Меган Уолен Тернер - Царица Аттолии (ЛП)
— Этот врач, — пробормотал Евгенидис. — Почему он не сказал: «Смотрите, вот неудачливый Вор Эддиса, это он причина всех ваших страданий»?
— Ген, — твердо сказала Эддис, — не ты виноват в этой войне.
— А кто же? Это я попал в ловушку Аттолии.
— Это я послала тебя туда.
— Ты послала и я пошел. Она поставила ловушку и я попался, потому что Сунис преследовал ее, а Суниса подстрекал его халдей, который боится мидян, а император Мидии, полагаю, так же находится под давлением обстоятельств. Так кого же, в конце концов, мы можем обвинить в этой войне? Богов?
Он поднял лицо к облакам, теснившимся в сером небе. Эддис предупреждающе положила руку ему на плечо.
— О, я придержу свой язык, — сказал Евгенидис. — Я научился помалкивать и не хочу, чтобы облака раздвинулись и Мойра в потоке солнечного света велела мне заткнуться; но я хочу знать, если мы воюем и люди умирают по желанию богов, то с какой целью? Хочет ли Великая Богиня уничтожить Эддис?
Эддис покачала головой.
— Мы были и остаемся людьми Гефестии. Я верю в это. А больше я ничего не знаю. Никакие жрецы не заставят меня думать, что я всего лишь исполняю волю богов, но, Ген, я знаю, что за свои решения должна отвечать я сама. И если я становлюсь пешкой в руках богов, то не потому что они управляют моими поступками, а потому, что слишком хорошо понимают меня. — она вспомнила тяжесть Дара Хамиатеса на своей груди и добавила: — Мы не можем просить богов разъяснить нам нашу собственную суть. Я, например, не хочу.
Евгенидис задумался, припомнив свой собственный опыт владения камнем Хамиатеса, и кивнул в знак согласия.
Они оба помолчали, а потом Эддис снова заговорила. Ее слова удивили Гена.
— Ты больше не маленький герой, — сказала она.
— Разве я был им? — спросил он, приподняв бровь.
Она улыбнулась, снова спросив себя, у кого он перенял это выражение лица.
— Ну, конечно, ты был золотым мальчиком, — сказала она. — Ты поразил всю страну. А после того, как ты поставил на колени Сунис, ты стал любимцем двора.
— Халдей сказал что-то в этом роде. Что-то про славу и все такое, но я не обратил внимания, — печально сказал Евгенидис.
Эддис засмеялась и наклонилась ближе, чтобы положить одну руку ему на плечо. Евгенидис размышлял над ее словами.
— Но не для наших дорогих кузенов, — заметил он.
— Даже для них, — возразила царица. — Они разозлились, страшно разозлились, когда тебя… привезли домой.
Она запнулась, не зная, как коснуться больной темы отрубленной руки. Он сам иногда упоминал о своей потере, но лишь мельком. Он шутил, что это не повлияло на его умение ездить верхом, но по-прежнему вздрагивал от чужих взглядов и ненавидел говорить о ранах и протезах.
Сидя рядом на холодных камнях, они стали вспоминать своих двоюродных братьев, погибших с начала войны. Степсис, Хлор, Соасис с отрядом в начале войны. Тимос погиб, отражая продвижение Аттолии к главному перевалу прошлой весной. Два других, Клеон и Эрмандер, были ранены в тех боях и умерли от заражения крови уже летом. Еще несколько погибли после пожара в Иркейском лесу. Эддис помнила, каким мрачным был Евгенидис в течение нескольких дней, после того, как их привезли во дворец. Никто не рвался, как они, отомстить за своего Вора.
— Я думаю, они считали право вывешивать тебя за ноги из окна исключительно своей прерогативой, и никто больше не смеет коснуться тебя. Тереспидес неохотно признал, что будет восхищаться тобой всю оставшуюся часть жизни.
— Мне показалось, ты сказала, что все кончено. Я все утратил.
— Я сказала, что ты больше не юный герой. Ты вырос и повзрослел. Люди очень многого ожидают от тебя, особенно после того, как ты украл халдея и снова поставил Сунис на колени, причем одной рукой.
— Может быть, и одной рукой. Но эта рука управляла твоими лучшими солдатами. Что я могу сделать еще?
— Все, что угодно, — сказала Эдис. — Ты способен перевернуть мир, как говорят некоторые, иначе Аттолия не боялась бы тебя так сильно.
Евгенидис с удивлением посмотрел на нее.
— О, да, она боится. Она возьмет Сунис весной или летом. Тогда мы снова предложим ей мир, и она согласится, потому что боится того, что ты можешь сделать, как только Сунис перестанет отвлекать наше внимание.
Евгенидис продолжал молчать в замешательстве, и Эддис кивнула головой.
