Нортэнгерское аббатство - Остин Джейн

Столовая уже представала их взорам и всегда будет представать им ровно в пять, однако генерал не отказал себе в удовольствии прошагать сию комнату, дабы детальнее осведомить юную г-жу Морлэнд о том, что не вызывало у нее сомнений и не заботило вовсе; засим они кратким переходом проследовали в кухню – древнюю кухню монастыря, изобильную мощными стенами и копотью минувших дней, а равно очагами и духовыми шкафами настоящего. Здесь не бездельничала радетельная генеральская рука: в просторном театре поварских действий применено было всякое устройство для облегченья труда прислуги; когда же подводил чужой гений, потребного совершенства нередко добивался генеральский. Одни лишь дары хозяина сему помещенью в любой миг заслужили бы ему почетное место в монастырском списке жертвователей.

Стенами кухни вся древность аббатства и завершилась; четвертая сторона четырехугольника была срыта отцом генерала по причине ее обветшанья, а на ее месте воздвигли нынешнюю. Все почтенное здесь заканчивалось. Новое здание не просто было новым, но провозглашало себя таковым; оно назначалось только для служб, позади огибалось конюшнями, и посему единообразье архитектуры строители потребным не сочли. Кэтрин готова была зубами вцепиться в руку, стершую с лица земли то, что, вероятно, было ценнее прочего, всего только ради домашнего хозяйства; и с радостью избегла бы досадной прогулки в сей загубленной обстановке, допусти сие генерал; но если чем и питалось тщеславье оного, то обустройство служб было чувству сему плодородной почвою, и поскольку хозяин был убежден, что душе юной г-жи Морлэнд непременно отрадно будет зрелище устройств и удобств, облегчающих труд челяди, хозяин без малейших извинений повел гостью на экскурсию. Они поверхностно осмотрели все службы; и Кэтрин, вопреки ожиданьям, была поражена их многочисленностью и разумностью. Задачи, для коих в Фуллертоне полагались достаточными две-три несоразмерные кладовые и неудобная буфетная, здесь выполнялись в годных для сего помещеньях, просторных и поместительных. Количество слуг, что являлись взору то и дело, изумляло Кэтрин не меньше, нежели обилие служб. Куда ни ступала экскурсия, какая-нибудь девица в деревянных башмаках делала книксен, а какой-нибудь лакей в дезабилье ускальзывал прочь. И однако же сие аббатство! Сколь невыразимо отличалось сие хозяйство от того, о чем Кэтрин читала, – от аббатств и замков, где, хоть и были они больше Нортэнгера, всю грязную работу по дому выполняла разве что пара женских рук. Г-жа Аллен не раз удивлялась, как же они справлялись; и теперь, узрев все потребное здесь, Кэтрин удивилась сама.

Они возвратились в вестибюль, дабы затем взойти парадной лестницей и отметить красоту дерева и богатую резьбу; наверху они свернули прочь от галереи, где располагались покои Кэтрин, и вскоре ступили на галерею сходных очертаний, однако длиннее и шире. Здесь гостье одну за другой показали три большие спальни с гардеробными, обставленные весьма тщательно и красиво; взору ее предстали все удобства и изысканность, к коим способны деньги и вкус; и, будучи оборудованы в последние пять лет, спальни сии были совершенны со всеобщей точки зрения и начисто лишены того, что даровало бы радость Кэтрин. Когда они осматривали последнюю спальню, генерал, перечислив некоторых выдающихся гостей, почтивших сие помещенье своим присутствием, с улыбкою обернулся к Кэтрин и вслух понадеялся, что в дальнейшем одними из первых обитателей спальни станут «наши друзья из Фуллертона». Кэтрин это глубоко польстило, и она отчаянно пожалела, что не может высоко ценить человека, столь доброго к ней самой и столь любезного ко всему ее семейству.

Галерея упиралась в двери, кои юная г-жа Тилни раскрыла и шагнула в продолжение галереи; юная дева собралась было распахнуть и первые двери слева, но тут генерал, выступив вперед, поспешно и, как почудилось Кэтрин, довольно сердито окликнул дочь и осведомился, что это она такое делает? – что еще там осматривать? – разве юная г-жа Морлэнд не узрела все, что стоит узреть? – и ужели дочь его не подумала, что ее подруга рада была бы закусить после такой прогулки? Юная г-жа Тилни тотчас попятилась, и тяжелые двери захлопнулись пред расстроенной Кэтрин, коя, мельком различив за ними узкий коридор, многочисленные проходы и намек на винтовую лестницу, сочла, что наконец подобралась к тому, что узреть стоило; неохотно шагая прочь по галерее, она думала, что предпочла бы исследовать ту часть дома, нежели созерцать роскошь всех прочих. Откровенное желанье генерала предотвратить подобное исследованье лишь разжигало любопытство. Тут явно нечто скрывают; фантазия Кэтрин, хоть и обманулась раз-другой, не может ошибаться ныне; и природу сего нечто, по видимости, пояснило краткое замечанье юной г-жи Тилни, брошенное, когда они в некотором отдаленьи следовали за генералом по лестнице.

