Неизвестно - Саласюк От июня до июня
- Не может быть, - удивились у костра. - Врешь ты все. Где Америка, а где Белосток. Да и кто б его взял, американца? Он же ни по-русски, ни по-польски ни бум-бум.
- Этот американец вполне был бум-бум. Родом-то он из Августово, по фамилии Хмелевский. Давно жил в Америке. И чего-то, холера его знает, перед войной приехал на родину. Но только он приехал, наши пришли, милицию организовывают. Он взял и записался. Послужил - не понравилось, а как выехать? И пишет тогда письмо американскому консулу в Москву: помоги, мол, мне выехать в Америку. Консул добрый такой, заботливый, 300 долларов ему прислал. Получил он их, дурачок, как положено, и тут его, гада-шпиона, в ЧК загребли.
- Расстреляли?
- Навряд ли. Отправили куда-нибудь в Сибирь, поближе к Америке.
- Ну и дурак же ваш американец оказался. Съехал бы тихо в Литву, оттуда в Швецию - и поминай, как звали.
- Ну, не все ж такие умные.
- Про баб что-нибудь лучше скажи.
- А куда ж без баб денешься? Вот был в областной прокуратуре следователь Ленька Михельсон - проходимец не только Белостока, но и всех окрестностей. Он вообще редкую юбку пропускал. Заделал регистраторше паспортного стола Главицкой, нашего же первого Белостокского горотдела, живот. А во время командировки в Гродно - двоим сразу: Евгении Монедо, красивая оказалась баба, черт побери, и еще какой-то бабенке. У этой Монедо еще и золотой перстень взял на память. И они все три написали жалобы прокурору области. А тут выяснилось, что он в долг набрал несколько тысяч - один только кладовщик гродненского ресторана «Беларусь» Моисей Соломонович Пуд отвалил ему, если не ошибаюсь, тысяч пять рублей. Да и придурки из Гродненской прокуратуры и местные милиционеры ссужали ему в долг - этакий был расторопный Хлестаков. Он когда пребывал в Гродненской командировке, перед кучерами и официантами выдавал себя за начальника областного НКВД - и не платил им. Во смеху было. Что такому стоило охмурить дурочку регистраторшу из паспортного стола Главицкую? Но у этой Главицкой, я вам скажу, груди были могучие, как танковая дивизия. - Здоровый хохот прервал рассказчика. - А в ту пору начальниками по районам работали присланные восточники. Они сначала сами приехали, а жены их потом притащились. Но пока те жены собрались - вызов, разрешения, наши командиры уже на жен польских офицеров переключились. Политрук нашего отдела Яценко отхватил себе такую кралю, что на нее только глянешь - и по стойке «смирно» сразу становится. Клотильда Эггерт ее звали, офицерская жена. Ох и баба, я вам скажу! Застрелиться можно. Яценке пришили, конечно, разложенчество и - с должности. А председателю райисполкома одного из районов за то же самое - ничего. Сошло с рук. А он этих самых жен польских офицеров в свой кабинет по ночам водил прямо в очередь.
- Не может быть! - не поверил народ у костра.
- А чего мне врать? Я как было рассказываю. Я тогда даже книжку об этом написал - «Рассказы оперативника» назвал. Популярно изложил в доступной форме, немного приукрасил, правда. Принес в местный Дом писателя, чтоб почитали, дали рекомендацию в издательство. Прихожу в этот Дом, а там писателей - больше, чем у нас в райотделе милиционеров. Человек шестьдесят, не меньше. Вообще-то их сбежалось в Белосток со всей Польши человек за двести. Может под триста. И варшавских воров в ту пору был полон Белосток. Намучились мы с ними, я вам скажу.
- С кем намучились-то? С ворами или с писателями?
- Мы, милиция, с ворами. Так вот, прихожу я в Дом писателей, а там дым до потолка, накурено, как у нас в райотделе, и все спорят, как спекулянты на рынке.
Только уже не о вещах и ценах, а о своих сочинениях. И что интересно, почти все, оказалось, пишут на еврейском. А я-то на русском написал. Кто на еврейском будет читать, я вас спрашиваю? А у них только один русский писатель был и два белорусских. На весь их писательский союз. Ну, я собрал этих троих, проставил им выпить, закусить и даю рукопись - почитайте, ребята.
- И что? Напечатали твою книгу?
- Не успели. Даже, наверное, прочитать не успели, - вздохнул Зимак. - Война началась.
- И вы думаете, Зимак, что ваши сочинения могли бы напечатать в коммунистическом издательстве? - строгим голосом спросил комиссар Ворогов. Когда он подошел к кружку у костра, Зимак и не заметил.
- Надеялся, товарищ комиссар, - вскочив с места, ответил Захар. - В областной Белостокской газете мои корреспонденции печатали.
