Санин Евгений - Мы - до нас
Так и не вспомнив, князь Илья переключился на мысли о том, что его друзья-соратники должны уже знать и наверняка знают, где он. Не зря отослал он своего слугу в самом начале бегства от князя Бориса. Тот наверняка передал его людям все, что случилось с ним. А он нужен им, ох, как нужен! Изгнанные своими бывшими князьями за провинности дружинники, ночные тати, да просто лихие люди, просто как в воздухе нуждались в нем. Хоть и изгой, а все-таки – князь! Улыбнись такому удача и сложись обстоятельства, такой и до Киевского стола дойти может. А может, и даже до более сильного теперь – Владимирского…
Конечно, ни осадой града, ни какой-либо другой силой, князя Мстислава им не одолеть. Но ловкости, коварства и хитрости этим людям не занимать!
Дверь открылась, и огонь свечи рванулся приветливо ввысь и вперед.
Князь Илья тоже поднял голову, но, увидел стоявшего на пороге игумена, только еще ниже опустил ее.
В руках игумена были крест и Евангелие.
- Исповедаться будешь? – подходя, спросил он.
Князь Илья подумал и отрицательно покачал головой:
- Нет. Живу не хуже других князей. Так что не в чем мне каяться!
- Святым, что ли стал? – вскинул мохнатую бровь игумен. – Может, мне тогда позвать богомаза и велеть ему с тебя иконы писать? У нас на Руси как раз своих святых для почитания еще маловато!
Князь Илья усмехнулся: уж больно неудачное время место выбрал игумен для шуток, взглянул на него и вдруг с любопытством сощурился:
- Что-то мне твой облик больно знаком, отче… Мы что, где-то уже встречались с тобой?…
- Да, и не единожды! - подтвердил тот. – Один раз, когда ты учинил самый настоящий разбой в моем монастыре. За то, что тебе не дали вдосталь еды. Все забрал. Оставил братию помирать с голоду.
- Не знаю… не помню… - подумав, покачал головой пленник. – А второй раз?
Игумен еще строже посмотрел на него:
- А второй и паки, и паки - третий и четвертый - когда я давал тебе для целования крест в знак того, что ты сдержишь слово, данное своим братьям. Но ты, как всегда, еще не успели обсохнуть уста твои, коими ты целовал крест в знак искреннего дружества, тут же брался за свое… То есть нарушал клятву и перед Богом, и перед людьми!
Эти случаи князь Илья помнил. Не все, конечно, но так – в общих чертах… Он искоса поглядел на игумена и подумал: а не ошеломить ли его, подозвав поближе, якобы согласившись на исповедь хотя бы кулаком здоровой руки? А что потом? Тут как тут подбежит охранник. Здоровый, конечно, детина. Но можно превратить из недруга в друга цепь и придушить его ею. Нет, не пойдет… Цепь-то ведь снова сразу станет врагом, да еще злей прежнего. Вроде, и свобода на пороге, а не уйти. Не кузнеца же звать тогда в самом деле… Да и внешней охраны не считано… И потом грех-то какой - поднять руку на священника…Тут уж ничем на Страшном Божьем суде, который ждет его после сегодняшнего, не оправдаешься…
- Не о том думаешь! – прервал рассуждения голос игумена, и князь Илья даже вздрогнул, словно тот и впрямь сумел прочитать его мысли.
Но игумен имел в виду совсем иное.
- Над тобой Божий суд сейчас совершается, а ты все о своем, человеческом… укоризненно проговорил он. - В народе говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…
- Я князь… - с вызовом напомнил пленник.
- Хорошо, князь не перекрестится! – охотно поправился игумен и высоко поднял крест. – Но ведь тут уж не то, что гром, топор палача – молнией – над твоей шеей сверкает! А ты так и хочешь уйти нераскаянным? После того, как лгал, предавал, убивал… Жег православные храмы… Наводил на Русь полчища поганых половцев… А сколько русских людей загубил: и не только телесно, но и духовно, отправив их в полон к иноверным?
Князь Илья промолчал, не зная, что и ответить-то на это, потому как все, что слышал, действительно было, и игумен внимательно посмотрел на него.
- Да что ж ты, не русский, что ли? – с болью в голосе вопросил он, и сам же ответил: - Русский! Знавал я твоего деда. И батюшку твоего знал. Вместе с твоей матушкой – Царствие им Небесное! Православные были люди, богобоязненные! Жаль только, достанется им теперь там за такого вот сына…
Игумен широко перекрестился, поминая родителей князя, и вздохнул:
- В том-то и корень твоей вины, а точнее беды, что ты не ищешь, как делают это русские люди, по Заповеди Христовой прежде всего Царствия Божия, а уж потом всего остального. А норовишь все делать наоборот!
