Нортэнгерское аббатство - Остин Джейн

Проведя гостью во всякое помещенье и вдоль всякой стены, пока дева взаправду не утомилась смотреть и дивиться, он наконец дозволил девушкам воспользоваться дверью наружу, а затем сообщил, что желает осмотреть результаты недавних перестроек в чайном домике, и предположил, что сие, если госпожа Морлэнд не устала, обернется отрадным продолженьем их прогулки.

– Но куда ты собралась, Элинор? Зачем идти этой зябкой сырой тропою? Госпожа Морлэнд вымокнет. Нам лучше направиться через парк.

– Я так люблю эту тропинку, – отвечала юная г-жа Тилни. – Мне всегда кажется, что она и есть лучший и кратчайший путь. Хотя, вероятно, там сыро.

То была узкая тропка, что петляла сквозь густой старый сосняк; и Кэтрин, зачарованная ее мраком и охваченная желаньем по ней пройтись, даже под угрозой генеральского неодобренья не сдержалась и шагнула на тропу. Генерал уловил ее склонность и, хотя опять втуне помянул о здоровье, под бременем вежливости не смог долее возражать. Впрочем, он с извиненьями отказался сопроводить дам: он не в силах насытиться жизнерадостностью солнечных лучей и встретит дочь и гостью, пройдя другим путем. Он зашагал прочь; и Кэтрин в потрясеньи ощутила, сколь воспрянул дух ее от сей разлуки. Потрясенье, впрочем, перевешивалось облегчением и ничуть таковому не препятствовало; Кэтрин заговорила с непринужденным веселием блаженной меланхолии, на кое вдохновляла подобная роща.

– Я особенно люблю это место, – во вздохом сказала ее спутница. – Это любимая тропинка моей матушки.

Кэтрин прежде не слыхала, чтобы семейство поминало г-жу Тилни, и интерес, кой всколыхнуло сие нежное воспоминанье, тотчас явил себя переменою лица и чуткой паузою; Кэтрин ждала продолженья.

– Я так часто гуляла с нею здесь! – прибавила Элинор. – Правда, тогда мне тропа не нравилась, но потом я ее полюбила. В то время я удивлялась, отчего матушка ее избрала. Однако память о ней делает сие место драгоценнее.

«А разве не должно оно, – подумала Кэтрин, – сделать сие место драгоценнее для ее мужа? И однако же генерал сюда не пошел». Юная г-жа Тилни шла молча, и Кэтрин осмелилась произнести:

– Ее смерть, насколько я постигаю, была великим горем!

– Горе велико и приумножается, – понизив голос, отвечала юная г-жа Тилни. – Мне минуло всего тринадцать лет; и хотя я, вероятно, пережила утрату глубоко, насколько способен ребенок в сем возрасте, я не постигала – не умела постичь, – какова была эта утрата. – На миг она остановилась и прибавила тверже: – У меня, изволите ли видеть, нет сестры, и хотя Генри… хотя братья любят меня безмерно, а Генри подолгу бывает здесь, за что я весьма признательна, я поневоле зачастую одинока.

– Я понимаю – вы ужасно по нему скучаете.

– Матушка была бы рядом постоянно. Матушка всегда была бы другом; влиянье ее пересиливало бы все прочие.

– Она была очаровательна? Красива? А в аббатстве есть ее портрет? Отчего она так любила этот сосняк? Потому что ее томило унынье? – сии вопросы излились с жаром; в ответ на первые три тотчас прозвучало «да», последние два были пропущены мимо ушей; и с каждым вопросом, разрешенным или же нет, интерес Кэтрин к покойной г-же Тилни рос. Юная дева уверилась, что г-жа Тилни страдала в браке. Совершенно очевидно, что генерал не был добрым мужем. Он не любил ее сосняк; как мог он любить ее саму? И кроме того, невзирая на его красоту, в чертах его читался некий намек на то, что с супругою он вел себя дурно.

– А ее портрет, надо полагать, – краснея от изощренности своего вопроса, – висит в комнате вашего отца?

– Нет; портрет предназначался для гостиной, но отцу не понравился и некоторое время пребывал неприкаян. Вскоре после ее смерти я забрала его и повесила у себя в спальне – я буду счастлива показать вам, он очень похож.

