Кит Ричардс - Жизнь
Когда у нас все стартовало по-крупному, мы были слишком поглощены гастролями, чтобы запариваться с сочинением песен. Мы как-то не думали про это как про наше дело, — вообще про это не думали. В нашем с Миком понимании песни рождались у какого-то другого дяди, где-то далеко. Вот я наездник, я скачу на лошади, а есть человек, который ставит ей подковы. И первые диски у нас сплошь каверы: Come On, Poison Ivy, Not Fade Away. Все, что мы делали, — играли американскую музыку для англичан, и играли отменно, так, что слушали даже некоторые американцы. Мы и так пребывали в тихом шоке от того, где оказались, и нас совершенно устраивала роль интерпретаторов музыки, которую мы обожали. Почему мы должны были лезть куда-то еще? Но Эндрю пристал к нам намертво. Элементарный вопрос выживания в бизнесе. Вы развернулись потрясающе, но без нового материала, желательно свежего, все быстро кончится. Необходимо выяснить, насколько у вас есть к этому способности, и, если нет, придется подыскивать авторов. Потому что нельзя прожить за счет одних кавер-версий. Этот качественный скачок к написанию собственного материала занял месяцы, хотя я обнаружил, что это намного легче, чем я ожидал.
Знаменитый день, когда Эндрю запер нас на кухне в Уиллсоне и сказал: «Выйдете с готовой песней», — это правда было. Почему Эндрю выбрал в авторы меня и Мика, а не Мика и Брайана или Брайана и меня, понятая не имею. Брайан, оказалось, к написанию песен был неспособен, но Эндрю же тогда этого не знал. Думаю, потому что мы с Миком тогда постоянно зависали вместе. Сам Эндрю говорит так: «Я исходил из предположения, что если Мик способен писать открытки Крисси Шримптон, а Кит способен играть на гитаре, то вместе они могут сочинять песни». Мы провели всю ночь в этой чертовой кухне, и в общем нормально — мы же Rolling Stones, типа короли блюза, еда есть, ссать можно в раковину или в окно, чего еще? И я сказал: «Мик, если мы хотим отсюда выйти, надо хоть что-то наколупать».
Мы сели на этой кухне, и я стал перебирать аккорды... «It is the evening of the day». Не исключено, что эти слова написал я. А «I sit and watch the children play»[74] — вот это однозначно у меня бы не родилось. Итак, мы имели две строчки и интересный набор аккордов. И где-то посреди процесса нас стало что-то вести. Не хочу сказать мистическое, но точно это не определить. Если только приходит идея, придет и все остальное. Как когда сажаешь семечко, потом поливаешь недолго, и вдруг оно вылезает из земли и говорит: эй, посмотрите, вот и я. Настроение завязывается где-то в песне. Сожаление, уходящая любовь. Может, один из нас в тот момент только что порвал с подружкой. Если нащупываешь кнопку, которая дает старт идее, доработать оставшееся просто. Дело только в том, чтобы высечь первую искру. Откуда она берется — Бог его знает.
Мы не старались написать As Tears Go By как кусок коммерческого попа. Она такой из нас вышла. Я знал, чего хочет Эндрю: не надо делать блюз, не надо сочинять копию или пародию, создайте что-то свое. А ведь хорошую попсовую вещь не так уж и просто написать. И это стало потрясением — неведомый мир, в котором люди сочиняют собственные песни, открытие, что у меня есть дар, о существовании которого я даже не подозревал. Эффект был как у Блейка — откровение, просветление.
As Tears Go By первой записала Марианна Фейтфулл, и у нее получился хит. Это произошло всего через несколько недель. После этого мы написали кучу розово-порхающих песенок про любовь и тому подобное для женского контингента, но перспективы у них были нулевые. Мы отдавали их Эндрю, и он, к нашему удивлению, умудрился выпустить большинство в чужом исполнении. Записывать это наше барахло силами Rolling Stones мы с Миком, конечно, даже и не думали. Нас бы засмеяли насмерть. Так что Эндрю оставалось ждать, пока мы не разродимся чем-нибудь вроде The Last Time.
