Макс Фрай - Вся правда о нас
— Тогда, пожалуй, нам лучше на какое-то время расстаться. Не хотелось бы внезапно убедиться, что моя выдержка вовсе не столь безгранична, как мне до сих пор казалось.
— Да ладно, не бойся, — фыркнул я. — Солдат ребёнка не обидит.
— Это была попытка пошутить, — хладнокровно заметил мой друг. — Боюсь, не самая удачная в моей жизни, но плохо не это. А то, что мне и правда пора тебя выпроваживать. Через несколько минут сюда заявятся мои Старшие Магистры и помощницы леди Сотофы. Мне предстоит в очередной раз объяснить им, что адепты одного Ордена должны эффективно сотрудничать, а не бездарно сутяжничать, сражаясь за право единоличного пользования одной из множества дверей, ведущих в сад.
— А леди Сотофа им этого объяснить не может? — изумился я.
— Может, разумеется. Но ей гораздо больше нравится наблюдать, как это делаю я. К тому же, мои Старшие Магистры слишком её боятся и пойдут на любые уступки из страха, а не из соображений целесообразности. А это совсем не дело. Страх — наихудшее наследство, оставленное мужчинам этого Ордена покойным Великим Магистром. Ребятам просто не повезло — состоять в Ордене и не попасть под влияние старшего невозможно, а у Нуфлина в последние столетия были, прямо скажем, не лучшие времена.
— Да уж, — подтвердил я. — Но теперь же, получается, они попали под твоё влияние? Ну так все проблемы, считай, решены.
— Не следует меня идеализировать. Моё влияние само по себе тоже не сахар. К тому же, если просто ждать, сложа руки, существенные перемены наступят хорошо если лет через сто, а так долго я в этой должности оставаться не собираюсь. Поэтому приходится форсировать события. Избавить людей от страха насильно я, разумеется, не могу; впрочем, даже если бы мог, не стал бы. Такую работу каждый делает самостоятельно. Моя задача — организовать для этого подходящие условия. В частности, успешные переговоры с представительницами леди Сотофы насчёт пользования этим грешным выходом в сад. Девочки пойдут на уступку, если мои Магистры будут вести себя правильно, об этом мы договорились заранее.
— Интрига века, — невольно улыбнулся я.
— Просто один из множества крошечных шагов, которые необходимо сделать. Каждый день — какой-нибудь новый шаг. Похоже на работу учителя начальной школы, согласен. Но иначе нельзя.
— Ты очень крутой учитель начальной школы, — сказал я. — Это я как многократная жертва твоей педагогической системы готов подтвердить. Повезло твоим Магистрам! Ну и мне тоже грех жаловаться. И не испепеляй меня пламенным взором, я уже ухожу.
И ушёл. Тёмный путь имеет ещё и те преимущества, что в коридоре ни с кем не столкнёшься. Как будто и не приходил никогда.
В гостиной Мохнатого дома, куда я отправился просто, чтобы не раздумывать полчаса, где именно хочу сейчас оказаться, было совершенно безлюдно. И бессобачно. И бескошечно. То есть, вообще никого. Зато на столе стоял кувшин с камрой, а на столе — три кружки, все до единой чистые. Всё это настолько нехарактерно для моей гостиной в любое время суток, что впору задуматься, не начались ли у меня галлюцинации — от чангайского чёрного варенья, например.
Но я человек практичный. Когда мне мерещатся столь приятные вещи, как пустая гостиная и отличная свежая камра, буду галлюцинировать, пока всё не выпью. И только потом позову на помощь, если к тому времени само не пройдёт.
Вот и сейчас я удобно устроился в кресле, налил себе полную кружку камры, закурил и решил, что самое время собраться с мыслями. И понять, чего я хочу — ладно, не от жизни в целом, а от своих новых знакомых, урдерских трактирщиков. Например, выяснить, сколько родственников мужского пола у них на сегодняшний день имеется в наличии, расспросить о каждом; Ди и его сестра производят впечатление откровенных людей, вряд ли откажутся удовлетворить моё любопытство. И может быть, тогда круговерть разноцветных лиц…
— Привет, — сказала Меламори.
Она стояла на пороге гостиной и выглядела довольно мрачной. И это, конечно, оказалось для меня гораздо важнее, чем все разноцветные лица вместе взятые. Примерно как падающий на голову потолок — в первый же миг забываешь, что у тебя были ещё какие-то проблемы.
Но виду я, конечно, не подал. Долгие годы знакомства с леди Меламори сделали меня титаном духа и почти сносным актёром. По крайней мере, мне хотелось бы верить, что это так.
