Ник Кайм - Вулкан жив
Буря его тревожила. Ее клубящиеся тучи, расчерченные колдовскими молниями, поднимались даже над самыми высокими дымоходами. Нарек надеялся, что Элиас понимал, что делает. Пробираясь через пустынные улицы, он живо представил себе религиозную болтовню Дагона, но, лишившись шлема, тот уже не мог связаться с Нареком по воксу, избавив от мучительной необходимости ее выслушивать.
— Когда-то мы были воинами, — сказал он одинокому ветру, в котором, как он был готов поклясться, звучали голоса. — Когда мы стали фанатиками?
В потерянной ноге запульсировала фантомная боль, заставив его схватиться за бионический протез, но лишь холодный металл чувствовался там, где раньше была плоть.
Он недовольно скривился, как вдруг почувствовал тепло на боку. На ретинальном дисплее не было уведомлений, касавшихся работоспособности доспеха, из чего Нарек сделал вывод, что повреждений в нем не было. Опустив взгляд, он обнаружил, что источником тепла были ножны. Он на мгновение забыл, что нашел гладию замену, и удивился, что за предмет слабо светился внутри.
Фульгурит. Копье из молнии.
Нарек замер, изумленно уставившись на чудесный артефакт, оказавшийся в его распоряжении. Он помедлил, не решаясь вытащить его, и заметил, что рука, опустившаяся к ножнам, дрожала.
— Божественное, — прошептал он, повторив то же слово, которым описал оружие Элиасу.
Собравшись с духом, он взялся за рукоять копья и уже собирался достать его, когда его прервал голос Дагона.
— Брат, — позвал тот, — почему ты остановился? Ты в порядке?
Нарек тут же выпустил рукоять и встал в пол-оборота к Дагону, продолжая держаться за ногу.
— Просто старые раны все беспокоят старого солдата, — соврал он.
Дагон, бывший лишь в нескольких метрах от него, когда задал свой вопрос, приблизился и показал на шторм.
— Брат, я чувствую.
Нарек сощурился, пусть за шлемом этого и не было видно.
— Что чувствуешь?
— Прикосновение Нерожденных, нашептываемое обещание Пантеона…
Нарек вспомнил голоса и осознал, что они не были иллюзией, порожденной воем ветра. Элиас в буквальном смысле менял реальность, заставлял ее искажаться в попытке создать нечто вроде врат. Он на мгновение задумался, сумеет ли то, что окажется на другой стороне открывшихся врат, отличить друга от еды.
— Ты одаренней меня, Дагон, — ответил он, хотя сам продолжал ощущать под кожей вибрацию варпа, как и всегда. Это походило на зуд, напоминавший о том, что они отдали в погоне за так называемой «истиной».
Дагон хлопнул Нарека по плечу, отчего охотник-ветеран незаметно ощерился.
— На исходе этой ночи всех нас ждут дары богов, — он улыбнулся и направился вперед. — Я пойду вперед, брат. Дай ноге отдохнуть и знай, что скоро твой дух будет напитан.
«Скорее кто-то будет напитан моим духом», — подумал Нарек.
В последний раз бросив взгляд на копье, он дождался, пока Дагон не скроется из виду, и молча последовал за ним. Тепло на боку не уходило. Оно все пульсировало, напоминая ему о всех его сомнениях.
С момента высадки их ряды разрослись. Почти сотня легионеров и вдвое большее число глупо ухмыляющихся культистов стояли перед широкой жертвенной ямой, откуда Элиас читал проповеди. Однако Нарека, присоединившегося к собранию последним — вслед за Дагоном, который уже встал рядом с прочими богомольцами, — его высокопарные вирши взволновать не сумели.
Получив рясу с капюшоном от смертного в резной маске, облаченного в аналогичное жреческое одеяние, Нарек занял место в толпе. С немой завороженностью и отвращением он смотрел, как Элиас излагал свои догматы с высоты, словно дьякон былой Колхиды. Нарек считал его посредственным демагогом, бесчестным и лишенным настоящей цели. Он был марионеткой Эреба; с другой стороны, это значило, что сам Нарек был лишь цепным псом Элиаса.
Чтобы сохранить жизнь, надо жизнь отдать, напомнил себе Нарек, едва замечая людей с перерезанными горлами, падавших во тьму ждущей их скотобойни. А их души… Их души ждало нечто иное.
Еще больше дрожащего скота сидело в загонах, ожидая казни от «божественной» руки Элиаса. Легионерам удалось собрать богатый урожай. Нарек чувствовал запах человеческого страха, а поверх него — жадной амбициозности темного апостола. Его тошнило от обоих.
