Слава Бродский - Бредовый суп
Мы, видимо, понравились хозяйке ресторана, и она все время помогала нашему официанту. Я спросил у нее, куда исчезли mussels.
– Все mussels отравлены, – сказала хозяйка, – и их опасно есть.
– А мы и не знали, – сказал я.
– Да, и не только mussels, а вообще всю морскую пищу. Очень опасно есть сейчас.
– Потому что лето необычно жаркое?
– Да, – сказала хозяйка. – Откуда вы?
– Живем в Нью-Джерси.
– А работаете в Нью-Йорке?
– Да, – сказала я.
– Мы тоже жили в Нью-Джерси, а потом переехали в Кливленд.
И мы узнали, что она держала там свой ресторан, но потом ее сын поехал учиться в Европу, и она отправилась за ним.
Когда мы уходили, я сказал ей, что впервые за все наше путешествие я почувствовал себя, как дома.
Когда мы вышли из ресторана, Маринка сказала мне, что она считает неправильным быть в Амстердаме и не зайти в “Coffee Shop”. И мы зашли в первый же “Coffee Shop”, который мы увидели.
Нас посадили за какой-то небольшой деревянный столик. И Маринка пошла выяснять, что там можно было бы покурить. К нам привязался какой-то молодой долговязый парень. Сначала он сказал, что траву надо разжевать хорошенько, и сам стал громко смеяться своей шутке. Когда он насладился достаточно этим, он стал объяснять нам, как выпотрошить табак, смешать его с травой и потом набить все обратно в сигарету. И наконец, когда Маринка благополучно справилась со всем, он стал выяснять, откуда мы, и почему я не курю траву. И Маринка сказала ему, что мне, наверное, придется менять работу, и потом долго и терпеливо рассказывала, какие мы проходим тесты, когда приходим на новое место. И парень смотрел на меня вполне сочувственно.
Г л а в а 15
– Ну, как у вас? – спросил я.
– Плохо, – сказал Даня. – Юрий Алексеевич соку дал.
К нам подошел Юрий Алексеевич.
– Все-таки это был Блэквуд, – сказал он.
– Блэквуд после ОСВ в трефах?
– Ну и что?
– А то, что вы слили все, что могли, – сказал Даня.
– Почему вы не разблокировались в пиках во второй сдаче? – спросил Кузьма.
– А как я мог разблокироваться? – сказал Юрий Алексеевич.
– А вы подумайте, – сказал Даня.
– А ему нечем думать, – сказал Кузьма. – Не надо было ставить его на последнюю игру.
– Какой же вы, Кузьма, – сказал Юрий Алексеевич, – не очень все-таки корректный человек. Ну просто хам.
– Какой же вы, Юрий Алексеевич, – сказал Кузьма, – не очень все-таки умный человек. Ну просто кретин.
Одноклассник
Амстердам, 13 августа 1997 года
Еще с вечера мы заказали завтрак в номер. Вернее, завтрак заказал только я. Потому что Маринка, когда увидела, что я отметил в меню, сказала, что этого вполне хватит на двоих. Я не был согласен с ней вечером, но утром, когда завтрак принесли, я понял, что был неправ. А принесли нам довольно внушительного размера кофейник, стакан апельсинового сока, половинку свежего грейпфрута, кувшин молока, cereal, йогурт, компот из инжира, омлет с беконом, дикими грибами и помидорами, блины с сиропом, bagel, creаm cheese, много маленьких вишневых и клубничных danish, ржаной хлеб с орешками и полным-полно баночек с джемами.
Сразу после завтрака мы поехали в Алкмар на сырный рынок. Молодые красивые парни, нарядно одетые, в белых с красным шляпах, таскали сыр на носилках от своих грузовиков до весовой комнаты и обратно. Они очень торопились или делали вид, что очень торопились, и несли свой сыр беглым шагом с криками всякими и прибаутками. На тех же самых сырных весах за полгульдена можно было взвеситься кому угодно.
– Ты слышала, что они объясняли про весы? – спросил я.
– Да, – сказала Маринка, – эти весы обнаруживают ведьму, поскольку ведьма не дает никакого веса.
– Мы будем взвешиваться?
– Нет.
– Почему?
– Страшно, – сказала Маринка.
Мы попробовали всякой всячины на этом рынке и накупили много сувениров. Я отдал их Маринке, и там был довольно большой медный колокольчик. Он все время звенел у нее в сумке, и я всегда знал, где Маринка находится. И это было вполне по-деревенски.
После сырного рынка мы поехали в Волендам. Зашли в первое же кафе в городе, а потом проехали немного дальше и запарковались около набережной.