— Я хочу, чтобы она проиграла эту войну, но понимаю, что тогда бароны сожрут ее живьем. Тем не менее, она не настолько глупа, чтобы продолжать войну, как только она одержит небольшую победу, чтобы успокоить их. И после поражения Суниса в Иркейскм лесу она знает, что наши солдаты так же хороши, как о них говорят. — наконец она спокойно произнесла. — Ген, ты действительно стал священным талисманов для тех людей в госпитале.
— То есть ты намекаешь, что мне хватит ныть?
— Вот именно.
— Я не чувствую себя героем. Я чувствую себя идиотом.
— Наверное, так чувствуют себя все герои, но эти люди верят в тебя.
— Я сильно отстал от жизни, пока сидел у себя в комнате.
* * *Весной начались дожди. В низинах зацвели вербы. В Эддисе таяли снега, и паводковые воды перекрыли доступ к горным долинам. Народ Эддиса молился о нескончаемом дожде, даже если он зальет страну грязью по колено. Аттолия и Сунис торопились засеять поля, прежде чем вернуться к своим военным столкновениям. Эддис с напряжением ждала, начнут ли они снова нападать друг на друга или двинутся в горы.
Дожди шли и шли. Сунис больше не предпринимал попыток отвоевать у Аттолии свои острова, но зато внезапно напал на Тегмис, лежавший напротив гавани столицы Аттолии. Царицы в городе не было, связаться с ней не удалось, генералы оплошали, и Тегмис пал.
Сунис контролировал остров, но потерял в битве за него свой последний большой корабль и больше не имел возможности усилить свой гарнизон в островной крепости или снять его. Аттолия обложила Тегмис блокадой с моря и стала ждать. Сунис предложил заключить мир, но Аттолия, рассчитывая на преимущество в силах, отвергла его предложение. В горах Эддис и ее военный министр выразили надежду, что Сунис поглупел без советов своего халдея, но обеспокоились.
— Он не такой дурак, — сказала Эддис.
— Ты говорила с халдеем? — спросил ее военный министр.
— Конечно. Он ничем не помог, может быть, преднамеренно, но он сказал, что ничего не знает о планах Суниса.
— Тогда подождем и посмотрим, — предложил министр.
* * *По вечерам перед ужином придворные собирались в старом тронном зале. Четверо военных, уже осушивших по несколько кубков разбавленного вина, решили пошутить над угрозами царицы Аттолии, переданными в Эддис через шпионов. В наступившей тишине их слова разнеслись над толпой.
— … Отправить его на тот свет слепым и глухим, отрезать язык и…
Глаза всех присутствующих обратились к Евгенидису, стоящему посреди комнаты с несколькими из своих дядей. Все поняли, что слова Аттолии относятся к нему. Евгенидис повернулся к толпе и опустил голову.
— С нетерпением жду следующего визита, — сказал он с притворной досадой, и, посмеиваясь, люди вернулись к своим разговорам.
Эддис, стоя у очага, внимательно наблюдала за Вором, но он повернулся к дядюшкам с непроницаемо-безмятежным лицом. Царица подозвала церемониймейстера и вполголоса дала ему несколько указаний по изменению порядка размещения гостей за ужином.
Позже из центра стола Эддис смотрела, как Евгенидис занимает свое место между отцом и Агапе, младшей дочерью барона Фороса. Царица находилась слишком далеко, чтобы услышать, что он сказал, усевшись за стол, но Агапе ответила, и они, казалось, хорошо ладили. Эддис пробормотала под нос короткую молитву и повернулась к своим соседям.
— Вас, кажется, обременяют моей компанией чаще, чем я того заслуживаю, — сказал Евгенидис.
— Они боятся, что вы можете огрызнуться на кого-нибудь еще, — серьезно ответила Агапе.
Евгенидис удивился.
— Никто не в силах огрызаться на вас, — сказал он.
— Да, — заявила Агапе по-прежнему серьезно, — ведь я такая душечка.
Евгенидис рассмеялся и мрачное выражение лица Агапе сменилось улыбкой. Она был младшей из четырех сестер и такой же хорошенькой, как они. Красота старших сестер не способна была компенсировать их ворчливый характер, но Агапе любили при дворе за доброту и остроумие.
— Вы в ужасном настроении? — спросила она, положив руку на рукав Евгенидиса. — Ваш отец предупредил, что вы можете быть не в духе.
Евгендис взглянул на своего отца, который внимательно изучал свою тарелку, хотя, конечно, прекрасно все слышал.
— Да, — согласился Евгенидис, возвращаясь к Агапе. — В ужасном. Вам лучше поменяться местами с вашей сестрой Эгитой. Мы с ней будем достойны друг друга сегодня вечером.
