Джен Коруна - Год багульника. Осенняя луна
Их лица были совсем близко — всего один вздох, один удар сердца еще разделял их губы. Но сердце Кравоя замерло в нерешительности — чистота юной эльфы, закованной в свою невинность, как в стальную броню, останавливала его, подобно невидимой стене. Его рука застыла на спине Моав — затаив дыхание, он не смел более коснуться ее тела, ставшего вдруг священным и неприступным. Молящие глаза эльфы горели, требуя его нежности, несбывшиеся поцелуи таяли на приоткрытых губах, но Кравой чувствовал, что время ее любви еще не наступило. Знал, что пройдет еще несколько зим, прежде чем сердце маленькой эллари окончательно раскроется для кейны, а тело — для жарких мужских ласк… Он отнял руку и тихо лег рядом с ней, рассматривая эту новую Моав, тайную и страстную, замкнутую в своем целомудрии до назначенного часа, и лежал так до самого рассвета, а она смотрела на него…
Тогда Кравой и представить себе не мог, что не его губы сорвут первые стоны расцветшего тела Моав, чужие руки сомнут ее в объятьях, чужое сердце камнем упадет на ее нежную грудь! И вот теперь невидимая стена снова стояла между ним и его любовью, но это была не чарующая невинность девичьего тела, а чья-то нахальная тень, отобравшая сердце его Йонсаволь, заставившая Кравоя замолчать. И он молчал, всеми силами пытаясь скрыть, что не послушался мудрого совета Лагда, что любит ее по-прежнему! Ее, чужую кейнару, запретную и недосягаемую, а оттого еще более желанную…
Скоро дрова догорели, солнечный эльф отвернулся от того места, где недавно пылал костер, и заснул. В эту ночь ему ничего не снилось.
***
Когда Моав открыла глаза, Кравой был полностью одет и собран. Он стоял возле кострища, сложив руки на груди, весь его вид красноречиво говорил о хорошем настроении и прекрасном самочувствии.
— Ну что, в обратный путь? — вопросил он вместо привычного «доброе утро». — Шорох, наверное, там уже совсем меня заждался!
Однако веллара не разделяла его благих намерений. Она села на плаще, скуластое личико стало серьезным и сосредоточенным.
— Придется ему подождать еще немного.
Кравой бросил на нее удивленный взгляд. Она возмутилась:
— Мы не можем так это оставить! Что с того, что Седна нам отказала, должен быть еще какой-то способ добраться до Нар-Исталя!
Жрец солнца страдальчески вздохнул — похоже, их общение с морем было еще не закончено.
— У меня есть план, — заговорщицки подмигнула Моав.
Он вздохнул еще раз.
— И в чем же он состоит?
— Увидишь. Для начала нам надо добраться до бухты Иголки — слышал о ней?
— Не слышал и, честно говоря, не жалею об этом, — пробурчал Кравой — все, что касалось моря, холода и темноты по-прежнему было ему не по душе.
Моав посмотрела на него со снисхождением, с каким смотрят на капризного ребенка.
— Это место, где вылупливаются маленькие навы — ну детеныши, понимаешь?
Кравой описал рукой в воздухе неопределенную фигуру.
— В общих чертах, да — они вылупливаются, потом растут, вроде как головастики, плавают себе, потом…
— Да гур с ними, с головастиками! — досадливо воскликнула Моав.
Рука краантль застыла, не закончив жеста, он удивленно воззрился на подругу — он еще никогда в жизни не слышал, чтобы та ругалась! Моав смутилась и поспешно уточнила:
— Я хотела сказать, нам неважно, как они вылупливаются — важно, что они выбрали для этого именно это место! Представь себе, все навы, как один, плывут туда, чтобы завести потомство! Ты только подумай, что будет, если с этой бухтой что-нибудь случится!
— Что с ней случится? — недоуменно спросил Кравой.
— Ну, мало ли что… Предположим, она вдруг станет непригодна для роста икры, и все детеныши окажутся под угрозой.
— Ужас какой! Бедные детеныши!
— Бедные. А вот теперь подумай — наверняка хоть кто-то из их родителей хоть краем уха слышал о том, где спрятана Полночная Молния.
— Ну и что? — осторожно спросил краантль.
— Ну и то, что они могут нам это рассказать.
На лице Кравоя отразился испуг, смешанный с недоверием.
— Ты что, хочешь убить маленьких детенышей?!
— Да никого я не буду убивать, — отмахнулась Моав. — Просто пригрожу и все.
Солнечный эльф смотрел на нее все с тем же выражением ужаса на лице — он и представить себе не мог, что в этой красивой головке могут рождаться такие жестокие мысли. Моав, похоже, поняла его недоумение.