Мы сели на маленькую скамейку и стали любоваться на лодки, стоящие на воде рядом с нами. Сразу откуда-то налетели разные маленькие птички, и среди них было много самых обыкновенных воробьев, которых мы давно уже не видели. Я купил какой-то бублик, и мы сидели и кормили этих голландских воробьев. А они совсем осмелели и боролись друг с другом за хлебные крошки прямо у наших ног. И мне пришлось купить еще один бублик.
Мы пошли бродить по набережной, свернули на маленькую улочку, на которой были одни сувенирные магазины, и зашли, наверное, во все. И накупили, конечно, много всякой ерунды.
Ближе к вечеру мы вернулись в Амстердам, к себе в отель, переоделись, спустились вниз и зашли в “The Lounge” перекусить. Мне дали копченых угрей с лососиной на поджаренном хлебе с каперсами и кольцами красного лука. Потом мы стали пить чай и съели много их домашней выпечки.
Мы вышли погулять и переходили от одной площади к другой. И на каждой из них выступали уличные артисты.
Вскоре мы вернулись к Краснопольскому на Дам. Там было особенно много народу, и мы увидели необыкновенно яркую девушку, которая танцевала какой-то испанский танец. Мы долго стояли там и смотрели, как наша Кармен очаровывала публику. Ей, конечно, бросали больше денег, чем другим. Я бросил доллар в ее сумку, и в этот момент она закончила танцевать. И я сказал ей, что она здорово танцует. Она посмотрела на меня очень пронзительно, и мне показалось, что она своим взглядом просверлила меня всего насквозь. И я стал расспрашивать ее, кто она и откуда, и узнал, что она учится в Амстердаме и подрабатывает там же, в университете, а летом, когда там все закрывается, она танцует здесь. “Это моя летняя работа”, – сказала она мне.
– Илюша! – крикнул кто-то совсем близко от нас.
Я обернулся. Это были Светка с Сережей.
– Привет, – сказал нам Сережа. – А это Борис, мой одноклассник. Борис… а по батюшке, как тебя, ты уж сам скажи.
– Просто Борис, – сказал Борис.
– Марина, – сказала Маринка.
– Привет, просто Борис, – сказал я.
– Здравствуйте, – сказал Борис.
– Где тут можно посидеть? – спросила Светка. – Я устала.
– Я тоже, – сказала Маринка.
– Пошли к нам в Краснопольский, – сказал я, – у нас там очень уютный бар.
Мы вернулись в Краснопольский и сели за столик “Golden Palm Bar”.
– А мы сегодня ходили на концерт и слушали Шнитке, – сказала Светка.
– Ну и как? – спросил я.
– Мне очень понравилось, – сказал Борис.
– А мне не понравилось, – сказал Сережа.
– Почему? – спросил я.
– А я вообще не люблю эту абстрактную музыку.
– Значит, тебе надо почаще слушать разную музыку, тогда ты начнешь что-то в ней понимать, – сказал Борис.
– А ты в ней что-то понимаешь?
– Да, и это дает мне возможность получать от музыки удовольствие.
– Я тоже получаю от музыки удовольствие. Но не от такой.
– А от какой? – спросил Борис.
– Мне нравится краковяк Старовольского.
– А что это такое?
– Э-э, – сказал Сережа, – ты даже не знаешь краковяк Старовольского?
– Если я не знаю этого, значит, это какая-то ерунда.
– Для тебя. А для меня это – хорошая музыка. А для тебя Шнитке – это хорошая музыка. А для меня – это ерунда. Тебе нравится одно, а мне – другое.
– Нет, нет, нет, – сказал Борис. – Дело не в том, что нам нравится разная музыка. Дело в том, что тебе не нравится какая-то определенная музыка только потому, что твой музыкальный вкус недостаточно развит.
– Надо ли мне понимать тебя так, что ты считаешь мои вкусы низменными, а свои – возвышенными.
– Это звучит грубо, но я бы ответил утвердительно на твой вопрос.
– Мне это нисколько не кажется грубым, – сказал Сережа. – Я просто не понимаю, почему ты ставишь свои вкусы выше моих.
– Потому что музыка, которая нравится мне и не нравится тебе, нравится еще очень многим. Тем, кто кое-что понимает в музыке.
– Краковяк Старовольского тоже нравится многим.
– Возможно, – сказал Борис. – Но они наверняка не принадлежат, скажем так, к кругу музыкально образованных людей и уж, тем более, к музыкальной элите.
– Ну и что? Элите может что-то нравиться или не нравиться по причинам весьма разным и зачастую ничего общего не имеющим с музыкой.
– Что же это могут быть за причины? – спросил Борис.
