Неизвестно - Саласюк От июня до июня
Брошенный хутор Нача они объехали, чтоб никто не видел - на полях вокруг него женщины из отряда Зорина убирали хлеба.
Низко пригнувшись, скакали две всадницы на одном коне по узкой лесной дороге. Дина была уверена, что найдет Павлика, они встретятся, все выяснится, у них хватит сил и любви перешагнуть через наветы и наговоры, и снова они станут жить втроем - любя и счастливо. И эта вера в добрый исход дела, и ее отчаянное решение, и сумасшедшая скачка, давно уже Диной не испытываемая, пьянили ее, будоражили, делая счастливой и веселой. Остановились у лесного озера. Лена предложила искупаться, пока солнечно и вода теплая. Маленький кусочек хозяйственного мыла, имевшийся у Лены, превратил это купание в полное блаженство. Они быстренько, по очереди, постирали свое нательное бельишко, потом сами помылись и, с удовольствием фыркая, поплавали. Пока белье подсыхало, прилегли на травке.
- Ты такая файная, Аленушка, неужели никто из парней за тобой не ухаживает? - говорила Дина, с удовольствием оглядывая изящную фигурку девушки. Лена вдруг нахмурилась, замолчала.
- Что-нибудь случилось? Скажи. Я, как опытная баба, может, что-нибудь и под- советую, - улыбалась Дина.
- Хлопцы хлопцами, а нешто такое робится, что и сказать соромна, - проговорила Алена. - А скажешь, люди и не поверят.
«Кто-то обманул доверчивую девочку», - подумала с сожалением и сочувствием Дина.
- А ты все-таки скажи.
И Лена, повернувшись и глядя прямо в лицо, в глаза собеседницы своими синими глазищами, заговорила:
- Как-то приехал к нам в отряд начальник особого отдела бригады Шурупов. - При этих словах Лена сурово свела брови. - Я только из разведки вернулась, докладывала командиру что и как. Они вместе за столом сидели. Слушали. И тут этот начальник стал хвалить меня и сказал командиру отряда, чтоб меня к медали представили. И потом стал часто в отряд приезжать и все меня вызывает - рассказывай ему, что в округе происходит. Где полицаи, где не полицаи. Похвалит всегда. А потом раз и говорит: хочу, чтоб ты со мной жила. И стал меня хватать руками. Я испугалась, одурела так. А он полез ко мне под рубашку. Заехала ему в дыхалку и выскочила з хаты. Он потом еще раза два мне об этом говорил. Обещал к ордену представить, часы золотые подарить. А последний раз встретил и говорит: не согласишься спать со мной - пожалеешь. Со злостью такой, с угрозой.
- Испугалась?
- Нет. Але ж как-то странно: каб полицай был або какой фашист - зразумела. А то наш чекист, партизан. Офицер. Большевик. Как такое может быть? Сказать - совести немашака у человека? Не могу - он старейший за меня. Гадами мне як батька. А я на такое, аб чым ен гаворыць, не соглашусь николи.
Дина как могла успокоила девушку, а сама подумала, что надо бы об этой истории рассказать Павлику. Вот только бы увидеть его, встретиться бы, заглянуть ему в глаза - все сразу объяснится, все встанет на свои места. И у них во взаимоотношениях - ведь он же любит ее, свою Дину, она уверена, любит, поскольку на самом деле он однолюб, сам об этом не раз говорил, да и она это увидела, поняв его высокую степень порядочности и нравственной чистоты. И за Лену он заступится, не допустит подлости и произвола. У них в отряде раньше ничего подобного никогда не было. Хлопцы с девчатами любились, но чтоб кто-то кого-то принуждал, да тем более так бессовестно, так грязно, - не случалось прежде никогда.
К хутору Галендерия они подъехали под вечер. Минут десять понаблюдали за ним из леса, все здесь было мирно и спокойно. Когда входили во двор, ведя коня в поводу, из хлева слышались цыркающие звуки струй молока о подойник - доили корову. Из хаты им навстречу вышел мужчина, местный крестьянин, и, радостно улыбаясь Лене, принялся энергичными жестами что-то ей рассказывать. Дина поняла - глухонемой. Лена ему живо что-то отвечала на языке жестов, при этом бойко помогала себе живой речью.
- Это наш связной Головчиц, - пояснила Лена. - Говорит, что молодой полицейский Савосько выдал полиции связных отряда Золотова - семью Захарчуков. Их увезли в местечко. Еще сказал, что есть предатель в Кайшовке. Кто-то выдал разведчиков, ночевавших на хуторе Николая Кривицкого. Трое погибли. Мы об этом уже знали, но не знаем, кто предал. В самой Кайшовке, говорит, сейчас спокойно.
В это время из хлева вышла женщина средних лет с полным подойником молока.
- Добрый вечар, - приветливо улыбаясь, сказала она, остановившись перед девчатами.
- Добрый вечар, тетка Антося, - откликнулась Лена, а за нею и Дина. - Добрый вечар.
- Твоя подруга, Лена? - Антося кивнула головой на Дину. - Откуль у вас в лесе таки файныя дзяучынки берутся? Разам з вами и хлопцам веселее быть. А я зараз вас свежим молочком почастую.
