Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
- Ты о салате?
- Нет. О твоем шепоте на ушко.
- Подхалим!
Джордж не ответил, хотя пустил Пенденниса помедленнее. Люси тут же попыталась протестовать:
- Не смей!
- Почему? Ты хочешь его загнать?
- Нет, но...
- В чем дело?
Она заговорила очень серьезно:
- Я знаю, если мы едем так медленно, значит, ты будешь отвлекаться на... на предложение мне! - И она повернула к нему зардевшееся лицо.
- Боже мой, ну ты и чертовка! - сказал Джордж.
- Джордж, пусти Пенденниса рысью!
- И не подумаю!
Она попыталась сделать это сама:
- Давай, Пенденнис! Но! Давай-давай!
Пенденнис не обращал внимания, не она была его хозяйкой, а Джордж влюбленно рассмеялся.
- Лучше тебя никого нет, Люси! Зимой, когда ты вся в мехах, такая румяная, я думаю, что красивее ты быть не можешь, но летом, в соломенной шляпке, легкой блузке, юбке с оборками, белых перчатках и туфельках с серебряными пряжками, да еще под розовым зонтиком, когда на щечках не румянец, а только намек на него, я думаю, как я ошибался зимой! Когда же ты забудешь про "почти" и согласишься стать моей невестой?
- Скоро! Вот тебе и ответ, а теперь пускай жеребца!
Но Джордж упорствовал, к тому же уже пару минут был совершенно серьезен.
- Мне надо знать точно, - сказал он.
- Оставь, Джордж, - с надеждой взмолилась она. - Поговорим о чем-нибудь приятном.
Он немного обиделся.
- Разве тебе не приятно от того, что я хочу на тебе жениться?
Вот тут и Люси стала очень серьезной, как он и хотел; она опустила глаза, верхняя губа задрожала, как у ребенка, собирающегося расплакаться. Вдруг она положила ладонь на руку Джорджа, но тут же отдернула.
- Люси! - хрипло произнес он. - Милая, что случилось? Ты же сейчас разрыдаешься. Вот так всегда, - пожаловался он, - как только я заикнусь о женитьбе.
- Я знаю, - прошептала она.
- Ну и в чем дело?
Она подняла взгляд и печально посмотрела ему в лицо, в глазах застыли слезы.
- Я просто чувствую, что этому не сбыться.
- Почему?
- Это просто предчувствие.
- И у тебя нет причин...
- Это просто предчувствие.
- Ну, если это всё, - уже уверенно сказал Джордж и рассмеялся, - значит, мне беспокоиться не о чем! - Тут улыбка исчезла с его лица, и он заговорил, словно пытался убедить ее в чем-то: - Люси, как вообще что-то может произойти, если ты упорно твердишь "почти"? Тебе не кажется безумным говорить о "предчувствии", что мы никогда не поженимся, когда главное препятствие это то, что ты упрямо откладываешь помолвку? Это же совершеннейшая глупость! Я недостаточно дорог тебе, чтобы стать твоим мужем?
Она в отчаянии вновь опустила глаза.
- Дорог.
- И всегда буду дорог тебе?
- Хм... да... боюсь, что так, Джордж. Я не меняю своих чувств и решений.
- Тогда почему же ты не отбросишь это "почти"?
Люси волновалась всё больше и больше:
- Всё так... всё...
- Что "всё"?
- Всё так... так неопределенно.
Тут Джордж застонал от нетерпения:
- Какая же ты чудачка! Что "неопределенно"?
- Есть одна вещь, - сказала она и нашла в себе силы улыбнуться его порыву, - ты кое-чего так и не сделал. По крайней мере, ничего мне об этом не сказал.
Говоря это, она украдкой бросила на него взгляд, полный надежды, затем грустно отвернулась. На лице Джорджа явственно читались недовольство и удивление. Перед ответом он целенаправленно выдержал многозначительную паузу.
- Люси, - с холодным достоинством наконец сказал он, - мне надо задать тебе несколько вопросов.
- Слушаю.
- Первый вопрос. Отдаешь ли ты себе отчет, что я не намерен открывать собственное дело или начинать профессиональную карьеру?
- Я как-то не задумывалась, - тихо ответила она. - Я и правда не знаю...
- Значит, пришло время открыть тебе глаза. Я никогда не понимал тех, кто начинает бизнес, или становится юристом, или что там еще, если положение и семья позволяют им не делать этого. Ты сама знакома с множеством жителей Востока, да что уж говорить, и Юга, убежденных, что здесь, у нас, нет ни аристократии, ни достойного общества, ни культуры. Лично я сталкивался с толпой таких провинциальных снобов, и они возмущали меня. Среди моей братии в колледже была парочка из тех, чьи семьи уже три поколения жили исключительно на доходы от состояния, и как они задирали нос! Мне с самого начала пришлось поставить их на место - они такого не забудут! Так вот, я убежден, что им пора понять, что и в наших местах три поколения значат не меньше, чем где-то еще. Вот что я обо всем этом думаю, и поверь, это для меня действительно важно!
