Эндрю Кин - Ничего личного: Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные
Но конечно же, предприниматели-победители, получающие всё, наподобие Рида Хоффмана, Тима О'Рейли и Пола Грэма, знают о неудачах не больше, чем Майкл и Кзоши Бёрч о том, как управлять деревенским пабом. Поэтому, чтобы понять, что же такое неудача и где действительно находится «Центр неудач», я перелетел почти за 4300 км на восток от Сан-Франциско в Рочестер. Однако единственным намеком на «неудачу», который я увидел в здании аэропорта, была глянцевая обложка посвященного технологиям делового журнала, выставленного в витрине киоска.
Кремниевая долина пришла в Рочестер. Или, по крайней мере, в этот киоск. На обложке был изображен энергичный молодой предприниматель с темной козлиной бородкой и в очках с темной оправой, одетый в толстовку, потертые джинсы и старые кеды — словно он собрался на тусовку в The Battery. Со всем старанием он крушил вдребезги кувалдой какие-то пластмассовые предметы.
«НАСТОЯЩЕЕ СОЗИДАТЕЛЬНОЕ РАЗРУШЕНИЕ» — кричали на обложке буквы, такие же черные, как бородка и оправа очков чувака8.
Не нужно быть семиотиком, чтобы понять смысл этой картинки с ее посланием («двигайся быстро и круши все на своем пути») для Рочестера — и для всего остального мира.
Бо́льшая часть промышленной экономики Рочестера за последнюю четверть века была вдребезги сокрушена ураганом созидательного разрушения Шумпетера. В свете этого смысл изображения на обложке журнала трудно было не понять: кувалда символизировала собой разрушительную мощь цифровой революции, а пластиковые предметы, подвергшиеся разрушению, — сам сломленный город.
Говорят, что одно изображение стоит тысячи слов. И жители Рочестера знают цену этой картинки. Для города, где находится всемирная штаб-квартира корпорации Eastman Kodak, изображения, а точнее фотографии, некогда были тем же самым, чем являются автомобили для Детройта или Интернет для Кремниевой долины. Известный как «мировой фотоцентр» и «город моментального снимка», Рочестер был обязан своим процветанием миллионам «моментов Kodak», схваченных всеми нами за последние 125 лет.
«Вы нажимаете на кнопку, мы делаем все остальное», — обещал основатель компании Джордж Истман в 1888 г., представляя публике первую ручную фотокамеру. Именно так мы и поступали на протяжении всей индустриальной эпохи — нажимали на кнопку на наших фотокамерах Kodak и полагались на то, что высококачественные пленки Kodak и фотоцентры Kodak сделают все остальное. Разумеется, мы платили за это, обменивая наши деньги на качественно отпечатанные фотографии, которые становились нашей собственностью. И так в течение более чем столетия миллионы «моментов Kodak» обеспечивали Рочестеру богатство и славу. Но сегодня потускневший «момент Kodak» превратил Рочестер из «мирового фотоцентра» в символ неудачи.
Как пел Пол Саймон в своем популярном хите Kodachrome (1973), Kodak дарит нам чудные «яркие краски». Песня была посвящена цветной пленке, которую компания начала производить в 1935 г. и которую Дэвид Уиллс, автор книги «Голливуд на пленке Kodachrome» (Hollywood in Kodachrome), называет «эффектной» и описывает как «тождественную четкой детализации и насыщенному цвету», создающую «резко очерченные» изображения с «минимальной зернистостью»9. На протяжении 70 лет Kodachrome добросовестно позволяла запечатлевать моменты мировой истории. Именно на этой пленке было снято большинство самых точных и памятных фотографий ХХ в. — от снимков лунного ландшафта, сделанных Нилом Армстронгом в 1969 г., до официальных образов многих голливудских звезд10. Но слова песни Саймона в той же мере можно было отнести и к Рочестеру, ведь он, благодаря контролю Kodak над мировой фотоиндустрией, расцвел ярчайшими «красками» — процветающей местной экономикой и десятками тысяч хорошо оплачиваемых рабочих мест.
Мы не перестали фотографировать, но проблема в обратном. В 2011 г. мы сделали 350 млрд фотографий, а в 2013-м ошеломляющие 1,5 трлн — больше, чем за всю предыдущую историю человечества. «Фотографии сексуальнее слов», — объясняет Джошуа Чуан, куратор Центра креативной фотографии при Университете Аризоны11. «Я фотографирую, следовательно, я существую»12, — замечает обозреватель Wall Street Journal Эллен Гамерман, имея в виду сложившуюся культуру, заставляющую нас фотографировать на мобильники с такой одержимостью, что если бы все 125 млрд фото, сделанных в США в 2013 г., распечатать форматом 10×15 см, то ими можно было бы выложить путь от Земли до Луны и обратно 25 раз.