Сочинению пришлось уделить какое-то время, и время после концертов иногда было единственным вариантом. Потому что сочинять в дороге было невозможно — за рулем сидел Стю, водитель без пощады. Мы жались в тылу его «фольксвагена», прямо над двигателем, в закрытом наглухо кузове с одним окошком в задней стенке. На первом месте был аппарат — усилители, микрофонные стойки, гитары; и только после погрузки этого добра — вперед, «устраивайтесь где-нибудь». Приткнуться в каком-нибудь уголке и не дай бог захотеть отлить — остановки не предусматривались. Он просто делал вид, что тебя не слышит. Еще бы, при таком-то здоровенном стерео — сорок лет назад оно спокойно могло погнаться с сегодняшними наворотами автомобильной акустики. Два огромных джей-би-эловских динамика в кабине, по одному у каждого уха. Тюрьма на колесах, короче. Ronnets были самой горячей девичьей группой в мире и в конце 1963-го они уже имели в запасе одну из величайших песен в истории звукозаписи, Ве Му Baby, которую продюсировал Фил Спектор. Мы оказались на гастролях вместе с Ronnets во время нашего второго британского тура, и я влюбился в Ронни Беннетт, их главную вокалистку. Ей было двадцать, и она производила фантастическое впечатление— и голосом, и внешностью, и просто как человек. В общем, я по-тихому втюрился, но и она тоже. Из-за её и моей застенчивости — в этом мы были похожи — никакого интенсивного общения не происходило, но взаимные чувства это не отменяло. Показывать это остальным было совсем нельзя, потому что Фил Спектор и тогда, и потом, как всем известно, был чудовищный ревнивец. Ей нужно было все время сидеть у себя на тот случай, если вдруг позвонит Фил. И по-моему, он быстро учуял, что у нас с Ронни что-то наклевывается — он названивал всем, кому мог, чтобы они не давали Ронни ни с кем встречаться после концертов. Мик приклеился к её сестре Эстель, которую никто так плотно не опекал. Они выросли в огромной семье. Их мама, у которой было шесть сестер и семь братьев, жила в Испанском Гарлеме, и Ронни впервые вышла на сцену Apollo в четырнадцать лет. Она потом рассказывала мне, что Фил очень остро переживал свою проклюнувшуюся лысину и на дух не выносил моего густого барнета. Комплексы его сидели так глубоко, что он чего только не вытворял, лишь бы угомонить свою буйную фантазию, вплоть до того, что после их свадьбы с Ронни в 1968 году он буквально посадил её под замок в своём калифорнийском особняке — почти не выпускал наружу, запрещал ей петь, записываться, гастролировать. У себя в книге Ронни рассказывает, как Фил отвел её в подвал и показал золотой гроб со стеклянной крышкой, предупредив, что все будут любоваться на нее в этом гробу, если она не будет выполнять его строгие правила. Для девчонки в таком юном возрасте Ронни хватало смелости, хотя, к сожалению, чтобы вырваться из лап Фила, этого оказалось недостаточно. Помню, как присутствовал в студии Gold Star, когда она записывала вокал: «Хватит, Фил. Я и без тебя прекрасно знаю, как здесь надо петь!»
Ронни Беннет
Вот воспоминания Ронни о нашем совместном времяпрепровождении на тех гастролях.
Ронни Спектор: Мы с Китом все время старались как-то оказаться вдвоем — помню, на тех гастролях в Англии туман стал такой густой, что автобусу просто пришлось остановиться. И мы с Китом вылезли и отправились к какому-то маленькому коттеджу, а навстречу выходит пожилая леди, такая полноватая и очень приветливая, и я говорю: «Здравствуйте, я — Ронни из Ronnet, а Кит говорит: «А я Кит Ричардс из Rolling Stones, и мы застряли с автобусом, потому что ничего не видно дальше вытянутой руки». А она говорит: «Да что вы! Заходите, ребятки, я вас угощу!», и накормила нас сладкими лепешками с чаем. а потом дала еще с собой для тех, кто сидел в автобусе, — и если признаться, это были самые счастливые дни за всю мою карьеру.
Нам было по двадцать лет, и мы просто запали друг на друга. Представьте ситуацию, когда ты слышишь такую грандиозную вещь, как Be Му Baby («Будь моим любимым»), и вдруг оказываешься её героем! Но опять, всегда одно и то же-только чтобы никто не узнал. Так что с какой-то стороны это было и ужасно. По сути дела, конечно, это были обыкновенные гормоны. И сочувствие друг к другу. Мы даже не думали об этом специально, но понимали, что оба барахтаемся в этом море внезапного успеха, и что другие люди нами помыкают, и что нам это не нравится. Но ничего особенно с этим не поделать. Уж точно не во время разъездов. И опять же мы никогда бы не встретились друг с другом, если б не оказались в этой неестественной ситуации. Ронни всегда всем желала добра. И не так уж много добра перепало ей самой. Но сердце её определенно всегда было в правильном месте. Как-то рано утром я отправился в отель Strand Palace и нашел её номер: «Я тут просто решил заглянуть поздороваться». Тур перемещался в Манчестер или куда-то еще, нам всем было пора в автобус, поэтому я подумал — почему бы за ней не зайти. Ничего не было. Помог ей собраться, и все. Но для меня это был очень смелый шаг, потому что на тот момент я еще не подкатывал ни к одной девчонке. Вскоре после этого мы опять встретились в Нью-Йорке -об этом я еще расскажу. И я никогда не терял контакта с Ронни. 11 сентября застало нас вместе в студии в Коннектикуте, мы записывали песню Love Affair. У нас с ней вообще долговременное сотрудничество.