– Я хотела показать вам матушкину комнату – ту, где она умерла… – вот и все ее слова; но, сколь ни были они немногочисленны, Кэтрин почерпнула из них многообразнейшие сведенья. Неудивительно, что генерал чурается предметов, что хранятся в сих покоях; покоях, куда он, по всему вероятию, не заходил ни разу после ужасного событья, что даровало свободу его исстрадавшейся жене и наградило его муками совести.

Оказавшись наедине с Элинор, Кэтрин сказала, что хотела бы осмотреть комнату, а также всю оставшуюся часть дома; и Элинор обещала ее проводить, как только выдастся подходящая минута. Кэтрин поняла: прежде, чем ступить в эту комнату, следует удостовериться, что генерал отбыл из дому.

– Она, полагаю, пребывает неизменна? – с чувством осведомилась Кэтрин.

– Да, совершенно.

– А сколько лет прошло с кончины вашей матушки?

– Она умерла девять лет назад. – А девять лет, понимала Кэтрин, – краткое мгновенье по сравненью с тем временем, что обычно минует после смерти измученной жены, прежде чем комната ее будет приведена в надлежащий вид.

– Вы, надо полагать, были с нею до последней минуты?

– Нет, – вздохнула юная г-жа Тилни. – Я, к сожалению, уезжала. Ее болезнь была внезапна и кратка; все завершилось, не успела я вернуться.

От кошмарных предположений, что естественным путем возникли из сих сведений, кровь Кэтрин застыла. Возможно ли? Ужели отец Генри?.. И однако же сколь многочисленны доказательства мрачнейших подозрений! А вечером, когда Кэтрин, сидя с подругою за рукодельем, увидела, как генерал в протяженьи часа медленно расхаживает по гостиной, погруженный в безмолвные раздумья, опустив глаза и нахмурив чело, ее оставили всякие опасенья его оклеветать. Сей вид и поведенье – воплощенный Монтони [35]! Что может яснее свидетельствовать об угрюмых шевеленьях души, не вполне умершей для человечности и в страхе озирающей сцены прошлых грехов? Несчастный! И тревога Кэтрин столь часто устремляла глаза ее к генералу, что юная г-жа Тилни сие заметила.

– Мой отец, – прошептала она, – часто гуляет по комнате таким манером; в сем нет ничего необычайного.

«Тем хуже!» – подумала Кэтрин; столь неудачно избранная минута для прогулок вполне подобала странной неуместности его утренних променадов и не обещала ничего хорошего.

По истечении вечера, коего однообразье и продолжительность понудили Кэтрин особо прочувствовать, сколь важно для всего собранья присутствие Генри, юная дева обрадовалась, когда ее отпустили, хотя взгляд генерала, отославший дочь к звонку, гостье замечать не надлежало. Дворецкий собрался было зажечь хозяину свечу, однако тот не позволил.

– Мне предстоит завершить множество памфлетов, – сказал он Кэтрин, – прежде чем я вправе смежить веки; вероятно, я стану раздумывать о судьбах нации еще многие часы после того, как вы уснете. Возможны ли более удачные занятья для нас обоих? Мои глаза будут слепнуть во благо прочих, а ваши – отдыхать пред грядущим озорством.

Однако ни помянутые дела, ни великолепный комплимент не помешали Кэтрин думать, что отсрочка положенного отдохновенья вызвана совершенно иной целью. Часами бодрствовать над дурацкими памфлетами, когда вся семья разошлась по постелям? Крайне маловероятно. Наверняка имеется резон поважнее – следует свершить нечто такое, что возможно свершить, лишь когда весь дом спит; из сего неизбежно последовал вывод, что, возможно, г-жа Тилни по сей день жива, заперта по неведомым причинам и еженощно получает грубую пищу из безжалостных рук супруга. Мысль возмутительная, но, по крайней мере, лучше, чем неправедно ускоренная кончина, ибо при естественном течении событий узница вскоре освободится. Внезапность ее недуга, отсутствие дочери и, наверное, прочих детей – все подкрепляло гипотезу о заточении. Мотивы такового – быть может, ревность или безмерная жестокость – еще предстояло выяснить.