Pepper Winters - First Debt
— Я не знаю, — из его ответа сочилось признание, которое пробралось в мою душу.
Воспоминание о том, что произошло после выплаты долга, захватило мой разум.
— Как ты мог сделать такое? Как ты смог кончить после того, как причинил мне столько боли? — я сильнее прижала щеку к постели, когда боль пробежалась по позвоночнику. — Кончить, видя кровь — делает тебя садистом. Делает тебя ненормальным.
Джетро молчал, полностью отпустив меня, чтобы промыть тряпку в миске. Коричневая жидкость стала цвета ржавчины из-за моей крови.
— Садистом?
Я сглотнула стон, выгибая шею, чтобы уставиться прямиком в его золотистые глаза.
— Да. Ты наслаждался моей болью, начиная с побега в лесу. Тебе нравилось видеть, что мне некомфортно. Слово «садист» идеально подходит тебе.
Он вздохнул, уставившись на мокрую тряпочку в своих руках. Влага пропитала его брюки, но казалось, что ему абсолютно плевать.
— Во мне есть много качеств, но я не садист.
Я фыркнула, отводя от него взгляд.
Он не заслуживал ответа, когда так откровенно лгал.
Тишина опустилась на комнату, пока он медленно продолжил вытирать мою спину.
Его руки опустились ниже туда, где он пометил меня своим семенем.
Я вздрогнула. Он резко втянул воздух, когда дотянулся до основания позвоночника. Остаток липкой жидкости ощущался нежелательно и незнакомо. Я хотела, чтобы следы его удовольствия исчезли. Я не хотела, чтобы меня покрывало доказательство его ядовитых игр разума.
Я прошептала:
— Видишь доказательство? Ты кончил очень быстро. Ты так нуждался в освобождение, что не мог дождаться, когда подчинишь меня, чтобы изнасиловать, — выдохнула я. — Кто нуждается освободиться так сильно, что отодвигает свое достоинство и кончает как подросток, которого поймали за разглядыванием «Плейбоя» впервые?
Воспоминание о том, как я вошла к Вону, и он делал именно это, всплыло в моем мозгу. Это на всю жизнь оставило отпечаток на мне. Я была испуганна тем, что это означало. Была неспособна понять, что мой брат делал, причиняя себе боль таким образом.
Я скрыла то, что видела глубоко внутри себя, и мы по сей день не обсуждали это.
— Ты права, — прошептал Джетро. — Я опозорился. Но у меня не было альтернативы. Я не мог сделать то, что хотел, не причинив тебе еще больше боли, а тебе и так хорошо досталось. Это был единственный выход очистить разум — позволить яду выбраться из моего организма.
— Яду?
Он печально усмехнулся.
— Это одно из подходящих слов.
Он вновь прикоснулся к моей спине, стерев остатки своего позора.
— Если хочешь извинений, не получишь.
— Значит мне стоит смириться с тем, что ты запачкал своей спермой мою разодранную спину?
«Я должна признать, что принадлежу тебе, потому что у меня не выбора?»
Он не ответил. Бросив тряпку в миску, он схватил тюбик с кремом. Молча, он намазал крем на мои раны.
Я зашипела, когда крем начал жечь, прежде чем исчезнуть под нежными прикосновениями. Каждый волосок на моем теле встал дыбом от того, как нежно он заботился обо мне. Мое сердце бешено забилось по непонятной причине, пока он скрупулезно втирал крем в мою спину.
В тот момент, как он натер всю спину, он поднялся.
— Сядь, — приказал он.
Сесть? Он просил невозможное, я не могла.
Когда я без особого энтузиазма попробовала и сглотнула стон боли, Джетро подошел ближе.
— Позволь, помогу тебе.
Он наклонился, его аромат леса и кожи пробрался до моего сердца, пока у меня не началась сильная аритмия.
Он не прикасался, просто ждал.
«Он ждет твоего разрешения — власть вернулась к тебе».
Я нахмурилась. В какую игру он играет? Кто был этим молчаливым, внимательным мужчиной, и что случилось с ублюдком, которого я хотела убить?
Джетро продолжал смотреть на меня. Выражение его лица было напряженным и непроницаемым.
Я кивнула.
Сильными руками, он помог мне сесть и свесил мои ноги с кровати.
Сжав глаза, я почти уступила вертиго, вызванному болью, качаясь в его хватке.
— Доверься мне, — пробормотал он, взяв меня под руки, чтобы поддержать мой вес, помогая мне встать.
Я застонала, когда несколько порезов вновь открылись, болезненно сочась кровью.
— Сможешь стоять самостоятельно?
Я хотела накричать на него. Высмеять его проявление доброты после того, что он сделал. Но что-то в его взгляде умоляло меня расслабиться — не ругаться с ним в этом конкретном случае.
