Владимир Выговский - Огонь юного сердца
—Прекрасно! — воскликнул комиссар.— Это нам только и надо. Сегодня покончим с этим палачом, хватит...
Вечером, когда стемнело, я заманил собак в подвал и, закрыв их там, стал поджидать возле забора комиссара Левашова. Ровно в девять, как и было намечено, послышалось тихое условное царапанье по доске. Я подскочил к тому месту и немедленно перебросил приготовленную веревку, один конец которой быстро привязал к столбу. Вскоре над забором появилась рука с пистолетом, а потом выглянул и сам комиссар в гестаповской офицерской форме.
—Где часовой? — шепотом спросил он.
Там, возле ворот, с той стороны дома... Левашов осторожно спустился ко мне и опять спросил:
А Крейзель?
У себя в комнате лежит.
Куда окна выходят?
На левую сторону.
Тихо подойдя к особняку, мы через окно ванной, которая находилась на первом этаже, пробрались в дом.
—Здесь он...— шепнул я и показал Левашову нужную дверь.
Комиссар стремительно вошел в комнату и, направив на Крейзеля пистолет, скомандовал:
—Встать!.. Руки вверх!
Дядя выполнил приказ без промедления. Вытаращив от страха глаза, он забормотал:
—Согласно Гаагской конвенции от восемнадцатого октября тысяча девятьсот седьмого года о законах и обычаях войны вы не имеете права... Вы переодеты в чужую форму... Вы, как бандит, ворвались в чужой дом...
«Что там внизу?.. Что там внизу?..» — напряженно думал я. Сердце чувствовало что-то недоброе, и я рискнул...
Заперев из комнаты на крючок дверь, я открыл окно и осторожно начал спускаться. Овчарка сидела молча. Но, когда я спустился до половины карниза, Палме сразу вскочила и, задрав морду, тихо зарычала.
—Палме, фу-фу,— шепнул я и бросил ей конфету.
Поймав конфету, собака успокоилась, но я на всякий случай на землю не слез: добравшись до окна, стал на карниз и несмело прильнул глазами к маленькой щели, которая была в ставнях.
Несколько человек в гражданских костюмах тихо прохаживались по комнате и воровато поглядывали друг на друга. «Агенты! — мелькнуло у меня в голове.— Что им здесь надо?»
Потом в столовую вошли еще такие же люди. Их было человек десять, а может, и больше.
—Господа,— проговорил мой дядя по-русски. Все смолкли.— Прошу садиться.
Когда гости расселись, он сказал:
—Итак, господа, мы начнем. Сегодня мы должны с вами обсудить план разгрома большевистского подполья и навести наконец в городе порядок. Таков приказ фюрера! Вот он!..— Дядя поднял высоко над головой пакет с сургучными печатями.— Однако коммунисты, как и прежде, чувствуют себя хозяевами... Вы слышите? На покоренной нами земле хозяевами?! Это немыслимо.
Дядя еще долго говорил, брызгал слюной, захлебываясь от злости. Внезапно он смолк, жадно выпил стакан воды, обвел зелеными глазами слушателей и закончил такими словами:
—Кому, как не вам, нужно проявлять особую инициативу в борьбе с коммунистами: ведь при большевиках вы были раскулаченными, находились в ссылке, сидели в тюрьмах...
И, вероятно, поймав себя на том, что он, не желая того, начинает упрашивать, решительно перешел к обсуждению плана.
Из подслушанного мною стало ясно: гестаповцам удалось установить почти все явки подпольщиков и места проживания многих товарищей. На следующую ночь, по дядюшкиным расчетам, подпольщики будут все одновременно арестованы.
«Не выйдет!..» — в сердцах мысленно воскликнул я и поспешно начал карабкаться вверх в свою комнату.
А утром я предупредил об этой страшной угрозе комиссара Левашова.
Замолчите, штурмбанфюрер! Кто из нас бандит и кто к кому ворвался в дом, люди разберут потом,.. Жаль только — международный закон вы вспоминаете с большим опозданием. А у вас чудесная память, оказывается! Однако, когда вы мучаете в гестапо советских людей, сжигаете их жилища, вы почему-то забываете о международных условиях... Тогда вы не вспоминаете о них!
Оставьте в живых хоть мальчика,— вдруг умоляющим голосом прошептал дядя.
Напрасно, штурмбанфюрер, волнуетесь,— ответил Левашов.— О мальчике мы позаботились раньше вас, так как он наш юный разведчик.
Как?!
Очень просто... Это он провалил вашу последнюю операцию.
О, какой ужас!..
Левашов передал мне отобранный у дяди маленький пистолет, связал гестаповцу руки и плотно заткнул рот тряпкой.
—Стереги, Петя,— приказал комиссар,— а я, пока не поздно, уберу часового.
Как только Левашов вышел, дядя сразу же встрепенулся и стал приближаться ко мне.
