Владимир Выговский - Огонь юного сердца
В это время со скрипом открылась тяжелая дверь.
—Выходи! — гаркнул рыжий гестаповец с фюрерскими усиками и повел меня коридором.
Меня привели в кабинет, где, рассевшись в кресле, сидел штурмшарфюрер СС Магденбург.
—Прошу, Петер, садись,— любезно пригласил он меня еще с порога и показал рукой на стул возле стола.
Я стоял, исподлобья глядя на него.
—Ну, ну, проходи, не скромничай, ведь мы с тобой давние друзья!
Я молчал.
Штурмшарфюрер СС медленно поднялся с кресла и подошел ко мне:
—Почему ты такой надутый, Петер? Сердишься, может, что в камеру бросили? Так это ведь не я, извиняюсь, недосмотрел... Как-то не везет нам, брат, с тобой!..— И он дружески похлопал меня по плечу.— Первый раз в Киеве тоже как-то получилось нехорошо... Подчиненные!.. Это народ, черт возьми, способный в ложке воды человека утопить. Одно слово — солдафоны! Проходи, Петер, садись, поговорим.
Я повернул голову и стал смотреть в окно.
Нам не о чем говорить,— буркнул я.
Перестань дуться, Петер, не нужно, братец. Ты ведь не знаешь, о чем я собираюсь говорить. Ты почему-то враждебно
настроен. Я вовсе не желаю тебе зла, а, наоборот, хочу помочь устроить жизнь. Пойдем сядем,— Он взял меня за руку и потянул к столу.
Когда я сел, штурмшарфюрер СС нажал кнопку. В кабинете бесшумно появился высокий денщик с серебряным подносом в руках. Поставив на стол графин с вином, закуску, он молча исчез.
Магденбург наполнил стопки и предложил мне выпить. Я долго не соглашался, но потом решил, что можно пить и есть, а правды не говорить.
Я выпил стопку и стал закусывать. Штурмшарфюрер СС сразу расцвел от удовольствия.
—Вот молодчина, давно бы так! Может, еще стопочку?
Я кивнул головой, решив, что пьяному легче будет переносить пытки.
После обеда гестаповец вздохнул и ласково спросил:
—Ну как, Петер, немного поднялось настроение?
—Поднялось.
—Зер гут! А теперь поговорим. Я вскочил.
—Нет, нет, сиди,— задержал он меня.— Я не собираюсь тебя допрашивать. Ты напрасно так враждебно против меня настроен! Твоя история с дяденькой штурмбанфюрером СС Крейзелем не имеет никакого отношения к нам с тобой сегодня. Если говорить прямо, то я даже рад гибели Пауля. Ты ведь знаешь, какие у нас с ним были отношения — в штрафной батальон чуть было не послал меня. Я у него словно на ниточке ходил, ничего самостоятельно не мог делать. А теперь, видишь, начальником отдела стал! Конечно, это не Киев, но тоже неплохое место. Правда, иногда неспокойно бывает: партизаны беспокоят, но ничего, я с ними быстро расправлюсь! Уж кое-что известно о подпольщиках, на днях начнем аресты коммунистов подпольного райкома. Зная, Петер, о твоих связях с большевиками, я хочу тебя предостеречь. Ведь тебе известно, что мы делаем с так называемыми антифашистскими элементами. Ты парень молодой, тебе еще надо жить и жить! Признаюсь, не будь ты мне знакомым, я с тобой так не разговаривал бы... Что ни говори, друзья!.. Кто не ошибается в детстве! Только один бог, должно быть! Вполне естественно, что, живя и воспитываясь в такой стране, как Советский Союз, учась в большевистской школе, невозможно стать другим... «С кем поведешься, от того и наберешься!» — гласит русская поговорка.
На столе резко зазвонил телефон. Штурмшарфюрер СС
поднял трубку и по-немецки что-то приказал. Потом, закурив
сигару, опять продолжал:
—Я убежден, Петер, что ты ни в чем не виноват, с коммунистами ты связан несознательно. Нужны две-три фразы, и ты навсегда искупишь свою вину перед великим фюрером и фатерландом. Даю слово офицера, как только назовешь две-три подпольные явки, ты свободен!.. Какая чудная погода за окном, не правда ли? Две-три явки, Петер, и ты идешь куда хочешь!..
«Так вот он, гадюка, куда гнет,— с возмущением подумал я, — хочет, чтобы я стал предателем... Не выйдет! Ни одного слова правды не скажу».
Так договорились, Петер?
Я не знаю никаких явок. Не знаю никаких подпольщиков.
Не строй из себя вычитанного из книги героя, это тебе не к лицу... Ты ведь знаешь, что в гестапо люди неглупые, нам известно даже, чем кто дышит! По твоим следам, например, из Киева было послано несколько десятков тайных агентов. Нам почти все известно о тебе, но хотелось, чтобы ты сам во всем признался. Будь рассудительным, все равно ты у нас заговоришь. Упрямство здесь ни к чему, ты ведь знаешь, что Россия проиграла войну. Войска фюрера далеко уже зашли на восток. Москва в немецких руках, половина Советского правительства сдалась...
