Бьернстьерне Бьернсон - Свыше наших сил (1 часть - 1883, 2 часть
Ракел (все больше и больше пугаясь). Но в чем же дело? в чем дело?
Братт. Подождите! Если я не сумею правильно объяснить все, что хочу сказать, вы неправильно поймете его. Ведь все это не его вина. Он не сказал мне ни слова! Правда, мы оба несем ответственность, значит, и вина у нас общая... Он ни в чем не упрекнул меня... Он хотел все исправить один, совершенно один, принеся неслыханную жертву! Вы знаете, что он отдал нам все свое состояние?
Ракел. Элиас! Все свое состояние?
Братт. И вот тут-то несколько сказанных им слов навели меня на мысль. А теперь я убедился. Да, это так. Он отдал нам все, до последней кроны, все, что имел. Вчера у него оставалось еще две тысячи крон; сегодня он отдал и их... все сразу.
Ракел (с восхищением). Жалеть о своем поступке ему не придется!
Братт. Дело не в этом. Но он ведь и нас вводил своими пожертвованиями в заблуждение. Он ежедневно присылал нам такие суммы то с запада, то с востока, то с юга, то с севера — чтобы мы верили, что у нас есть сильные друзья. Но завтра всему наступит конец. Завтра еще хватит денег на самое необходимое, а потом — ничего! Одна нужда, беспросветная нужда!
Ракел. Бедный мой друг!
Братт. Да, вы вправе это сказать, потому что именно я всему виною. Его ни в чем не надо винить! Никто не должен перекладывать вину на него. Вот почему я и хочу все объяснить вам...
Ракел. Я слушаю.
Братт. Недавно еще я был совершенно уверен в своей абсолютной правоте. В такие минуты чувствуешь, что сам бог помогает тебе. Я сознавал свои силы; ощущал их, люди доверяли мне — а ведь нет ничего прекраснее! И вдруг явился Элиас, и я не успел опомниться, как он вырвал почву из-под ног моих...
Ракел. Дорогой друг мой!
Братт. Но как могло случиться, чтобы человек, переживший все то, что пережил я, чтобы такой человек сразу поверил вновь? И, быть может, чем глубже были прежние заблуждения, тем сильнее оказалась новая вера? Я сказал себе: вот истина! Это уже не заблуждение!
(Закрывает лицо руками.)
Ракел. Друг мой! Добрый друг мой!
Братт. Порой передо мною встает вопрос: могу ли я найти верный путь? Могу ли я вести других по верному пути?
(Ракел отступает назад.)
(Идет к ней.)
Скажите же мне: ведь и вы сомневались в этом?
Ракел. Да.
Братт. И потому вы отошли от меня?
Ракел. Да.
Братт (ближе подходит к ней, она отступает). Я не помогаю людям, я только увлекаю их. Я никуда не привожу, я только совращаю с пути. Я делаю как раз противоположное тому, что я хотел бы сделать. Мои стрелы всегда летят дальше цели. Я умею только вызвать брожение — затем наступает отчаяние. Ведь так? И вот неизбежный результат — я повержен, и тысячи людей, поверженных вместе со мной, проклинают меня.
Ракел (подходя к нему). Что бы ни случилось вы мне всегда дороги. Вы были мне дороги с первой минуты...
Братт. И все-таки вы отошли от меня?
Ракел. Вы большой человек, вы честный человек но возле вас я лишаюсь сил.
Братт. Вот! Вы сами говорите это!
Ракел. Да, вы увлекали меня к тому, чего я сама не могла разглядеть.
Братт. В этом все дело!
Ракел. Но такова ваша натура. Вы ничего не можете поделать с собой.
Брат. А как вы думаете, если самой сильной натуре детства прививать здравые идеи, стремление вникнуть в суть подлинной жизни, а не в суть миров иных, — как вы думаете, сможет ли и такая натура сбиться с пути?
Ракел. Нет.
Братт. А вот мы, едва выпутавшиеся из тысячелетнего тумана, стремимся принести спасение миру А мир стал таким пестрым, пока мы пребывали вдали. Наш мозг еще не приспособлен к этому новому миру. Вот какая мысль все время витала передо мной, когда я взбирался сюда на гору. У нас перенапряжена фантазия или перенапряжена воля. Поэтому в нас всегда живет что-то такое, что свыше наших сил. Мы видели людей, устремляющихся на небеса в золотых колесницах, и ангелов в облаках, дьяволов в вечном пламени, мы жаждем чудес, но у не хватает разума, чтобы осмыслить простую жизнь. Нет, нет, мы достойны жалости, Ракел. У нас нет правильного глазомера, мы бросаемся наугад, куда попало. Совесть уже не достаточно верный руководитель для нас: ей нет места на земле в наше время. Мы направляем свой путь в царство утопий, в безграничное!