Вот и еще одно доказательство. Портрет – очень похожий портрет – усопшей жены не ценим мужем! Генерал, вероятно, был устрашающе к ней жесток!

Кэтрин не пыталась более сокрыть от себя природу своих чувств, к коим, невзирая на всю заботу, генерал ее побуждал; и прежние ужас и неприязнь обернулись совершеннейшим отвращеньем. Да, отвращеньем! Он был жесток к столь очаровательной женщине, а посему омерзителен Кэтрин. Она нередко читала о таких персонажах – персонажах, коих г-н Аллен полагал неестественными и преувеличенными; однако ныне Кэтрин предстало доказательство обратного.

Она как раз пришла к сему выводу, когда конец тропинки столкнул дам с генералом; и, невзирая на праведное свое негодованье, Кэтрин вновь принуждена была идти подле хозяина, слушать его и даже улыбаться, когда улыбался он. Не в силах, впрочем, наслаждаться окруженьем, вскоре она шагала, не скрывая утомленья; генерал заметил и, обеспокоившись за ее здоровье – что, казалось, опровергало ее мненье о нем, – настоял на возвращеньи гостьи с его дочерью в дом. Он вернется к дамам четвертью часа позднее. Они снова расстались – однако через полминуты Элинор призвана была назад и получила строжайшее повеленье до прихода отца не показывать подруге аббатство. Кэтрин сочла весьма примечательным сие второе пожеланье генерала отсрочить то, чего так жаждала она.

Глава XXIII

До появленья генерала минул час, кой молодая гостья провела в недоброжелательных раздумьях о натуре хозяина. «Сии продолжительные отлучки, сии одинокие прогулки – не иначе знак того, что душа его не на месте, а совесть отягощена». В конце концов он вернулся и по-прежнему улыбался дамам, сколь угрюмы ни были его размышленья. Юная г-жа Тилни, отчасти понимая, как любопытно гостье увидеть дом, вскоре вернулась к сему предмету; и ее отец – вопреки ожиданьям Кэтрин, не нашедший поводов для дальнейших отлагательств, за вычетом пятиминутной задержки, дабы прислуга к их возвращению доставила закуски, – наконец изготовился сопроводить дам.

Они отправились; и, являя величественность осанки и важность походки, кои притягивали взор, но не могли поколебать сомнений начитанной Кэтрин, генерал первым зашагал через вестибюль, будничную гостиную и одну бесполезную переднюю в помещенье, роскошное объемами своими и обстановкою, – в подлинную гостиную, к коей прибегали исключительно в весомом обществе. Очень внушительно – очень грандиозно – совершенно очаровательно! – вот и все, что пришлось молвить Кэтрин, ибо ее невзыскательный глаз едва ли различал цвет атласа; а все подробности хвалы, все значимые славословья произнес генерал; дороговизна либо изысканность отделки всякой комнаты ничего не значили для Кэтрин; ее не интересовала мебель моложе пятнадцатого столетия. Удовлетворив свое любопытство посредством детального осмотра всякого знакомого украшенья, генерал повел дам в библиотеку – помещенье равной величественности в некотором роде, явившее взору книжное собранье, на которое человек скромный взирает с гордостью. Кэтрин слушала, восхищалась и изумлялась отчасти непритворнее – она добыла из сего хранилища знаний все сведенья, кои могла, проглядев корешки на половине полки, и готова была идти дальше. Однако, вопреки ее желаньям, пред нею не возникли многочисленные жилые апартаменты. Зданье было велико, однако гостья видела бо́льшую часть; впрочем, услышав, что шесть или семь уже виденных комнат вместе с кухнею составляют три стены двора, Кэтрин едва ли поверила или отмела подозренье, что в аббатстве наличествует множество тайных покоев. Отчасти, правда, помогло, что в будничные комнаты экскурсанты возвращались через комнаты меньшей важности, кои смотрели на двор и переходами, не вовсе лишенными извилистости, соединяли части дома; еще более утешилась Кэтрин, узнав, что минует прежнее помещенье монастыря, узрев явленные ей рудименты келий и заметив несколько дверей, кои не были ни открыты, ни изъяснены, – очутившись сначала в бильярдной, а затем в личных покоях генерала, но не уразумев связи между ними и оказавшись неспособной свернуть куда нужно за их пределами; и наконец, миновав темную комнатку, изобличавшую владения Генри и заваленную грудами книг, ружей и пальто.