«Неправда! Красная Армия под Сталинградом перешла в контрнаступление!» — мысленно возразил я.
—Говори! — синея от злости, крикнул штурмшарфюрер СС— Почему молчишь? Где явки?
И он забегал по кабинету, словно хищный зверь в клетке.
—Ну, так ты будешь говорить? — еще громче заорал штурмшарфюрер СС. Глаза его горели. Вытянув шею, он, словно коршун, готовый броситься на свою жертву, всем туловищем подался вперед.— Отвечай!..
Я шмыгнул носом.
—Отвечай!..— не успокаивался гестаповец и, подскочив, ударом кулака сбил меня с ног.— Я развяжу тебе язык, большевистский щенок! — донеслось ко мне словно из-под земли.— Ты у меня...
Но в ушах так звенело, что я не слышал его крика. Я потерял сознание.
ЧЕЛОВЕК—НЕВИДИМКА
На следующий день меня вызвали опять.
—Я не понимаю, Петер,—заговорил штурмшарфюрер СС Магденбург подчеркнуто спокойно, тихо, как будто ласково,— почему ты такой нерассудительный. Германское командование может тебе хорошо заплатить. Ты теряешь много денег! Мог бы поехать в Италию, на Капри или во Францию, в Париж. Можешь выехать в Югославию... До самой старости тебе хватило бы денег на гулянья!.. Ты увидел бы много нового, интересного. Тебе не нужно будет работать, ты можешь даже и не учиться, как захочешь, карьера сама к тебе придет, за такие деньги можно что угодно купить!.. Я догадываюсь, о чем ты думаешь. «Совесть», «предательство» — эти слова вертятся у тебя в голове... Совесть, да будет тебе известно, это порок человеческого общества. «Я освобождаю человека,—учит фюрер,— от уничтожающей химеры, которая называется совестью. Совесть, как и образование, калечит человека». А относительно так называемого предательства, ты никого не предаешь, большевики тебе вовсе не нужны... Скоро мы их перестреляем, как собак. Ну скажи, разве это разумно?.. Тебе только четырнадцать лет, а ты уже на тот свет собираешься, и, главное, добровольно. Будь рассудительным, Петер, назови хотя бы одну явку подпольщиков.
Я молчал.
-Ну!..
-Не знаю никаких явок...
-Говори, пока не поздно!
-Я ничего не знаю... Никаких явок...— повторил я.
-Доннер веттер! — не выдержав, выругался штурмшарфюрер СС— Я развяжу тебе язык.— В руке у него появилась короткая ременная нагайка. Размахивая ею, он кричал: — Тут свинцовый наконечник, кожа лопнет, если ударю! Лучше отвечай, где явка! Отвечай!..
Озверелый гестаповец начал свирепо хлестать меня нагайкой. Я скорчился от острой боли. Заныла, затекла спина, словно к ней приложили раскаленное железо.
—Отвечай!..
Я больше не мог терпеть и, не выдержав, начал кричать.
—Ага, книжный герой!—шипел штурмшарфюрер.—Я проучу тебя... Подохнешь здесь, и никто не узнает! Будешь отвечать? Будешь? — И по моему телу еще чаще заходила нагайка.
Но сразу же как-то неожиданно боль притупилась. Затуманилась голова. Стало темно. Половина, на которой я лежал, вдруг отделилась от пола и вместе со мной куда-то поплыла... Дикие окрики штурмшарфюрера заглушил нарастающий гул моторов.
Я увидел танки... Наши советские танки. Немцы бежали, бросали оружие, поднимали вверх дрожащие руки. «Сюда, сюда, тут они попрятались!» — начал показывать я танкистам. Откуда-то выскочил штурмшарфюрер СС Магденбург, оборванный, босой, без оружия. Подняв вверх руки, он запричитал: «Ты будешь отвечать? Будешь?»
На станции загудел паровоз. Туда бросились бежать люди с цветами. Побежал и я... Сразу же на платформе увидел комиссара Левашова...
-«Ты почему опаздываешь, Петя? — спросил он, протягивая руку.— Давай влезай, поедем в Москву...»
Я забрался к нему.
-«Как?.. Вы воскресли, товарищ комиссар?» «А я и не умирал. Рано ты меня похоронил...» «Как?!»
-«Очень просто. Ты что, не знаешь? Люди с чистой совестью не умирают...»
-«А штурмшарфюрер СС говорит, что нет совести...»
-«Не верь, Петя, фашистской болтовне...»
-«Скажите, Виталий Иванович, а у меня совесть чиста?..»
-«Думаю, что да, ты гестаповцам никого не выдал, молодец!..— И комиссар протянул мне орден Ленина.— Носи его, ты заслужил...»
Паровоз загудел и поехал быстро-быстро... В лесу внезапно раздался оглушительный взрыв, и эшелон, словно игрушечный, полетел под откос. Его подорвали, оказывается, углевцы... «Зачем они это сделали?.. Ведь это не тот эшелон, а наш...»
