Михаил Валин - Дети Гамельна. Ярчуки
Хома сообразил, что вовсе не возвращается ведьма, а опять в обход ведёт. Выбрались на прогалину, прошлись вдоль яра. Смутно забелели окраинные хаты Пришеба.
— Чтоб тихо мне! – приказала ведьма.
Тихо, так тихо. Хома и полслова не сказал, когда перелазил через плетень и шапку чуть не затерял. Панночка скакала впереди всех, бесстыже подбирая подол повыше белых коленочек и неся шанцевую снасть как пушинку. Подалее от неё надобно держаться, подалее.
Дремала узкая городская улочка, осмелился гавкнуть дурной пес во дворе, да тут же осёкся. Ежели посмотреть с такой стороны, то ходить под ведьмой не так плохо – хая и бреха псиного куда как меньше, за штаны никто цапнуть да подрать не норовит.
***
… Пустырь открылся, словно несколько домов из челюсти улочки выпало. Трава по пояс, остатки стен в зарослях крапивы. Пожарище. Точно, видать, здесь тех иудеев и вывели под корень.
Зашли за остатки ворот. Пани Фиотия всматривалась во тьму, к чему-то примеряясь. Остальная шайка смирно столпилась за спиной хозяйки. Облака слегка просветлели, на крапивные дебри взглянула луна, и Хома различил поодаль ещё остатки стен, и ещё… Богатый двор был, это точно. Торчали чёрной пятернёй горелые балки, громоздились оплывшие остовы стен. И двор богатый, и знатное «веселье» здесь случилось. Нет, не любил Хома таких унылых случаев, хоть даже и с жидами они происходили.
— Туда, — приказала ведьма.
Двинулись вглубь крапивных дебрей, казак вынул было кинжал, дабы вырубать застарелую жгучую вражину, но Хелена легко взмахнула окованной добрым железом лопатой, да и двинулась впереди, скашивая перед собою целую улочку…
…Стояла ведьма на краю пепелища, озиралась. Потом подоткнула юбку и широкими мужскими шагами принялась отсчитывать расстоянье. Хома размышлял – у всех ли ведьм икры справнее, чем видимый верх тулова, или тут особый случай? Ишь, аж лоснятся. Нужно у гишпанца спросить, он по бабам сведущ.
Ведьма остановилась под иссохшим деревом, смотрела вверх на скрюченные, когда-то обгоревшие ветви.
— Надобно на полпяди прибавить, — шепотом посоветовал Анчес. – Усохло тут всё.
Дурень дурнем кобельер, но тут был прав – Хома и сам чувствовал, что усохлое это место. В спину будто смотрит кто, да так, что аж под свиткой холодок гуляет и сгорбиться хочется. Может, и ни к чему копать тот иудейский клад? Плохо жили, что ли? А тут выскочит какая нечисть да вспрыгнет на загривок…
Казак, озираясь, взялся за пистолеты. На всякий случай, за оба. Меж тем, чёртова хозяйка неугомонно колдовала-высчитывала: прошла по едва различимой в лунном свете тени самой длинной ветви, повернула под правую руку, вновь отсчитала шаги. И оказалась у другого угла сгоревшего дома. Хмурясь, посмотрела на остаток стены, затем на верных слуг, словно они в нынешней глупости были виновны.
— То ли это место, пани хозяйка? – робко высказал общее сомнение Анчес.
— Язык прикуси, — ответствовала властная полюбовница кудряша. – Путал меня покойник, и ты туда же. Здесь копайте!
— Этак оно снаружи или изнутри зарыто? – уточнил Хома, представляя целую прорву работы. – Может, уточнить у того шутника? Что торопиться, завтра вернёмся, хорошо обдумавши.
— Поболтай языком, казаче, поболтай. Сейчас сходишь, у хозяйчика сам спросишь. А мы здесь подождем, — проскрипела чёртова баба.
— Да я разве его найду?! У меня и чар нет, – поспешно напомнил Хома.
— Ну и мусоль свои пистоли, — буркнула ведьма, извлекая из-под плахты-передника длинную тёмную кость.
Хома решил, что советы давать в такой щекотливый миг, только дело портить. Да и язык как-то поприсох к нёбу.
Костяную руку ведьма держала, не то что полную, а так, коротышку: от пальцев иссохших до локтя с белой торчащей костяшкой. Слуги глядели, как пристраивает хозяйка мертвецкую конечность на острие короткого колдовского ножа. Фиотия приподняла нож повыше и вовсе отпустила сушёную руку – та миг бессильно равновесие ловила, потом дрогнула. Хома, обмерев, смотрел, как она крутится на кончике клинка, как бежит по ножу синеватое мерцание. Вдруг замерла рука, скрипнула пергаментная кожа, шевельнулся указующий перст с длинным желтым ногтем. Все глянули на стену былого дома…
— Изнутри копайте, — молвила ведьма, снимая с ножа страшный указатель.
Хома перевел дух. Вот к чему те заклятья вообще нужны? Оно ж и так было понятно, что изнутри рыть придется. В жизни всегда так: где неудобнее, там и рой, да поглубже. Не ошибёшься.