Ракел. В безграничное?
Братт. Теперь вы понимаете?
Ракел. Элиас?
Братт. Да, да! Я завлек его слишком далеко. Я не понял, что такая натура, как он, вступив на какой-либо путь, никогда не может остановиться.
Ракел. Никогда!
Братт. Вот он и бросится в безграничное, увлекая за собой всех нас. Близится что-то ужасное. Он отдал все, что имел, теперь он отдаст самого себя.
Ракел. Самого себя? Элиас?
Братт. Он пожертвует собой, чтобы принудить и побудить к тому же сотни других. Возможно, что это давно уже было подготовлено, но теперь это должно произойти. Понимаете?
Ракел. Нет.
Братт. Неужели вы не понимаете?
(Ракел вдруг в ужасе вскрикивает и падает.)
О, если бы и мне упасть рядом с тобой — и никогда не очнуться!
(Бросается на колени около Ракел.)
Занавес опускается.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Обширный зал. Налево возвышение, похожее на трон; вокруг возвышения и вдоль всех трех стен расположены скамьи с высокими резными спинками. Кроме того, в комнате много стульев. На заднем плане большие стрельчатые окна; под ними тоже скамьи. С обеих сторон, в глубине сцены, входные двери в том же стиле, что и окна. Потолок с резными украшениями, роскошный и богатый. Стены празднично украшены коврами, щитами, флагами и свежей зеленью.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Холгер на возвышении для председательствующего; перед ним маленький столик. На скамьях и стульях сидят представители разных фабрик страны. В дверях время от времени появляются новые лица и стоят по обе стороны дверей. Каждый раз, как дискуссия оживляется, они потоком вливаются в зал, а затем постепенно снова уходят. Слуги, одетые в костюмы позднего средневековья, разносят прохладительное питье в высоких кувшинах, разливая его в бокалы и кружки. Анкер стоит на маленькой трибуне под председательским местом, продолжает ранее начатую речь. Направо от него, за столом, сидят два секретаря.
Анкер. ...однажды по весьма существенному поводу было сказано: «Вельзевулом нельзя изгнать Вельзевула». Это — мой символ веры. Мы не должны отвечать злом на зло. Доброе начало в народе мы этим не пробудим. А если мы не пробудим доброе начало, то у нас не будет основы, на которой можно строить будущее. И у нас не будет будущего.
(Спускается с трибуны при полном молчании зала.)
Холгер. Слово имеет господин My!
(My поднимается на трибуну. Многие, до сих пор стоявшие в дверях, поспешно входят в зал.)
My. Я имею честь от имени четырнадцати — да, четырнадцати — фабрикантов моего города поддержать предложение господина Холгера. Мы поддерживаем это предложение от всего сердца!
(Возгласы: «Слушайте!»)
Если рабочие организуют профсоюзы против нас, то и мы организуем свой союз против них.
(Возгласы: «Слушайте! Слушайте!»)
Мы согласны с предложением господина Холгера в целом и с каждым пунктом этого предложения — в частности! Я в высшей степени удивлен речью господина Анкера.
(Возгласы: «Правильно! Правильно!»)
Каждый владелец фабрики должен понимать, насколько ценно предложение выбрать общее руководство, которое могло бы поддержать нас в минуту опасности. Все должны понять и преимущество такого положения, когда каждый спор с рабочими рассматривается этим руководством, которое является в одно и то же время высшим судом и административной властью. Мы теряем свою свободу, но мы приобретаем безопасность. От всего сердца мы присоединяемся к предложению господина Холгера! Пусть рабочие узнают, что если они затеют беспорядки, в дело вмешается такая сила, которая не остановится ни перед чем. Их это сделает более покорными, а нам создаст больший престиж. Как только мы добьемся того, что владельцы фабрик в других странах тоже заключат подобные союзы,— мы немедленно объединимся с ними. В конце концов образуется таким образом один большой союз фабрикантов всех цивилизованных стран. Предложение Холгера грандиозно, и я (поворачивается в сторону Анкера) — я лично вовсе не боюсь возможных последствий! Господин Анкер сказал, что тем самым «меньшая часть человечества объявляет войну большей части». Но это просто колоссальное искажение фактов! Колоссальное! Ведь есть же на земле и другие люди, кроме фабрикантов и фабричных рабочих! И нет никакого сомнения, к кому им будет выгоднее примкнуть — к нам или к рабочим.