Вот и сейчас я приветливо улыбнулся и сказал:
— Здорово ты угадала, что я дома. Всего пару минут тут сижу.
— Да я не то чтобы угадала, — вздохнула она. — Шла мимо и случайно сюда свернула. Просто по инерции. Сама не знаю зачем. Дурацкий сегодня день. Как начался с огромной очереди к пророку, так и… Ну чего ты так на меня смотришь? К нему действительно была невообразимая очередь.
— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Сам там вчера был, своими глазами видел гигантскую толпу возле этой грешной палатки. Нам с Нумминорихом минут пять ждать пришлось, если не все семь. Совершенно невыносимо! Очень хорошо понимаю любого, кто не способен так долго томиться ради какого-то дурацкого, никому не интересного пророчества. А вот чего я не понимаю, так это с чего ты вдруг решила, будто я стану силой выколачивать из тебя подробности разговора с Магистром Хонной? Не хочешь рассказывать, что за правду от него услышала — имеешь полное право. Я перебьюсь.
— Тебе что, неинтересно? — взвилась Меламори. От возмущения она сразу забыла, что должна бы, по идее, отстаивать свою версию о гигантской очереди, вставшей между нею и Правдивым Пророком.
Один — ноль в мою пользу. Или даже тысяча и один — ноль. Но я не стал использовать это преимущество. Честно сказал:
— Мне так интересно, что больше ни о чём толком думать не могу. Но моё любопытство — это неважно. По крайней мере, не настолько важно, чтобы любой ценой добиваться правдивого ответа. И даже не настолько, чтобы на тебя обижаться. Не хочешь — не говори. Я бы дорого дал за твёрдую уверенность, что так называемая «вся правда» не лишила твою жизнь смысла — того, что кажется тебе смыслом прямо сейчас. Но и на этот вопрос ты отвечать не обязана. Не факт, что я на твоём месте стал бы. Совсем не факт.
— А я пока сама не понимаю, лишила или не лишила, — внезапно призналась Меламори. Села на подлокотник моего кресла. Спросила: — Камрой поделишься?
— Разумеется нет, — ответил я, протягивая ей полную кружку. — Щедростью я никогда не отличался, ты знаешь.
Меламори почти улыбнулась, но на полдороге передумала и снова помрачнела.
— «Зря ты не доучилась у арварохских буривухов, из тебя мог бы выйти большой толк», — сказала она. — Вот и вся правда обо мне, сэр Макс. И ведь не то чтобы я сама её не знала. Просто надеялась, что это не очень важно. Не настолько непоправимо. Не полный тупик.
— Ну, непоправимым это обстоятельство назвать довольно сложно, — заметил я. — Тупиком — тем более. Скорее наоборот. Тебе внезапно человеческим голосом сказали, как надо действовать. Не самый простой путь, но это гораздо лучше, чем вовсе никакого.
— Это гораздо труднее, чем никакого, — откликнулась она. — А ведь могла бы жить здесь, рядом с тобой долго и счастливо. Превращаться в очередное чудовище всякий раз, когда снова покажется, что чего-то не хватает. Считать, будто всё это и есть моя судьба. Хорошая, грех жаловаться. Да мне бы и в голову не пришло! А теперь… Что мне делать теперь?!
— Не думаю, что ты должна решить это прямо сейчас, — мягко сказал я. — Всегда можно дать себе ещё один день на раздумья. Или год, илидаже несколько лет. Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные — совершенно неприемлемыми.
— Как же плохо ты меня, оказывается, знаешь, — улыбнулась Меламори. — Мои решения никогда не принимают себя сами. Это могу сделать только я, предварительно получив от судьбы по голове — раз двести, как минимум. Потому что тянуть я могу не годами — столетиями. И даже тысячелетиями, если, конечно, столько проживу. И всё это время будет невыносимо — мне и рядом со мной.
— Ничего, — пообещал я, — переживу.
— Знаю. И это хуже всего.
Я не стал спрашивать, с какой стати хуже. Сам знал, что она совершенно права.
Спросил:
— Если я запрещу тебе возвращаться к арварохским буривухам, это поможет? В смысле, тебе будет проще сделать это мне назло?
Меламори задумалась.
— Не уверена, — наконец сказала она. — Возможно, окажется, что я настолько тобой дорожу, что послушаюсь. Такой риск определённо есть.
— Какой ужас, — усмехнулся я. — Никакой от меня пользы, один только вред.
— Да не то чтобы только вред. Но у тебя действительно есть два очень серьёзных недостатка.
— Как, всего два?
— Серьёзных — два. А все остальные не имеют значения. В смысле, всё равно ничего не меняют.
