели назад: “Вы дышите, едите, спите – автомобили всегда с вами.., просыпаетесь ночью, и первая ваша мысль – об автомобилях… Это все равно что религия”. Но ведь он по-прежнему так считает, да? Возможно, чувства его несколько притупились по сравнению с тем, что он испытывал, когда только приехал в Детройт. Но разве есть человек, у которого острота чувств сохраняется неизменной? Бьюали дни, когда он смотрел на людей, работавших рядом с ним, и удивлялся. И потом, если быть честным, есть ведь и другие причины для того, чтобы автомобили оставались, так сказать, “его призванием”. Имея пятьдесят тысяч в год, можно многое сделать, не говоря уже о том, что ведь ему всего двадцать шесть лет и через каких-нибудь несколько лет он будет получать куда больше. И он как бы между прочим спросил Барбару:
– А ты бы стала заглядывать ко мне и готовить ужин, если бы я жил в мансарде и от меня воняло скипидаром?
Она посмотрела на него в упор:
– Ты знаешь, что да.
Они заговорили о другом, а тем временем Бретт решил, что непременно закончит полотно, к которому не прикасался уже неделю. И объяснялось это просто. Стоило ему заняться живописью, как она целиком поглощала его, а человек может быть поглощен только чем-то одним.
За ужином, столь же вкусным, сколь и ароматным, Бретт подвел беседу к тому, о чем они с Леонардом Уингейтом говорили в баре. Услышав, как безжалостно и жестоко обманывают неквалифицированных рабочих, Барбара была поражена и возмущена еще больше, чем Бретт.
– А кто они, этот инструктор и секретарша, которые присваивали деньги, – белые или черные? – вдруг, к удивлению Бретта, спросила она.
– Разве это так важно? – недоуменно поднял брови Уингейт.
– Не надо притворяться! – воскликнул Бретт. – Вы же отлично знаете, что важно.
– Оба белые, – сухо сказал Уингейт. – Что еще?
– На их месте могли бы оказаться и черные, – задумчиво произнесла Барбара.
– Да, но едва ли. – Уингейт помедлил. – Послушайте, я ведь здесь гость… Бретт махнул рукой.
– Забудем об этом.
На какой-то момент воцарилось молчание, потом седовласый негр сказал:
– Мне хотелось бы кое-что прояснить, хоть я и нахожусь среди друзей. Пусть вас не вводит в заблуждение фасад: добротный английский костюм, диплом об окончании колледжа, пост, который я занимаю. Да, конечно, я образцово-показательный ниггер, из тех, на кого указывают пальцем, когда хотят сказать: “Вот видите, черный человек у нас может достичь больших высот”. Что ж, в отношении меня это так, но таких, как я, совсем немного – просто мой отец мог дать мне хорошее образование, а для черного человека это единственная возможность выбиться в люди. Я и выбился и, как знать, может, еще доберусь до самой вершины и стану одним из директоров компании. Я ведь не такой уж старый и, чего греха таить, не прочь бы стать директором, да и для компании это было бы неплохо. Я твердо знаю одно. Если придется выбирать между мной и белым и если у него не будет особых преимуществ, место достанется мне. Такая уж у меня фортуна, детки. Она ко мне благосклонна, потому что отдел по связи с общественностью, да и другие с превеликой радостью раструбили бы: “Смотрите-ка! У нас в правлении черный!"
Леонард Уингейт отхлебнул кофе, который подала Барбара.
– Так вот, как я уже сказал, учтите: все это лишь фасад. Я по-прежнему принадлежу к своей расе. – Он резким движением поставил чашку на стол. И взгляд его горящих глаз впился в сидевших напротив Бретта и Барбару. – Когда случаются такие вещи, как сегодня, меня охватывает не просто гнев. Я весь киплю, я презираю и ненавижу все белое.
Огонь в глазах его потух. Он снова поднес чашку ко рту, но рука его дрожала.
Помолчав немного, он продолжал:
– Джеймс Болдуин пишет: “С неграми в этой стране обращаются так, как вам в голову не придет обращаться даже с кошкой или собакой”. И это на самом деле так – и в Детройте, и в других местах. Несмотря на все события последних лет, во взглядах большинства белых людей коренных изменений не произошло. То немногое, что делается для очистки совести белого человека – например, наем неквалифицированных рабочих, который пыталась подорвать, да и подрывала, эта белая пара, – всего-навсего лишь круги на воде. Школы, жилищные условия, медицинское обслуживание – все это в таком плачевном состоянии, что даже трудно себе представить, если ты не черный. Поверить этому можно, лишь когда познаешь на собственном тяжком опыте. Но в один прекрасный день, если автомобильная промышленность хочет процветать в этом городе – а без автомобильной промышленности нет и Детройта, – компаниям придется всерьез задуматься над улучшением условий жизни черных людей, ибо это их прямое дело, да к тому же ни у кого другого нет на то необходимых средств и знаний. И все же я не уверен, что дело скоро сдвинется с мертвой точки, – добавил он.
– Значит, так ничего и не изменилось? – сказала Барбара. – И надеяться не на что? – В голосе ее чувствовалось волнение.
– Надеяться никому не вредит, – возразил Леонард Уингейт. И с усмешкой добавил:
– За надежду денег не берут. Просто бессмысленно заниматься самообманом.
– Спасибо за вашу откровенность, – медленно произнесла Барбара. – Такое услышишь не от каждого, я-то знаю.
– Расскажи ему, – стал упрашивать Бретт, – расскажи о своей новой работе.
– Мне предложили заняться одним делом, – начала Барбара. – В рекламном агентстве, где я работаю и которое выполняет заказы компании. Я должна снять фильм. Правдивый фильм о Детройте – о жизни гетто.
Она сразу почувствовала, что Уингейт заинтересовался.
– Я впервые об этом услышала, – добавила Барбара, – полтора месяца назад.
И она рассказала о том, какое задание дал ей Кейс Йетс-Браун в Нью-Йорке.
***Это было на другой день после неудачного “шуршания”, когда идеи по рекламе “Ориона” были, как обычно, изложены заказчику и, как обычно, отклонены.
Как и предсказывал тогда Тедди Ош за обедом, обильно орошенным мартини, Кейс Йетс-Браун на другой день вызвал Барбару.
В своем красивом кабинете на верхнем этаже здания, где расположилось агентство, Йетс-Браун показался Барбаре на редкость сухим по сравнению с тем веселым зазывалой, каким он выглядел накануне, когда пытался продать свою продукцию. Он словно бы поседел и постарел и несколько раз в конце разговора поворачивался к окну и поверх зданий Манхэттена смотрел вдаль, на пролив Лонг-Айленд, явно думая о чем-то своем. Возможно, решила Барбара, необходимость быть любезным с клиентами требует от человека такого напряжения, что он не может потом не быть угрюмым.
Да и в тоне, каким Йетс-Браун заговорил с ней после того, как они поздоровались, не было и тени дружелюбия.
– Вы вчера держались задиристо с клиентом, – объявил он, – мне это не нравится, и вам следовало бы это знать.
Она промолчала. По всей вероятности, Йетс-Браун имел в виду вопрос, который она задала заведующему отделом рекламы компании: “Ну неужели вам так ничего и не понравилось? Абсолютно ничего?” Что ж, она по-прежнему считала свой вопрос оправданным и вовсе не собиралась пресмыкаться сейчас. Но и настраивать против себя Йетс-Брауна без особой причины ни к чему – пусть сначала скажет про новое задание.
– Одно из первых правил, которое надо усвоить, поступая сюда, – не отступался Йетс-Браун, – это научиться проявлять выдержку и глотать обиду.
– О'кей, Кейс, – сказала Барбара, – именно этим я сейчас и занимаюсь.
У него хватило ума улыбнуться, но он тут же снова принял холодный тон:
– Дело, которое вам поручают, требует выдержки, а также разумного осмысления и, естественно, воображения. Я предложил поручить вам это задание, считая, что вы обладаете вышеуказанными качествами. И несмотря на ваше вчерашнее поведение, в котором я склонен видеть случайный ляпсус, по-прежнему так считаю.
