Питер Сингер - Освобождение животных
найдено ничего похожего на центральную нервную систему, и трудно представить,
зачем видам, неспособным двигаться и уйти от источника боли или, используя болевое
ощущение, избежать смерти каким-то иным способом, было бы полезно развивать
способность к ощущению боли с учетом позиций эволюционной целесообразности
этого. Поэтому призывы поверить в способность растений чувствовать боль следует
считать совершенно несостоятельными.
Это все, что касается фактических основ этого возражения. Теперь давайте рассмотрим
его логическую состоятельность. Предположим, что несмотря на всю невероятность
этого, исследователям удалось обнаружить признаки, что растения боль все-таки
чувствуют. Однако из этого еще не следует, что мы можем с таким же успехом есть то,
что ели и ранее. Если мы должны взвалить на себя ношу и боли, и голода, то мы
должны хотя бы выбрать из двух зол меньшее. Еще сделаем такое предположение, что
растения чувствуют боль в меньшей степени, чем животные, и поэтому для нас было
бы лучше поедать растения, а не животных. Действительно, такому выводу надо было
бы следовать, если бы даже растения чувствовали наравне с животными, т.к. мясной
промышленности недостаточно для обеспечения всех питанием, предпочитающих
мясную диету; у вегетарианцев же наблюдается, по крайней мере, десятикратное
превышение пищевых ресурсов над запросами потребителей. Исходя из этого я считаю,
что аргумент возражения становится нелепостью и я преследую тут только одну цель
— показать, чтобы те, кто выдвигает эти возражения, убедились в их полной
беспочвенности, а в целом это лишь их поиски оправданий своему стремлению
продолжать питаться мясом.
Рассмотрев вплотную вышеизложенную точку зрения, в этой главе мы хотим
осуществить то же самое относительно позиций, разделяемых многими
представителями западного общества, а также рассмотреть стратегию и аргументы,
обычно используемые для защиты таких позиций. Только что мы убедились, что с
логической точки зрения эти стратегии и аргументы подкреплены очень слабо. Они
просто что-то усовершенствуют и что-то оправдывают, вместо того, чтобы что-то
доказывать. Однако можно думать, что их слабость связана с рядом недостатков
экспертизы, осуществляемой рядовыми людьми в ходе обсуждения этических
вопросов. Поэтому может быть интересным рассмотреть, что современные философы,
проводящие специальные исследования в сфере проблем этики и морали, говорят о
наших отношениях с животными нечеловеческой природы. Философия должна
подвергать сомнению базовые положения своей эпохи. Прискорбно, но философия не
всегда объективна и беспристрастна, а вплотную живет ее исторической ролью. Защита
Аристотелем рабства всегда будет стоять напоминанием того, что философы тоже
люди и соответственно этому подчинены предвзятостям общества, которому они
принадлежат. Иногда они преуспевают в ломке и освобождении от господствующей
идеологии, но чаще они становятся защитниками ложных и фальшивых ценностей. Так
это случилось и в данном случае. Философия, как это заведено сегодня в наших
университетах, никого не обременяет и не бросает никому вызов относительно
предрассудков и предвзятости в наших отношениях с другими видами. В своих работах
большинство философов, занимающихся проблемами, раскрывающими неоспоримое
высокомерие человечества относительно других видов, проявляют тенденцию к
благодушию, утверждая читателя в его спесиецизме. Теперь давайте посмотрим, что
современные философы говорили о теме, по которой я вел дискуссию в главе первой
этой книги по проблеме равенства подходов и относительно проблемы о правах живых
существ.
Весьма показательно, что любые дискуссии о равенстве и правах в нравственной и
политической философии почти всегда почему-то формулировались как обсуждение
проблем человеческого равенства и если прав, то прав человека. Результатом этого
является то, что к вопросу равенства животных никогда лицом к лицу не обращались
ни философы, ни их ученики, и это тоже показатель неспособности философии
подвергнуть сомнению имеющиеся убеждения. Пока что философы считают, что
обсуждать вопрос человеческого равенства без постановки вопроса о статусе существ
нечеловеческого происхождения — трудно. Причина этого всегда была и остается
очевидной (о ней я говорил в первой главе) — это стремление уйти от методик, в
которых принципы равенства придется толковать и защищать, если конечно их кто-то
будет защищать вообще.
Сегодня лишь небольшое число философов готовы поддержать строгое политическое и
иерархическое структурное устройство. Откровенные расисты или горячие
приверженцы прав человека почти никогда не скрещивают копья на страницах
философских журналов. Господствующим тоном в современной философии является
идея, что все человеческие существа равны. Проблема сейчас заключается в том, каким
образом интерпретировать этот лозунг, чтобы тут же не высветилась его неверность,
ложность. В большинстве случаев люди демонстрируют именно свое неравенство; и
если мы ищем какую-либо характеристику этого, то такая характеристика должна быть
приведена к очень низкому общему знаменателю, отражающему мрачный, если не
страшный перечень человеческих недостатков. Так, неправильная трактовка постулата,
что все люди равны, может приводить к абсурдному переносу характеристики одной
группы людей на всех людей. Например, все люди, и не только люди, способны
чувствовать боль, и в в то же время только люди обладают способностями решать
комплексные математические задачи, но не все люди могут делать это. Если с другой
стороны мы решили (и я это доказывал в главе первой), что такие характеристики мало
применимы к решению проблемы равенства, и равенство должно основываться на
нравственном принципе равного рассмотрения интересов скорее, чем на обладании
ряда характеристик, то и тогда будет даже более трудно найти какой-либо базис для
исключения животных из сферы объектов, претендующих на рассмотрение такого
понятия, как равенство.
Вот почему любой философ, намереваясь посвятить себя отстаиванию прав на
равенство, почти всегда оказывался не готовым говорить о чьем-либо равенстве, кроме
равенства человека. Вместо признания видовой дискриминации и узурпирования одним
из видов земных животных гегемонии (на сегодня это пока что человек, а не
инопланетяне), большинство философов старается примирить равенство в сфере
человечества и неравенство животных с человеком, прибегая при этом к аргументам,
которые можно считать или обходным маневром или отклонением от темы.
Давайте в качестве первого примера рассмотрим цитату из статьи Вильяма Франкина,
хорошо известного профессора философии, который преподает в Мичиганском
университете: «...всех людей можно трактовать как равных не потому, что они
действительно равны во всех отношениях, а просто потому, что они люди. Они люди,
потому что у них есть эмоции и желания, и они способны мыслить и, следовательно,
способны наслаждаться богатой жизнью в смысле, в котором другие животные делать
это не могут».
Но что же понимается под этой богатой жизнью, наслаждаться которой способны все
люди, а вот животные — нет? Конечно, каждое чувствующее существо способно
провести жизнь более счастливую или менее несчастную, чем, возможно, другая жизнь
и поэтому может претендовать на то, чтобы этот факт был принят в расчет. В этом
отношении различия между человеком и другими животными не являются столь
острыми, а скорее могут быть определены, как философская категория целостности
ощущений, по которым мы двигаемся постепенно и с частичным взаимным
перекрытием между видами от простых правоспособностей до ощущений удовольствия
и удовлетворения более сложных комплексных сфер ощущений.
Другие философы, заметно выделявшиеся в недавней философской дискуссии о
равенстве, на этот раз в своих аргументах делали ударение на правовые вопросы, в
основном обоснованные Ричардом Вассерстром, профессором философии и
законодательства в Калифорнийском университете в Лос-Анжелесе. В своей статье
«Права человека и расовая дискриминация» Вассерстром определяет «права человека»
