Ника Батхен - Дары Кандары
солонины, большой чёрный сухарь, пообещал вечером принести грога с раздачи. Но Джуду почему-то не
нравилось, как опускал глаза приятель – так смотрят на раненого, которому корабельный врач поутру
собирается отнять ногу. Неприятность вышла изрядная, но не смертельная – в Бристоле можно будет
наняться на другое судно, зажить и сытней и куда веселее.
– Понимаешь, т-ты, парень, – от волнения Билли всегда заикался – у Мюррея брата убили. Давно ещё,
когда с испанцами воевали. Капитан тогда щенком был совсем, а Мюррей-старший помощником капитана
ходил на «Прекрасной Элизабет». Хороший был офицер, щедрый и на зуботчины и на выпивку, ругался как
сам морской дьявол. Драчка тогда выдалась жаркая, испанцы нам борт прострелили у ватерлинии, мы в
абордаж собрались, тут-то его и сшибло – руку напрочь оторвало и в воду сбило картечью. Он кричал-
кричал, а подмоги-то не дождался – сгинул без покаяния. Потому-то наш кэп и молится и команду блюдёт и
все заработки монахам сплавляет – надеется отмолить братнюю душу.
Ошарашенный Джуд кивнул. Говорила ему мамашка, когда трезвой была: думай, что делаешь,
головой думай, чтобы жопой не отвечать. И закрепляла урок – когда верёвкой, когда куском сети, а когда и
треской по чему-ни-попадя.
– В общем это… не п-п-повезло тебе, парень, – Билли хотел добавить ещё что-то, но не стал, – Сиди
пока, ввечеру принесу выпить.
Тёмный трюм оказался не лучшим местом для отдыха и ночлега. Снять сапоги Джуд не рискнул –
крыс на корабле было больше, чем вшей в бороде у боцмана. Пришлось прислонить сундучок к углу и
усесться на нём подобрав ноги. Дохлая птица успела оттянуть шею, она казалась липкой на ощупь и очень
тяжёлой, но снимать её было рискованно – Мюррей вполне мог добавить с полсотни линьков за
непокорство. Джуд достал из кармана кусок солонины, вцепился в него зубами и так и заснул с мясом во
рту.
Разбудили его крысы. С десяток тварей сидело на нём – на коленях, плечах, даже в волосах. Он не
видел зверей, но чувствовал их тепло, острые морды, маленькие когтистые лапки. Самая наглая забралась на
спину чёртову альбатросу и обнюхивала лицо. Джуд вспомнил, что болтали о тварях в кубрике, будто бы
сперва они выгрызают глаза и щёки. Он хотел заорать, но не смог открыть рот – челюсти свело от страха.
Крыса дотронулась горячим язычком до его носа и фыркнула – Джуд готов был поклясться – тварь
смеялась. Она коротко запищала, словно давая команду, и спрыгнула в темноту. Остальные грызуны
последовали за ней. Остался только отвратительный запах, словно клятая птица висела на шее не пару
часов, а неделю. Стало холодно. Джуд свернулся клубком, натянул на плечи мокрый буршлат и задремал
снова
Ждать пришлось долго. Билли так и стал спускаться к приятелю, путешествие затянулось почти на
сутки. В Бристоль «Дамиетта» прибыла вечером пятницы – Джуд почувствовал, как остановилось движение
деревянного корпуса, но из трюма его вытащили только утром субботы. Альбатрос к тому времени пах, как
целая сотня издохших птиц, под перьями копошились белёсые черви. От долгой неподвижности у Джуда
подгибались ноги, солнечный свет бил в глаза, заставлял щуриться и отворачивать голову. Команда стояла
вдоль борта, словно провожала покойника. В лицо никто не смотрел. Кэп Мюррей тоже выглядел грустно –
похоже, эти дни старый святоша пил горькую.
– Вот твоя плата, матрос Хамдрам. И ступай с богом.
Две золотых «Лиззи» и десять шиллингов. Подряжались на фунт.
– Спасибо, сэр! Простите…
– Ступай! – в голосе капитана появились тяжёлые нотки.
Джуд подхватил сундучок и спустился в шлюпку. Старина Билли вывез его к причалу и даже
обниматься не стал – похлопал по плечу, вздохнул:
– Бывай, парень!