Самое печальное в истории с Рочестером — чем больше мы фотографируем, тем меньше рабочих мест остается в «городе моментальной фотографии». «Не отнимайте у меня Kodachrome», — умолял Пол Саймон в своей песне. Однако цифровая революция отняла у нас не только пленку Kodachrome, но и бóльшую часть самой компании. В 1973 г., когда Саймон написал свою песню, Kodak контролировала 90% рынка пленок и 85% рынка фотокамер в Соединенных Штатах13. Спустя 25 лет Kodak прекратила производство Kodachrome, положив конец 74-летней истории пленки. А в сентябре 2013 г., за несколько месяцев до моего приезда в Рочестер, истощенная Kodak реорганизовалась на основании 11-й главы Кодекса США о банкротстве, распродав в огромном количестве свои активы и уволив большинство сотрудников.
В черно-белом цвете жизнь гораздо хуже, пел Пол Саймон. Да, намного, намного хуже. «Целый город лишился своей сердцевины», — написал культуролог Джейсон Фараго в эпитафии Рочестеру14. Крах Kodak стал «трагедией в экономической жизни Америки», — посетовал председатель суда, где рассматривалось дело о завершении процедуры банкротства. Настоящая трагедия заключается в том, объяснил судья, что 50 000 пенсионеров, многие из которых всю жизнь проработали на компанию, либо полностью лишатся своих пенсий, либо, в лучшем случае, получат скудные выплаты из расчета четыре-пять центов на доллар15. Если позаимствовать определение президента Sequoia Capital Майкла Морица, жизнь стала по-настоящему «нелегкой» для постаревшего промышленного рабочего класса Рочестера.
Другой судья по делу о банкротстве, чей дед работал в компании Kodak, отозвался об этой трагедии в еще более мрачном тоне. «Процедура банкротства была горестной, — сказал он. — Как будто мы потеряли члена семьи»16.
Я прилетел в Рочестер в поисках Kodak. Хотел своими глазами увидеть этот сломленный город, эту эпическую неудачу, лишившую Рочестер его сердца. Но порой даже при помощи новейших карт и программ навигации Google и Apple трудно отыскать истоки неудачи.
Ураган приближается к офису рядом с вами
«Через полмили поверните налево на проезд Инноваций», — проинструктировал меня голос.
Если бы и в реальной жизни дорогу к инновациям было найти так же легко… В поисках Kodak я вел взятую напрокат машину по Рочестерскому технологическому парку — скоплению малоэтажных офисных зданий на окраине города рядом с шоссе. Дорогу мне указывал механический женский голос, доносившийся из моего iPad.
«Через четверть мили поверните направо на улицу Креативности, — продолжал направлять меня невозмутимым механическим голосом алгоритм Google Maps. — Затем через восемьсот ярдов поверните направо на улицу Инициатив».
Рочестерский технологический парк был разбросан по одинаково выглядящим улицам с оптимистичными названиями. Мне сказали, что исследовательская лаборатория Kodak расположена где-то внутри комплекса, и, пока колесил по его дорожкам, я понял, что отыскать здесь инновации, креативность и инициативы не менее трудно. В этом беспорядочно разросшемся, состоявшем из множества малоэтажных офисных зданий технопарке не хватало самой главной составляющей — людей. Казалось, здесь не было ни души. Место выглядело безнадежным, в духе «великого угрюмца» Уильяма Гибсона. Создавалось впечатление, будто в Рочестер переместили Кремниевую долину, да позабыли про людей и заменили их роботами.
Возможно, так оно и есть. «У этой невидимой силы много имен. Компьютеризация. Автоматизация. Искусственный интеллект. Технологии. Инновации. И, всеобщие любимцы, РОБОТЫ», — написал в 2014 г. в Atlantic Дерек Томпсон, выражая нашу растущую озабоченность по поводу сокращения рабочих мест в американской экономике17. Словно в ознаменование (или же оплакивание) 25-летнего юбилея Интернета, в 2014-м американцы наконец-то в полной мере осознали то, что колумнист Wall Street Journal Дэниел Акст называет «боязнью автоматизации»18. Так, на обложке делового журнала, который я читал во время полета из Чикаго в Рочестер, был изображен смертельный торнадо, сметавший рабочее пространство. «Ураган приближается к офису рядом с вами…» — предупреждал вынесенный на обложку заголовок статьи, посвященной угрозе со стороны технологий для «завтрашних рабочих мест»19.
Многие другие авторы также разделяют этот страх перед автоматизацией. Известный экономический обозреватель Financial Times Мартин Вулф предупреждает, что умные машины могут лишить средний класс рабочих мест, тем самым усугубив имущественное расслоение, сделав богатых «равнодушными» к судьбе остальных людей и превратив в «посмешище» демократические ценности20. «Роботы уже идут, скоро они отнимут у вас работу»21, — сетует обычно оптимистичный экономист Тим Харфорд, комментируя покупку Google в декабре 2013 г. компании Boston Dynamics, производителя боевых роботов, таких как Big Dog — четырехногого железного монстра длиной около метра и весом 110 кг, способного нести груз весом 150 кг и взбираться по заснеженным пешим маршрутам. Харфорд выразил опасение, что 2014-й может стать годом, когда компьютеры наконец-то обретут самосознание — эту перспективу он по понятным причинам считает «серьезной» из-за ее «негативного воздействия <…> на рынок труда»22. Его особенно беспокоит, что умные технологии в возрастающей степени вымывают рабочие места среднего класса среди операторов печатающих устройств, клерков, турагентов и банковских служащих.