Она вошла с подойником в летнюю кухню и скоро вышла, неся два тяжелых глечика, сверху на каждом лежала крупная краюха пахучего домашнего черного хлеба. Глухонемой сердито стал жестикулировать в адрес тетки Антоси. Она засмеялась.
- Злуется, что не позвала вас в хату, не усадила за стол, - сказала тетка и замахала в ответ руками. - Не сварыся, зараз сала засмажу, яечню зраблю. А свежего пускай попьют.
И уже шагнула в сторону хаты, но Лена, допив молоко и дожевывая хлеб, энергично запротестовала:
- Не треба, тетка Антося. Хопить нам и этого. Дзякуй. Да и немашака часу, пойдем в Кайшовку. Раницей вернемся - тады и поедим. А вы, дядька, коня до- гледите, кали ласка.
Немой закивал и, взяв коня под уздцы, повел к хлеву. Тем временем и Дина допила вкусное парное молоко, поправила сползший с плеча карабин и с чувством искренней благодарности протянула хозяйке пустой глечик.
- Дзякуй, тетка Антося. Большое вам спасибо. Очень вкусно.
Тетка в ответ покивала головой:
- Дай Бог вам, дзяучатки.
- Пошли, - сказала Лена. - Пока дойдем до вески, как раз ночь и будет.
И они зашагали - две стройные девичьи фигуры, каждая с оружием за спиной, а если бы оглянулись, то увидели бы, как тетка Антося перекрестила их своей натруженной рукой.
К деревне Кайшовке подошли в густой темноте. У крайнего дома Лена вдруг остановилась и минут пять чутко прислушивалась к звукам темной, казалось, спящей деревни. Тревожное ощущение сжало сердце Дины. Ей, как в детстве, когда она маленькой девочкой боялась темноты, показалось, что тут кто-то их поджидает. Этот кто-то, конечно, вооруженный враг - полицейская засада. Но не врагов она боялась - чувство готовности к схватке, к оказанию сопротивления, к готовности стрелять во врагов, к бою, овладев ею в начале войны, не покидало ее ни минуту, уступая только периодически первенство лишь еще более сильным чувствам любви к мужу и сыну. Опасалась Дина невидимой, неожиданной опасности, такой, например, как удар в спину, когда оказать сопротивление она не была готова. Она, закаленная, опытная партизанка, знала, что партизаны - хозяева ночи, но оказавшись первый раз в разведке, в ситуации, когда рядом с тобой не бойцы отряда, не группа отважных, геройских, надежных хлопцев, а лишь такая же слабая, хрупкая девчонка, как и она сама, почувствовала себя неуверенно.
- Пошли, - тихо сказала Лена. Теперь они держали оружие наизготовку. В двухтрех местах взбрехнули собаки, но вот Лена уверенно свернула во двор одной хаты. Собаки здесь не было. Они обошли со двора, с этой стороны в окошке слабо светился огонек. Слышался спокойный разговор. Лена осторожно стукнула в стекло. Видно было, как в хате качнулись тени, и женская фигура на миг закрыла собой свет.
- Кто? - спросили из-за двери.
- Ваша Алена.
Дверь открылась. И еще не видно было лица говорившего, но по доброте человеческого голоса стало ясно, юной партизанке Алене здесь рады. Это был дом Василия Николаевича Солодухи и его жены Анны Антоновны. Их сын Николай Солодуха давно был партизанским связным.
- Алена, доченька, праходь, кали ласка. У нас все тихо.
Зашли, обычная сельская хата - небольшая, крытая соломой, с земляным полом и огромной русской печью.
- Добрый вечер. Со мной наша Дина из отряда, - как только вошли в освещенную комнату, сказала Лена.
- Вот и добра, вот и добра, - ответили хозяева. - Проходьте, сядайте, будем вячэрать.
Девушки не успели расположиться и осмотреться - последнее касалось только Дины, Лена, судя по всему, была здесь своим человеком, - а с печи их внимательно рассматривали их две пары любопытных детских глаз.
Дина и Лена сели на лавку, где им показали хозяева, - так, что из окна их не было видно, оружие продолжая держать в руках. Лена сразу стала расспрашивать, кто из деревенских мог выдать партизан отряда Золотова, часто ли бывает здесь молодой полицейский Савосько, кто еще из молодежи хотел бы податься в лес к партизанам и что известно о готовящейся полицейской акции против партизан - о том, что такая намечается, партизаны узнали буквально вчера. Дина вполуха слушала, что отвечают хозяева, но с большим интересом смотрела на детей. К ее удивлению это была явно еврейская детвора - черноволосые, в кудряшках, с полными жгучего детского любопытства озорными карими глазенками. Когда на стол подали горячую бульбу в мундирах, кислое молоко, сало и сковороду со скворчащей яичницей, все детское внимание с гостей переключилось на еду. Сначала они что-то зашептали друг другу, захихикали, а потом приумолкли, глядя, как взрослые едят. Но, несмотря на приглашение Дины слезть с печи и сесть за стол, не двинулись с места, пока хозяин дома не закомандовал:
