Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)
— Часто мне бывает стыдно, что я родился в это время, в этом месте, на этой земле. Я не приемлю почти ничего из творящегося вокруг. Я пытался бороться со злом и для этого хотел стать великим фехтовальщиком. Я грабил и убивал только тех, кто этого заслуживал, но зла вокруг меня не стало меньше. А потом появились вы, и стало ясно, что даже фехтовать я за свою жизнь как следует не выучился. Зачем я прожил тогда эти годы?
— Я могла бы тебе ответить пустыми словами, Джангарай. Так, как принято отвечать на подобные речи, смущаясь в душе, что человек говорит неприкрытую правду. Но я не стану этого делать. Мы отложим этот разговор на то время, когда я смогу ответить тебе не словами, а тем, что за ними стоит.
Джангарай ничего не ответил Каэтане, но вечером того же дня, когда они сидели у костра и пили темный тягучий напиток караванщиков из маленьких неглубоких чашек, спросил ее:
— Вы расскажете мне о том, что знаете о душе своих мечей?
— Как? — искренне удивилась Каэ.
— Вы станете учить меня?
— Учить не стану, а вот рассказать, что помню, могу. Если бы я знала, откуда это помню и кто учил меня… — печально вздохнула Каэ.
После ужина они с Джангараем отошли на несколько десятков метров от лагеря, чтобы не мешать остальным, и стали фехтовать.
— Не сражайся со мной! — кричала Каэ, в очередной, раз избегая прямого удара, в который Джангарай вкладывал недюжинную силу. — У тебя глаза от ярости ничего не видят. Не ищи во мне соперника — тогда заметишь, как легко станет на душе.
— У вас мечи Гоффаннона, — выдохнул Джангарай, которому только гордость мешала снизить темп боя.
— Если хочешь, возьми их. — Каэ протянула ему об клинка рукоятями вперед.
Джангарай сначала посмотрел на нее так, словно засомневался, в своем ли она уме. Потом отступил на шаг и сказал:
— Я не могу…
— Но я же могу…
— Этому я всегда удивлялся, дорогая Каэтана, но все же вы несколько иное существо, чем все мы. А я не могу. Это же…
— Знаю, знаю: великое сокровище, мечта и сон любого воина — мечи Гоффаннона. Ну и что? Они же сделаны для того, чтобы ими фехтовать.
Джангарай с великим сомнением приблизился к Каэ, явно не убежденный этим аргументом.
— Вы хоть знаете, кто их ковал?
— Ты уже несколько дней обещаешь рассказать мне эту историю, а мне неудобно признаться, что о мечах Гоффаннона я знаю столько же, сколько о Тешубе или о том, зачем я иду в ал‑Ахкаф.
Ингевон заметно побледнел и опустился прямо на траву.
— Это серьезно?
— Абсолютно. Воршуд мало что мог мне объяснить. Может, хоть ты расскажешь?
Джангарай ошалело уставился на женщину, которая держала в руках бесценные клинки и понятия не имела, к чему прикасалась.
— Мечи Гоффаннона, — начал Джангарай как можно спокойнее, — если верить легенде, выковал небесный кузнец Курдалагон, по просьбе Траэтаоны. Траэтаона — это Древний Бог Войны, и считается, что не было ни в этом мире, ни в каком‑нибудь другом более великого воина, чем он. Траэтаона вдохнул в мечи душу и разум, вот почему они терпят не всякого хозяина. Однако сам бог ими не воспользовался, а отдал кому‑то другому. В этом месте легенда наиболее запутанна и неясна, отчего каждый рассказывает ее по‑своему. Точно известно только одно. Эти мечи пробыли у своего первого хозяина неимоверно долгое время. И вдруг совсем недавно объявились в мире людей. Они пережили Древних богов и много сотен лет правления Новых, прежде чем явились в наш мир из небытия.
Какой‑то рыцарь, сумевший вырваться живым из Ал‑лефельда, сказал, что видел храм, который охраняется двумя огромными змеями. Там, внутри, в мраморной гробнице, похоронен не человек, а два меча, выкованные Древним богом‑кузнецом.
Вы ведь знаете, дорогая Каэтана, что змеи — это животные Джоу Лахатала. Сам великий Лахатал похоронил эти мечи и предал их забвению. Но герцог Элама, могущественный властелин и маг, отец Арры, объявил неслыханную награду тому, кто добудет эти мечи. Многие годы странствующие рыцари, искатели приключении и борцы за справедливость, и в одиночку, и группами, и даже довольно большими отрядами отправлялись в заброшенный храм, чтобы добыть из гробницы небесные клинки. Но всех их постигла неудача. Так продолжалось до недавнего времени. Только пятьдесят лет назад, когда в Эламе сел на престол Арра, рыцарь Гоффаннон вернулся из Аллефельда и принес эти самые клинки в потертых кожаных ножнах.