— Но это наш последний шанс узнать, где находится Нар-Исталь! К тому же, я обещаю, никто не пострадает…
Лицо Кравоя исполнилось совершенно непреклонной решимости, карий взгляд стал острым и пронзительным, как у орла.
— Хорошо, — спокойно заговорил он, в его голосе послышались ровные, но стальные нотки, те черты характера, за которые его избрало самое грозное из светил, — я пойду с тобой, но только при условии, что никто действительно не пострадает. Ты знаешь, я готов разделять твои идеи, но не те, которые переходят все границы! Я не позволю тебе убивать невинных малышей из-за какого-то куска металла. Ясно? Иначе пеняй на себя — я предупредил.
Его голос звучал так твердо, что Моав на несколько мгновений растерялась: похоже, она тоже недооценила товарища.
— Хорошо, хорошо, — смутившись, поспешила заверить она, — я ведь даже и не думала вредить кому-то!.. Мы просто попробуем с ними поговорить, и все.
— Вот и договорились, — выразительно произнес Кравой, продолжая глядеть ей прямо в глаза. — Куда нам идти?
— Вдоль берега, еще день. Если сейчас выйдем, то, думаю, к вечеру придем.
— Тогда чего же мы ждем?
Моав с поспешностью стала собираться. Запихивая вещи в сумку, она время от времени искоса поглядывала на Кравоя, и на лице у нее было написано явное удивление. До выхода они не сказали друг другу ни слова. В молчании они покинули лагерь и двинулись вдоль моря. Необычайно послушная и тихая, лунная эльфа топала следом за краантль. Тот шел быстро, не оборачиваясь. Лишь через пару часов такого марша Моав подала голос, осторожно попросив сделать привал. Жрец солнца прошел еще немного, выбрал удобное место и остановился. Моав тут же бросилась старательно собирать дрова; раньше она никогда этого не делала — всем, что касалось костра, занимался он…
Удивленно понаблюдав, как она складывает сухие ветки рядом с местом для огня, Кравой стал отламывать тонкие палочки и выстраивать их шалашиком. Моав присела рядом с ним, с робкой улыбкой протянула несколько особо сухих прутиков. Отвлекшись от своего занятия, он с тревогой взглянул в ее лицо: она виновато потупила взгляд, бледные губы задергались. Казалось, она вот-вот расплачется. Совершенно обескураженный, Кравой взял протянутые веточки — холодные пальцы эллари схватили его руку. Он тихонько пожал тонкую ладошку; в этот же миг Моав кинулась вперед, крепко обвила руками его шею и разрыдалась. Солнечный эльф растерянно погладил ее по спине.
— Что с тобой, моя птичка?
— Ни… ни… ничего… — прорыдала она в ответ, прижимаясь к его плечу, — просто решила поплакать…
Все еще в некотором недоумении, он ласково обнял ее и усадил поудобнее к себе на колени.
— Ну, тогда поплачь — это, наверное, тоже полезно, — тихо и нежно сказал он и незаметно поцеловал ее в висок. — Моя маленькая гордая птичка…
Моав хныкала еще некоторое время, обнимая загорелую шею, а он успокаивал ее, шептал на ухо добрые слова, приглаживал растрепавшиеся волосы. Наконец, она успокоилась, отпустила его, с виноватой улыбкой утерла глаза. Кравой улыбнулся ей в ответ.
— Ну, если ты наплакалась, можем разжигать костер.
Она быстро кивнула. После такого примирения — странного в виду отсутствия ссоры — обед прошел на ура. Настроение обоих было разнежено-внимательным, в каждом их движении сквозила особая забота к друг другу. Путь до назначенной бухты занял весь остаток дня. Решив, что нужно иметь хотя бы общее представление о месте, куда идешь, Кравой решил расспросить Моав.
— Слушай, а что за название такое — бухта Иголки? — догнав ее, спросил он.
— Есть такая легенда: много лет назад Эллар, сидя на облаке, вышивала себе пояс и ненароком уколола руку, да так, что на пальце выступила кровь. Рассердившись, она размахнулась и выбросила иголку, которая ее поранила. Эта иголка упала в море, в том месте, где сейчас находится бухта. Оставшаяся на ней капелька крови Эллар растворилась в воде, наполнив ее особенной силой. Морские звери, рыбы и другие существа вскоре заметили, что рожденные в этой бухте детеныши вырастают здоровыми и сильными. Они стали приплывать сюда, что вывести потомство. Но для того, чтобы оно выжило, обязательно надо, чтобы новорожденные постоянно находились в воде — лишь она дает им силы. Если вода отступит, они погибнут.
— С чего же ей отступать? — удивился Кравой.
— Ну мало ли… Ведь существуют же приливы и отливы — вдруг наступит такой сильный отлив, что все детеныши окажутся на суше.
— Бедняги! Даже представить себе страшно! — ужаснулся жрец солнца.