- А почему же тогда Господь так рано отнял у меня родителей, что мне выпала доля изгоя? Тогда б мне и не пришлось творить всего этого, как ты говоришь, зла! - выпалил свою самую главную обиду князь и в ответ услышал невозмутимо-спокойное:
- Значит, так надобно было!
- Надобно? – изумился князь. - Но кому?!
- В первую очередь тебе самому! Ибо таков, значит, был о тебе Божий промысел, такова воля Господа, заботящегося в первую очередь о твоем вечном спасении!
Игумен кивнул на стены и тихо сказал:
- Ты посмотри, сколько бед и несправедливости творится вокруг! Каких только лишений и страданий не перенес русский народ! А все живет! Рожает детей! Паки и паки отстраивается после войн, пожаров и моров. Спроси меня, почему, и я отвечу: потому и терпит русская душа все находящие на нее скорби, что живет не этим скоротечным и суетным веком, а думой о вечном, чая воскресения мертвых и жизни будущего века! А ты живешь, прости, словно нехристь какой-то!
- Да что на мне - креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь, рывком распахивая ворот рубахи.
- Крест-то, как я гляжу, есть! – кивнул игумен. - Да только, что от него тебе толку, если ты даже не помнишь о нем! И даже наоборот, ежедневно и ежечасно распинаешь находящегося на своей груди Господа. Запомни мои слова, князь, которые я скажу тебе напоследок. Хоть, может это уже и поздно… Если бы ты предал свою слабую человеческую волю во всемогущую десницу Господню, тогда и жизнь бы твоя шла совсем по-иному, и не сидел бы ты сейчас здесь, с гордым видом, даже на краю адской пропасти!
Не говоря больше не слова, игумен вышел, унося с собой крест. Евангелие же он оставил возле свечи, бережно положив его на заботливо подстеленный под него белый плат.
Князь Илья остался в каком несвойственном для него состоянии задумчивости и нежелания думать, как выйти из очередного опасного положения. Усилием воли он попытался заставить себя снова решать, как ему быть…
И вдруг услышал голос охранника.
- Сейчас меня сменит напарник, – глухо, не глядя на него, проговорил он. – Так вот… ты постарайся не уснуть. Я слышал, как князь Борис много серебряных гривен ему предлагал, чтобы он задушил тебя. Но он даже от них отказался. Сказал, что у него к тебе свои счеты имеются…
В поруб вошел не очень высокий и не так чтобы широкий плечах воин. Но судя по всему, очень проворный и ловкий. Он сел на лавку, которую, освободил первый охранник, снова незаметно подмигнувший князю, и с недоброй усмешкой, молча стал смотреть на пленника.
Медленно потянулось время.
Руку разрывало от боли. Очень хотелось спать. Но князь Илья заставлял себя час за часом сидел с открытыми глазами, глядя на огонек свечи, чувствуя на себе неотрывный взгляд второго охранника. И все думал, думал: так мало это или много - три дня? Всего целых три дня…
2
- Нет-нет! – испуганно замахал руками Молчацкий.
Молчацкий читал повесть так быстро, что Стас вскоре безнадежно отстал от него и почти перестал следить за тектом. Его сосед за столом не читал, а просто сглатывал страницы. И только теперь Стас понял, как трудно было Ване с Леной успевать за ним. Мысль о Лене сразу омрачила ему настроение, но он взял себя в руки и не стал гадать, что же все-таки с ней случилось, надеясь, что все как-то уладится само собой.
К тому же Молчацкий закончил чтение и с нескрываемым интересом посмотрел на него:
- Ну и как же вы собираетесь ставить все это?
- Очень просто! – невозмутимо пожал плечами Стас. – Размножу текст, распределим роли. А потом возьмем да поставим!
- Как! Сами?! – в голосе Молчацкого прорвался самый искренний ужас услышанному.
- А что тут такого? Многие из наших студентов – участники институтского драмкружка. Я тоже принимал участие в школьном спектакле… Между прочим, мы поначалу даже «Дань Мономаха» собирались поставить!
- Институтский драмкружок!.. Школьный спектакль!.. «Дань Мономаха»!.. – Молчацкий картинно вскинул руки: - Я даже не знаю, какой бы известный театр решился бы взяться за ее постановку, и поверьте, совсем не потому, что в моде сейчас несколько совсем иные направления…. Но и «Божий суд», поверьте мне, тоже весьма не прост! Вы даже не представляете, насколько, несмотря на, казалось бы, внешнюю легкость, благодаря интересному сюжету, сложна эта повесть для постановки. Одно дело ее прочитать и переделать в пьесу и совсем другое поставить! Некоторые места здесь трудны даже очень опытным коллективам! – в конце концов воскликнул он.