Ему вначале никто не поверил, а этот глупец, вместо того чтобы идти в Элам за обещанной наградой, выставил клинки на аукцион на. Большой ярмарке в Аккароне. Герцог Арра тоже приехал на ярмарку. Он мог бы, наверное, силой завладеть мечами, но не стал этого делать. Он просто наблюдал. Согласно правилам торга такие драгоценные вещи должны продаваться с гарантией подлинности, а у Гоффаннона не было ничего, чтобы подтвердить свои слова. И тогда он отправился вместе с десятью самыми достойными гражданами Аккарона и представителем короля в храм Джоу Лахатала, дабы там поклясться именем Верховного бога, что мечи подлинны. Дурак, он забыл, у кого украл клинки и чьих слуг убил в поединке за обладание этим сокровищем. Думаю, вы уже догадались, что произошло. Он не успел произнести и половины клятвы, как из‑за алтаря появился громадный змей, напугав всех присутствующих до смерти, и откусил голову Гоффаннону. После чего тварь скрылась в подземелье, больше ни на кого не покушаясь. Конечно, после такого происшествия — а мух о нем разнесся по городу с быстротой молнии — покупателей стало еще меньше. Но среди них не нашлось никого, кто бы смог предложить наследникам рыцаря сумму большую, чем давал герцог Элама. Он купил мечи и отвез их в свой замок.
Говорят, именно с тех пор его стали преследовать несчастья. Клинки считали и проклятыми и святыми, и Демоническими и божественными. Их стали звать мечами Гоффаннона. В молодости, — завершил свой рассказ Джангарай, — я бы дал десять лет жизни, дорогая Каэ, чтобы узнать, кому они принадлежали на самом деле и почему Джоу Лахатал похоронил их в Аллефельде, хотя почти все прочие изделия. Древних богодНовые боги не сронули.
— Действительно интересно, — согласилась Каэ. — но мне кажется, что все‑таки ничего особенного в них нет, просто еще одна красивая легенда. Попробуй!
Джангарай с опаской протянул руки и взял клинки. Каэ подхватила его мечи, и они продолжили свои упражнения. Но обычно стремительный Джангарай с мечами Гоффаннона двигался как во сне. Получалось, что он сражается одновременно и с противником, и с клинками.
— Нет, — молвил он, окончательно измучившись. — Мне кажется, что они действительно, как псы или кони, чувствуют хозяина. Они не то чтобы рвутся из рук, но тяжелы и неудобны.
— Странно, — откликнулась Каэ, — а мне кажется, будто они сами летают.
— Значит, мечи Гоффаннона и вправду ваши, — признал Джангарай не без сожаления. — Владейте…
Устав, они вернулись к костру и спросили себе у караванщиков еще по чашке напитка, который удивительно утолял жажду и снимал напряжение.
— Как это называется? — полюбопытствовала Каэ.
— Ахай, — охотно откликнулся часовой, которому было тоскливо сидеть на страже, когда почти весь караван спит. — Его делают из цветка, который растет в пустыне. Найти ахай очень трудно. Но потом, когда лепестки высушивают и измельчают, достаточно одной щепотки на большой котел.
— А если насыпать больше? — заинтересовалась Каэтана.
— Нет‑нет, — испугался страж. — Больше никак нельзя. Человек впадает в беспамятство на многие часы, а может и не проснуться. Больше пьют, когда лекарь велит, прежде чем отрезать что‑нибудь.
— То есть как это — «отрезать»? — не понял Джангарай.
— Если что болит и вылечить нельзя, — пояснил страж. — Тогда больного поят настоем из ахай, и он засыпает. Ему режут тело, и он не чувствует боли. Ахай очень дорого стоит. Но Сайнаг‑Алдар — хороший хозяин и не жалеет его для своих людей. Мы сыты и можем часто пить ахай. А когда вернемся домой в Урукур, я выпью много красного вина, — по лицу парня промелькнула тень грядущего счастья, — и высплюсь в мягкой кровати. Потом пойду на базар и куплю себе новые сапоги. И снова выпью с друзьями — что может быть лучше?
В темноте послышались легкие шаги, и сидевшие у костра насторожились, но знакомый голос успокоил их:
— Сидите, сидите. Это я, Сайнаг‑Алдар. Не спится что‑то. Тяжко.
— Отчего тяжко? — Каэтана протянула ему чашу с напитком.
— В этом месте, дорогая госпожа, караванный путь ближе всего подходит к землям трикстеров. А в последнее время, говорят, их набеги участились. В Урукуре сплетничают, что боги покровительствуют лесному народу и помогут ему завоевать со временем и Аллаэллу, и Мерроэ, и Тевер. Не знаю, как там пойдет дело с завоеванием, но караван разграбить они вполне могут. Вот я и встал проверить, как дела. На душе‑то кошки скребут. А я своим кошкам привык верить за долгие годы.