Преисполненный благодарности Джуд хотел подарить ему запасную трубку – почти новую
вересковую трубку с удобным мундштуком, – но приятель мотнул головой и налёг на вёсла. Шумный порт
дожидался Джуда, кучерявые девки истосковались без поцелуев, а какой-нибудь капитан Пушка только и
ищет в команду молодого свирепого храбреца. …Осталась сущая мелочь. В последний раз Джуд окинул
взглядом стройный профиль «Дамиетты» – под лучами апрельского солнца она как никогда походила на
чопорную фламандку – взял сундучок поудобнее и зашагал куда глаза глядят. Мимо шикарных шхун и
утлых рыбачьих судёнышек, мимо пышных, словно аристократы, королевских судов и хищных каперов…
«Быстрый» слишком обшарпан, на «Мальтийце», капитан сволочь, а вот узкая, словно морда борзой
«Арабелла» – самое то. Ладонь Джуда потянулась пригладить короткие словно скрученные из бронзы
волосы… да, птичка. За голенищем прятался любимый испанский нож – подхватить верёвку у горла так,
чтобы не срезать кожу, потом побриться, сменить рубаху – и чем я не капер Хамдрам?... Аааааах!!!!
Боль оказалась такой неожиданной, что Джуд упал на колени. Лезвие и ладони были в крови, тёплые
капли стекали по грязным перьям. Кровоточила верёвка. Из надрезанных серых волокон сочилось алым,
словно Джуд рассадил себе кожу. Вдруг – то ли от ветра то ли от солнца – показалось, что мёртвая птичья
голова шевельнулась и злобно зыркнула. Что за дьявольская чертовня? Джуд попробовал снять верёвку
руками, кольцо моментально сжалось, перехватив горло. И молитву прочесть не вышло – верёвка впивалась
в шею на каждое «отче наш». Дрожащей рукой Джуд поскрёб в затылке – похоже, он попал в переплёт. А
куда податься матросу, у которого неприятности?
Трактир «Отсоси у адмирала» был самым шумным и многолюдным в порту. Офицеры в расшитых
мундирах заглядывали туда редко, а вот матросы, гарпунёры, вербовщики и прочий сомнительный, но
весёлый морской народ охотно пил и закусывал в заведении. Мало кто имел силы удержаться от соблазна
отсосать четверть пинты ямайскго рома через дырочку в «адмиральском» бочонке – те, кто мог не пролить
ни капли и остаться стоять на ногах, не платили за выпитое. Джуд не прочь был попробовать тоже.. при
случае, а сейчас не стоило и пытаться. И без того тяжкий запах падали вызвал гримасы на лицах
немногочисленных в утренний час посетителей.
Одноглазый трактирщик, похожий на стареющего хорька, остро глянул на нового гостя.
– Плата втрое. За постой тоже.
– Ты чего, перекушал с утра, хозяин?
– Втрое или вали. Кроме меня в Бристоле тебе койку никто не сдаст, – спокойно сказал трактирщик и
отвернулся к стойке.
«Чтоб ты лопнул от жадности» подумал Джуд, но произнёс другое:
– Рома. Мяса. И комнату на три дня.
– Три с половиной… Пять шиллингов. И имей в виду, девка с тобой не ляжет. По крайней мере моя, –
подбил итоги трактирщик, – Джинни, детка, тушёной баранины и ещё порцию рома!
Злой как чёрт, озадаченный Джуд сел за дальний угловой стол. Все вокруг понимают, что он в полной
жопе. Но, чтоб черти трясли капитана Мюррея, вместе с трёпаной «Дамиеттой» и вонючими альбатросами,
что случилось?
Пышногрудая Джинни проворно выставила на стол тарелку с дымящимся мясом, кусок серого хлеба,
кувшин и кружку. Служанка не улыбалась и даже вид золотой монеты, словно случайно вынутой из
кошелька, не привлёк её взор. Джуд вздохнул и принялся за еду. Вонь дохлятины портила аппетит, но
сладкий и крепкий ром сглаживал неудобство, словно масло смиряет буйство волны. О поверье не убивать
чаек Джуд слышал ещё от деда Хамдрама и рыбацкие байки не мешали ему воровать из гнёзд и высасывать
чаячьи яйца. Взрослых птиц тоже случалось подбивать палкой, на вкус они были так мерзки, что Джуд
предпочитал голодать или таскать рыбу из чужих лодок. Говорят, у матросов другие законы… за три
«настоящих» рейса он наслушался и про пламя святого Эльма и про старика Голландца и про девок с
собачьими головами и про мисс Бурю, которую моряки пугали, сняв штаны всей командой… а вот про
альбатросов запамятовал…
…Вард плавал с севера на юг,
Любил щипать за щёчки юнг,
Он вешал турок вдоль стропил,
И такелаж в порту пропил,
Как только грянет пушек гром,
Сэр капитан глотает ром.
До самых северных морей
Задиры Варда нет храбрей…
Нестройный матросский хор затянул долгую песню про подвиги капитана Варда – самого дерзкого,
бесстрашного и развратного парня на всех английских судах. Говорили, этот чудак два года провёл в плену
у алжирских пиратов, после чего начал резать всех мусульман, которых встречал в морях, и обзавёлся
сомнительными привычками… Словно чёрт дёрнул Джуда за язык – пьяным голосом Хамдрам переиначил