В Монархии они возвели монументы, грандиозные оплоты веры. Достойное, блистательное, великое начинание. То, чем они занимались теперь, было гнусно. Семнадцатый пал в грязь, став немногим лучше отребья, на которое охотился. И все же Нарек не мог отрицать, что чувствовал силу. Ее чувствовали все они: воины легиона, культисты, прочие порабощенные ими люди. Она была огромна — и она была неотвратима.
Ритуал завершился. Завершив единение с богами, Элиас сошел с кафедры, как пророк спускается к верным последователям.
— Нарек, — позвал он, взглядом отыскав охотника, и направился к нему сквозь толпу воинов, расступавшихся с тихими молитвами. — Оно у тебя?
Его глаза все еще горели от заимствованной силы, которую он привлек в ритуале.
Нарек кивнул, борясь с внезапным нежеланием отдавать копье.
— Идем, — поманил его Элиас, которому не хотелось, чтобы в момент, когда ему преподнесут трофей, рядом кто-то был.
Неподалеку от жертвенной ямы разбили небольшой лагерь с палатками, храмом для богослужений и загонами с человеческими стадами. Элиас счел необходимым возвести здесь целый городок.
Нарек последовал за ним в один из шатров. Отправив прочь пару культистов, скрывавших лица под капюшонами, они остались одни.
— Я думал, что в подобной долговечности нет нужды, — сказал Нарек, кивая в сторону лагеря.
— Кровь проливается за кровь, брат, но чтобы осквернить это место, пролить ее надо немало.
— И хватит у тебя для этого скота и рабов?
Элиас, не привыкший к расспросам в подобном тоне от собственных учеников, нахмурился.
— С каких пор тебя это касается, Нарек? Ты лишь солдат, разве нет? Фанатичный воин, преданный Слову. И Слово здесь — я, поэтому твоя присяга дана мне. Так ведь?
Вырванный из состояния эйфории недоверием и сомнениями, он мгновенно помрачнел.
— Я навеки твой слуга, темный апостол, — Нарек счел благоразумным поклониться.
В дальнем углу шатра стояла небольшая темная чаша, которую Элиас использовал для омовения после кровавых ритуалов. Теперь он подошел к ней и начал мыть руки, чтобы при создании новой октограммы не быть замаранным старой.
Нарек не считал людей, ожидавших смерти в загонах, но предполагал, что их было несколько сотен. Они сидели за оградами из острых кольев и мотков колючей проволоки, напоминая охотнику свиней, таращащих глаза от страха перед грядущей выбраковкой.
— Чисто, Нарек, все должно быть чисто, — пробормотал Элиас, стоя к охотнику спиной. — А теперь, — продолжил он, тщательно отмывая руки, от кончиков пальцев до запястий, — я хочу взглянуть на оружие.
Отряхнув руки и вытеревшись куском ткани, Элиас повернулся к нему с раскрытыми ладонями, готовый принимать трофей.
Нарек мгновение помедлил — не настолько, чтобы вызвать у темного апостола беспокойство, но достаточно, чтобы осознать, как ему не хочется отдавать копье. Одним плавным движением он вынул его из ножен, наблюдая за тем, как округлились при виде его глаза Элиаса.
— Божественное, — выдохнул он все то же слово. — Ты не преувеличивал.
Нарек благоговейно передал копье Элиасу, чтобы тот мог внимательно его осмотреть.
— Так вот что они раскопали в руинах? — прошептал он, и не составляло труда заметить, как жаждет он заключенной в осколке силы. — Я чувствую его мощь.
— Оно святое… — проговорил Нарек, на секунду забыв, где и с кем находится.
Элиас резко поднял на него взгляд:
— Пантеон свят, копье же — лишь способ явить нам их благоволение. Я должен осквернить его, подчинить его силу своим целям.
— Своим целям? — переспросил Нарек, когда Элиас перевел глаза обратно на копье.
— Именно так.
Он наконец признался. Темный апостол намеревался украсть заключенную в копье силу: либо для того, чтобы улучшить свое положение при лорде Эребе, либо, возможно, для того, чтобы вовсе узурпировать его власть. Элиас был весьма амбициозен, но даже для него это было самонадеянно.
— Значит, ты собираешься использовать его? — спросил Нарек, решив оставить свои подозрения при себе.
Элиас опять мрачно посмотрел на него.
— Нарек, ты… очень любопытен, — он прищурился. — Что-то не так?
— Я… — начал Нарек. — Этот предмет, он святой, — он указал на копье, притягивавшее взгляд молниевым свечением, которое даже теперь создавало в шатре тени. — Разве он не вызывает у тебя…
Элиас внимательно слушал своего охотника, не сводя с него глаз.
— Вызывает у меня что, Нарек?