Взялись за дело: расчистили край угла, сдвинув обвалившуюся глину, недогоревшую дранку и иной мусор. Хома, поплевав на ладони, взялся за кирку. Хрупкая панночка прытко отгребала лопатой землю, за ней топтался кобельер, которому лопата была привычна не более, чем монастырскому карпу мушкет. Но и без него вгрызлись лихо. Очень скоро кирка бухнула по чему-то твёрдому.
— Прыть поумерь, сокол красноносый, — приказала ведьма, устроившаяся на остатке подоконника.
Расковыряли яму чуть шире – обнаружилась дощатая крышка. Поддеть оказалось сложно. Хома подвёл острие кирки, панночка вдарила по тупому концу инструмента молотом. Над пустырем разнёсся недобрый звон.
— Потише, весь великий град перебудите, — цыкнула ведьма.
Кирка преграду все ж пробила, казак хекнул-гикнул, поднатужился и вскрыл настил. Дальше пошло легче – панночка на раз подвышибла молотом толстые доски. Раззявился провал, в который и лунный свет-то не заглядывал. Пахнуло изнутри чем-то дурным и редкостным. С Хомы азарт мигом слетел: одно дело кладоискательству предаваться, другое лезть в заведомо нехристианскую ловушку. Покойные иудеи чего угодно могли там запрятать.
— Огня бы надо, — сказал казак, спешно отступая от адской дыры.
— На огонь мошка летит, – проскрипела ведьма, похоже, тоже встревоженная недобростью тайного клада.
Слуги и хозяйка смотрели на дыру. Соваться внутрь никому не хотелось: вроде и манил клад, но и пугал нешуточно.
— Глянь-ка, Хеленка, что там, — приказала ведьма. – У тебя очи зоркие, ночные. Но не лезь, сверху глянь.
Панночка мотнула гривастой головой, но к дыре подступила – не иначе, как и самой было любопытственно. Опустилась на колени, откинула мешающие волосы, глянула во тьму подземную, да тут же отпрянула.
— Сидит, значит? – проскрипела хозяйка.
Хелена кивнула, не отрывая взгляда от дырищи.
— Всё одно, нужно гроши доставать, — проворчала ведьма. - Анчес, не стой как неродной, бери девицу за стройны ножки, отдёрнешь, ежели ухватят её. А ты, казаче, что рот раззявил? Вооружался для чего?
Хома опомнился, выхватил пистоли и взвел курки.
— Своих не пореши, — напомнила хозяйка и протянула паненке еще один инструмент. Хелена бестрепетно взяла мёртвую руку – сухие пальцы той мигом растопырились на манер жутковатой хваталки и алчно зашевелились.
Анч, вздыхая, обхватил паненку чуть пониже невеликой, но этак весьма и весьма душевно налитой дупочки. Хелена решительно занырнула во тьму, принялась подцеплять что-то невидимое своим сухоруким крюком. Хома держал пистоли наведёнными на клад и скапливал казацкое мужество. Да что ж оттуда может скакнуть? Змей насовали? Гиенов? Или иные ядовитые гады в темноте той обретаются? Как бы не промахнуться…
Вынырнула панночка, потянула Сух-Руку. В мёртвой длани качался подцепленный за край ткани узел – судя по усилью скрипящих костяшек – тяжёлый. Подняв из провала, Хелена попробовала выдернуть добычу из сушеных пальцев – те вцепились вовсе намертво и не отдавали.
— Да помогите девке! – приказала хозяйка.
— Я ж её держу, — отозвался Анчес, старательнее облапывая девичьи бёдра.
— Так, а я ж с оружьем, — справедливо указал Хома, которому касаться умной мертвой руки хотелось ничуть не больше, чем гишпанцу.
Ведьма простонародно выругалась и принялась самолично отбирать у Сух-Руки добычу. Пришлось бить магическую длань по костяшкам.
— Как в своё вцепилась, дрянь скаредная!
Наконец, узел с обнадеживающим звоном бухнулся на землю. Ведьма разрезала тряпку – под ней был замысловатый медный горшок. Фиотия осторожно встряхнула посудину – из горловины посыпались монеты. Славные такие монеты, хоть и тусклые, но уж точно золотые. Хома отчетливо видел дукаты и червонцы – э, тут бы и зачерпнуть горсточку, а лучше сразу две!
— Еще есть? – спросила ведьма, небрежно засыпая золото пополам с рыхлой землей обратно в сосуд.
Хелена кивнула и вновь погрузилась с Сух-Рукой в дыру.
— Осторожнее! – напомнила хозяйка.
На сей раз пришлось ждать улова подольше – видать, не подсекался клад. Наконец, Сух-Рука выудила свёрток. Оказалось, опять монеты, да ещё золотые цепки-кольца.
— Что там ещё? – спросила хозяйка, увязывая ветхий и рассыпающийся сверток в передник.
Панночка лишь дёрнула дупкой, занявшись вываживаньем следующей добычи. Потянула Сух-Руку – в перстах той был зажат свиток на двух кругляшах. Хома такие раньше видывал – иудейские, вовсе пустая грамота, её никто не в силах прочесть.