Не подходи!—предупредил я, направив на него пистолет. Но пленный выпрямился и мгновенно бросился на меня.
Не подходи! — крикнул я и выстрелил.
Когда дядя упал, я закрыл лицо руками и чуть не закричал, Впервые в жизни я убил человека, да еще родственника... Вскоре вернулся Левашов. Увидев убитого, он все понял.
—Ну, Петя,— сказал, он, вздохнув,— твоя мечта сбылась: с дядей-фашистом мы покончили и теперь идем в партизанский отряд. В городе мы свое сделали, вместо нас тут останутся другие, а мы, сынок, возьмемся за автомат и примем бой уже в открытой партизанской борьбе против врагов.
ЧАСТЬ 2
ГИБЕЛЬ ГЕРОЯ
Ночь была темная, на небе ни звездочки, ни огонька вдали. Холодный ветер насквозь пронизывал одежду, острыми иголками впивался в тело.
В маленькой лощине неподалеку от Брест-Литовского шоссе собрались подпольщики.
Левашов негромко, но так, чтобы все слышали, говорил:
Вам, товарищи, конечно, всем известно, что нас раскрыли; следовательно, в городе нам оставаться больше нельзя. Пойдем в партизанский отряд, там нас ждут. Идти будем не группами, не все вместе, а по двое, по трое, а то и по одному. Так легче пробираться. Менее заметно. Придется пройти немало: двести пятьдесят — триста километров. Сбор в Олевском районе на Житомирщине, село Голыши. Это там, за Коростенем, Белокоровичами — знаете? В Голышах найдете лесника Назарчука. Пароль: «Привет вам от Ивана Ивановича». Ответ: «Где бы его видели?» — «В лагере военнопленных под Киевом». Понятно?
Понятно,— почти в один голос ответили подпольщики.
Вопросы будут? Тогда прощаемся...
Через минуту все разошлись. Мы с Левашовым остались вдвоем, еще раз проверили свои автоматы и тоже двинулись на запад, в еще более глубокий тыл врага.
Сперва шли медленно, осторожно, потом все быстрее и быстрее. Шли днем и ночью глухими дорогами, обходя села.
Отдыхали по-разному: в скирде соломы, в одинокой избушке*, а то и под открытым небом. Наконец на пятые сутки мы вошли в Коростеньский лес; отсюда нам оставалось пройти еще километров девяносто. Извилистая тропинка шла густым сосновым Сором. Было тихое морозное утро. Первый снежок, выпавший ночью, приятно похрустывал под ногами. Свежий прозрачный воздух придавал нам силу и бодрость. Теперь мы не спешили, потому что было уже недалеко, да и в лесу чувствовали себя безопаснее. Лес постепенно начал редеть. Мы вышли на про-секу и, пройдя по ней несколько километров, очутились на большой поляне. Пересекая ее, мы вдруг заметили в кустах вооруженных людей.
—Ложись! — скомандовал Левашов.
Я упал за большой пень и приготовил автомат. Нас тоже заметили.
Э! Подходите, не бойтесь!..— закричали нам.
А кто вы? — спросил Левашов.
Мы партизаны! А вы?..
Позади послышались чьи-то голоса. Оглянувшись, мы увидели гитлеровцев. Стало понятно: мы попали в засаду. Нас
окружали...
Сдавайтесь! — закричали фашисты, поднимаясь во весь рост.
Смотри не подпускай спереди,— шепнул мне Левашов,— а я сзади... Экономь патроны, без надобности не стреляй.
—Есть, товарищ командир.
—А теперь давай отползем немного вправо, там фашистов нет. Может, нам удастся прорваться.в лес.
Неожиданно застрочил пулемет, пули со свистом преградили нам дорогу...
—По нас не бьют,— проговорил Левашов,— хитрые, собаки: хотят живьем взять. Не выйдет! — и дал очередь из автомата.
Я тоже начал отстреливаться. Но фашисты ползли и ползли, пытаясь образовать вокруг нас непроходимое кольцо.
—Сынок,— сказал Левашов, обернувшись ко мне,— возьми сумку и ползи в лес. Среди документов — мой орден Ленина. береги его, Петя, наступит такое время, когда ты будешь иметь право носить его... Ползи.
—А... а вы?
—Я буду прикрывать тебя огнем. Вдвоем нам отсюда не выбраться,
- Нет, нет, я вас не оставлю!
—Выполняй!
Я не могу... оставить вас...
—Я приказываю!
Что хотите, то и делайте со мной, товарищ командир, я не могу. Лучше вы!.. Вы больше пользы принесете, чем я...
Ты не справишься, Петя, и тогда погибнем оба... А погибать обоим — бессмысленно! Ползи, пока не поздно!
У меня замолк автомат. Кончились патроны. Гитлеровцы с криком бросились на нас. Левашов швырнул гранату. Однако один немец успел выстрелить — разрывная пуля раздробила комиссару колено.