- Так что ты собираешься делать, Джордж? - почти выкрикнула она.
Он оказался даже серьезнее ее, его лицо раскраснелось, а дыхание участилось. По простоте душевной он признался, что для него "действительно важно", и это на самом деле заставляло его дрожать.
- Я хочу жить благородной жизнью, - ответил он. - Я надеюсь, что отдам долг обществу и приму участие в... в движениях.
- Каких?
- Какие придутся мне по нраву.
Люси была неприятно поражена:
- То есть ты всерьез не собираешься ни открывать дела, ни заниматься карьерой?
- Безусловно! - горячо и резко сказал он.
- Я опасалась этого, - тихо сказала девушка.
Последовала минута тишины, нарушаемой лишь тяжелым дыханием Джорджа. Потом он продолжил:
- Я бы хотел вернуться к своим вопросам, если не возражаешь.
- Не надо, Джордж. Давай лучше...
- Твой отец предприниматель...
- Он гениальный механик, - перебила Люси. - Конечно, и то и другое. А когда-то был юристом... он много чего делал в жизни.
- Отлично. Я просто хотел спросить, не повлиял ли он на твое мнение, что я должен чем-то заниматься?
Люси слегка нахмурилась:
- Знаешь, почти всё, что я говорю и думаю, несет в себе следы его влияния. Мы так долго жили вдвоем, думали одинаково, поэтому, конечно...
- Ясно! - Его лицо исказило презрение. - Всё дело в этом, я прав? Это твой отец внушил тебе, что я должен зарабатывать сам и тебе не следует говорить о свадьбе, пока я не начну получать доход.
Люси вздрогнула и начала быстро оправдываться:
- Нет! Мы ни о чем таком не говорили. Никогда!
Джордж пристально посмотрел на нее и пришел к заключению, не далекому от правды.
- Но ты и без разговоров знаешь, что он думает об этом? Понимаю.
- Да. - Она серьезно кивнула.
Джордж мрачнел всё больше и больше.
- Думаешь, оттого что кто-то начнет диктовать мне, как стоит жить, я стану лучше? - медленно спросил он.
- Джордж, никто не "диктует" тебе...
- Кажется, всё идет к этому! - прервал он.
- Нет же! Я просто знаю, что думает отец. Он никогда, никогда не говорил о тебе ничего плохого и ничего не "диктовал". - Она подняла руку в знак протеста, и ее лицо стало таким несчастным, что на мгновение Джордж позабыл о собственной злости. Он взял ее маленькую, трепещущую ладошку.
- Люси, - хрипло сказал он. - Разве ты не знаешь, что я люблю тебя?
- Да... знаю.
- Ты меня не любишь?
- Люблю.
- Тогда какая разница, что твой отец думает о моих занятиях или их отсутствии? У него своя жизнь, у меня своя. Я не считаю, что весь мир должен скрести посуду, торговать картошкой или судиться. Вот посмотри на лучшего друга твоего отца, моего дядю Джорджа Эмберсона, да он в жизни не работал и...
- Он работал, - перебила она. - Он был политиком.
- Тогда я рад, что он с этим покончил. Политика грязное дело для джентльмена, это и дядя Джордж подтвердит. Люси, хватит разговоров. Давай я сегодня скажу маме, что мы помолвлены. Ладно, милая?
Она отрицательно покачала головой.
- Это из-за...
Она на краткое мгновение поднесла его руку к своей щеке.
- Нет, - ответила она, и вдруг ее глаза заискрились. - Пусть останется "почти".
- Из-за твоего отца?
- Из-за того, что так лучше!
- Точно не из-за отца? - Голос Джорджа дрожал.
- Разве что из-за его идеалов... Да.
Джордж отбросил ее руку и зло сузил глаза.
- Я тебя понял, - сказал он. - Да плевать мне на его идеалы не меньше, чем ему на мои!
Он натянул поводья, и Пенденнис охотно перешел на рысь. Ехали молча, а когда Джордж выпрыгнул из коляски, помогая Люси выйти у ее ворот, они всё еще не сказали ни слова.
Глава 18
Вечером после ужина Джордж сидел на крыльце с мамой и тетей Фанни. В прошлом они предпочитали сидеть на боковой террасе и любоваться лужайкой перед особняком Майора, но теперь это более уютное пристанище упиралось прямо в стену строящегося на газоне нового дома, поэтому, не обменявшись ни единым словом, они дружно направились на каменное парадное крыльцо, подавляющее своей романской архитектурой.
Но его мрачность как нельзя более соответствовала настроению Джорджа, усевшегося на широкие перила спиной к колонне. Ему было неудобно и не по себе, да и молчал он не от того, что не знал, что сказать, а потому что не хотел говорить. Однако ни маме, ни тете, расположившимся в плетеных креслах-качалках чуть поодаль, его почти не было видно, только накрахмаленная манишка белела в темноте.