Я моргнула, абсолютно не понимаю его мотивов и планов.
Медленно, я кивнула.
Оставив меня пошатываться на месте, он вытащил огромный бинт из аптечки на полу.
Сквозь стиснутые зубы я прошипела.
— Ты всегда будешь подлечивать меня... после?
Он приподнял бровь, пленяя своим пристальным взглядом.
— Ты все еще не понимаешь.
Я изо всех сил пыталась втянуть в легкие воздух от интенсивности его взгляда.
— Я всё прекрасно понимаю.
Он покачал головой.
— Нет, не понимаешь. Ты думаешь, мы будем пытать и калечить тебя следующие пару лет. Да, твое будущее предопределено и да, все это висит над твоей головой, пока не закончится. Но ты продолжишь жить, узнавать всё на своем опыте. Ты часть нашей семьи сейчас. С тобой будут обращаться как с таковой.
Мой разум затуманило.
— Ответ на твой вопрос — я всегда буду ухаживать за твоими ранами, так же как я буду взимать долги. Ты моя. — Его губы дернулись. — В болезни и здравии.
Гнев взбурлил в моей крови.
— Не порть брачные клятвы. У нас тут не брак. Тут худший случай похищения.
Он прикрыл глаза, пряча свои мысли.
— Брак и есть похищение. В конце концов, это договоренность между двумя людьми. — Он подошел ближе, распутав конец бинта и держа его напротив моего бока. Я прикрыла руками обнаженную грудь, ненавидя, что даже сейчас, даже после всего, что он сделал, моя кожа пылала от желания.
Выражение его лица напряглось, и он схватил меня за запястья, прижав их к моим бокам.
— Руки по швам. — Его внимание вернулось к бинту возле моей грудной клетки. Как только он поместил его, он осторожно обернул мое туловище бинтом. Мягкая ткань облегчила страдания.
Я прикусила щеку изнутри. Как так вышло, что нежность его прикосновений уничтожала меня сильнее всего? Я никогда не чувствовала такое головокружение, если это не касалось гребаного вертиго. Никогда не была так запутана одним человеком.
Джетро держал взгляд опущенным, пока наворачивал круги, забинтовывая меня.
Делая второй оборот вокруг меня, он пробормотал:
— В каком-то смысле, мы в браке.
Я закатила глаза, проклиная затвердевшие соски.
— Ни в одной вселенной это нельзя назвать браком.
Он вздохнул.
— Как тогда ты объяснишь эти общие черты? Тот факт, что нас воспитывали, чтобы стать частью жизни друг друга. Нас вырастили семьи, которыми управляли диктаторы и заставили вступить в соглашение против наших желаний.
Частички воздуха превратились из невидимой субстанции в тяжелые кирпичи правды. Я резко подняла голову, впиваясь своим взглядом в его.
— Что ты сказал?
Мужчину, которого он скрывал внутри, ярко показался.
Против наших желаний.
Он говорит это уже второй раз.
«Давай же. Признай это. Скажи, что все происходящее тебе так же отвратительно, как и мне».
Мы стояли молча, ни один из нас не желал отвести взгляд, поскольку это казалось поражением. Медленно, забота в его взгляде превратилась в блестящий лед — холод, который так умело скрывал его.
— Ты неправильно меня поняла, мисс Уивер. Я хотела сказать «твоих», не «наших» — оговорочка вышла. — Он продолжил обматывать меня бинтом, покрывая мою грудь мягкой тканью, защищая сочащиеся раны на моей спине.
Я хотела закричать на него. Чтобы найти трещину, которую только что увидела и увеличить ее от размера волоска до нормальной расщелины. Но я стояла молча, тяжело дыша, пока он заканчивал заворачивать меня как бесценный подарок, закрепив бинт мелким зажимом.
Он сделал шаг назад, рассматривая свою работу.
— Ты держалась отлично, мисс Уивер. Ты стойко выдержала Первый Долг и тебе полагается вознаграждение. — Он подошел ближе и обнял меня. Его объятие ошпарило, разогревая метки от ударов плетью.
Я замерла в его руках, абсолютно пораженная.
Для постороннего, это выглядело бы как объятия — нежное, ласковое соединение двух людей, потрескивающее гневом и нежеланной похотью. Для меня — это была пытка, фарс.
Отстраняясь, он прошептал:
— Ты знала, что мы встречались, когда были маленькими? Я едва помню, а я на пару лет старше тебя, значит, ты вряд ли помнишь.
— Что? — я попыталась вспомнить жестокого маленького мальчика, с ледяно душой. — Когда?
Он вытянул руку, расправляя мой хвостик и проникая сильными пальцами сквозь прядки.
— В Лондоне. Мы виделись от силы десять минут. Моя бабушка привела меня. Они заставили нас что-то подписать — ты воспользовалась розовым карандашом, которым рисовала.