- Корреспонденции о начальниках-разложенцах и о высоких спекулятивных ценах?
- О борьбе со спекуляцией, о проводимых операциях по задержании вооруженных польских националистов-подпольщиков.
- Но партизанам вы рассказываете о другом. Вы ехидничаете, ерничаете, рассказывая о советской власти, издеваетесь над ней. И мы в вашей позиции еще будем разбираться. - Ворогов повернулся и ушел.
Наступила угрюмая тишина.
- Ладно, давай конины хоть поедим. Кажется, готова. - Сказал кашевар, и все оживились. Только Зимак оставался мрачен.
На недоуменный вопрос Пранягина к командирам, требовавшим шалмана для Зимака, - из-за чего? - те мялись, говорили о бездельниках, нахлебниках, сионистах, еврейском засилье, о том, что они - «бесполезные». Говорили зло, отгораживались якобы имеющимся таким мнением-требованием бойцов. Ничего не добившись, Пранягин решил поговорить с комиссаром, пусть он разберется и повлияет.
- Ах вот о чем речь! - воскликнул Ворогов, выслушав вопрос командира. - Так у нас как раз сегодня собрание актива отряда, будут все коммунисты отряда. Приходи, Павел Васильевич, там все обсудим, обговорим, узнаешь мнение рядовых людей.
Все мнения людей - рядовых и не очень - командир Пранягин знал давно и наизусть. Но на актив пришел.
Заседание это проходило в атмосфере частичной секретности (списки, допуск, «вам нельзя», «закройте дверь»), что должно было, по мнению его организаторов, придать «активу» ощущение значимости, нужности, избранности. Здесь собралось немало дельных людей, боевых партизан, но, заметил Пранягин, ни одного из слонимских и коссовских партизан не было. Пранягин не помнил, являлся ли кто-нибудь среди них коммунистом, но комсомольцы точно имелись, он знал. И уж тем более хватало боевых, героических людей.
Неизвестно, для чего комиссар собирал актив, какая предварительная тема значилась для беседы, но заговорил он о следующем.
- Великий Сталин и партия учат нас, коммунистов и беспартийных, не терять революционной бдительности, уметь видеть в своих рядах и врага, и временного попутчика, чтоб вовремя принять соответствующие меры по защите нашего социалистического общества. Честные труженики, наши советские граждане имеют право быть защищенными от ядовитой, буржуазной, разлагающей пропаганды этих элементов. С открытым врагом разговор короткий - к стенке. Но «временный попутчик» потому и называется «попутчиком», что он пристал к нам, внедрился в наше общество временно, пока ему это выгодно. А как только выгода кончится - сразу уйдет в сторону. А мы с вами, товарищи, не из-за выгоды воюем с немецко- фашистскими оккупантами, а за нашу социалистическую Родину. До полного и окончательного разгрома врага. Я это к чему говорю? - спросил у аудитории комиссар, цепко, неотрывно глядя на лица собравшихся. Некоторые с любопытством глядели на комиссара, но были и такие, кто сидел, опустив лица вниз. Разговоры «о врагах» для партизан не являлись новыми - они постоянно жили в окружении врагов, как явных так и скрытых. Враги - это немцы, полицманы да засылаемые провокаторы-шпионы. Есть и другие вооруженные формирования, блуждающие по лесу, и дружественными не всегда их назовешь. Но сейчас, видимо, комиссар говорит о чем-то ином. И он разъяснил:
- Дело в том, что часть командиров взводов и рот нашего героического и самого крупного в области отряда обратилась с предложением к командиру отряда товарищу Пранягину избавить отряд от некоторых, так сказать, попутчиков. Речь идет о некоторых гражданах еврейской национальности и буржуазного, по сути дела, происхождения. Взять, к примеру, одного из них - Захара Зимака. Да, сейчас он с нами, в наших рядах. Но он из семьи мелкобуржуазных собственников. Ему чуждо рабоче-крестьянское понимание сложившейся ситуации. Мало того, он проводит вредную, смело можно сказать - враждебную пропаганду против Советской власти, утрируя сложности ее становления в Западной Белоруссии после освобождения от режима пилсудчиков. Его разговоры отвлекают бойцов отряда от нацеленности на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками, могут поколебать их веру в заботу Советской власти о трудовом человеке. Или Шимон Быч- ковский - сын раввина. При буржуазной Польше его мать имела крупную мясную торговлю - закупала мясо здесь, в белорусских землях, а продавала в Варшаве. И на этих спекуляциях семья Бычковских наживалась.
- Так при поляках этого мяса деть некуда было. Каждый рад был продать, каб гроши иметь,- вдруг пробасил один партизан-пулеметчик, командир отделения. - Это уже как колхозы организовали, мясо пропало.
