Эндрю Кин - Ничего личного: Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные
Вдохновленный трудом Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», американский социолог Роберт Мертон предложил концепцию «непреднамеренных последствий» целенаправленной социальной акции. История Facebook прекрасно подтверждает его теорию. Facebook была замышлена с целью объединить нас в виде счастливой глобальной деревни. Но произошло обратное. Вместо того чтобы объединить нас, как показало исследование, проведенное в 2013 г. психологом из Мичиганского университета Этаном Кроссом, Facebook делает нас более завистливыми и несчастными100. Не устанавливает он и доверительных отношений: как показал проведенный в 2014 г. агентством Reason-Rupe опрос в США, всего 5% респондентов готовы доверить Facebook свои персональные данные — значительно меньше, чем доверяют Федеральной налоговой службе (35% опрошенных) и Агентству национальной безопасности (18%)101. А вместо радости, как показал опрос 600 пользователей Facebook, проведенный в 2013 г. Институтом информационных систем при Университете имени Гумбольдта в Берлине, Facebook заставляет более 30% своих пользователей чувствовать себя более одинокими, обозленными или разочарованными102.
Ничто из этого не должно вызывать удивления. Так происходит, когда поддерживать разговор доверяют гику, который разговаривает, как компьютер. Так происходит, когда вы доверяетесь человеку, который полностью лишен способности к сопереживанию.
Распределенный капитализм
Чтобы объяснить децентрализованную архитектуру Всемирной паутины, Тим Бернерс-Ли любил сравнивать ее с системой капиталистического свободного рынка. «Я говорил людям, что Всемирная паутина похожа на рыночную экономику, — написал он в своей автобиографии. — В условиях рыночной экономики каждый может торговать с каждым, и для этого им не нужно идти на рыночную площадь»103.
Но в нынешнюю либертарианскую эпоху сходство между Всемирной паутиной и капитализмом вышло за рамки одной только архитектуры. Кремниевая долина превратилась в новую Уолл-стрит, потому что изобретение Бернерса-Ли стало носителем сетевой модели капитализма XXI в., предлагающей своим предпринимателям фантастическое финансовое вознаграждение по принципу «победитель получает всё». «Мы живем во времена, когда почти что угодно можно купить и продать» — так характеризует моральный философ Майкл Сандел «эру рыночного триумфализма», начавшуюся в конце холодной войны104. Интернет — этот, по словам Джона Дорра, «крупнейший создатель легального богатства за всю историю человечества», спроектированный учеными, работавшими на холодную войну, и достигший совершеннолетия в том же году, когда рухнула Берлинская стена, — стал особенно благодатной почвой для триумфализма идеологов свободного рынка наподобие Тома Перкинса. Разумеется, у Перкинса есть все основания чувствовать себя триумфатором. Ларри Пейдж и Сергей Брин сегодня стоят по $30 млрд каждый, благодаря тому что сумели успешно монополизировать рынок по покупке и продаже цифровой рекламы. Такое же состояние в $30 млрд сколотил себе и Джефф Безос за счет того, что в его «Магазине всего» предлагаются цены ниже и больше товаров, чем у конкурентов. А основатель и генеральный директор Facebook Марк Цукерберг накопил свои $30 млрд на монетизации дружбы.
За четверть века с момента изобретения Всемирной паутины Интернет прошел полный круг от запрета коммерции во всех видах до превращения абсолютно всего, особенно нашей частной жизни, в прибыльную деятельность. «Бизнес социальных медиа представляет собой агрессивную экспансию капитализма в наши личные отношения, — замечает генеральный директор сервиса Snapchat Эван Шпигель по поводу монетизации нашего внутреннего мира социальными сетями наподобие Facebook. — Нас просят хорошо себя представлять перед своими друзьями, подлаживаться к ним, работать над персональным брендом, а бренды учат нас тому, что аутентичность есть следствие совместимости с другими. Мы должны восхвалять нашу подлинную сущность и выставлять ее напоказ перед всеми своими друзьями, иначе мы рискуем себя дискредитировать»105.
Бернерс-Ли трактовал капитализм слишком упрощенно. Вместо того чтобы оставаться статичной рыночной структурой, создающей возможности для торговли, капитализм, как утверждает австрийский экономист Йозеф Шумпетер, представляет собой «эволюционный» процесс экономических изменений, который «никогда не может быть стационарным». В своем фундаментальном труде «Капитализм, социализм и демократия»[11] (1942) Шумпетер ввел концепцию «созидательного разрушения» для описания непрерывных циклов разрушительных инноваций — реинноваций, движущих развитием капитализма. «Этот процесс «созидательного разрушения» является самой сущностью капитализма, — настаивал Шумпетер. — В его рамках приходится существовать каждому капиталистическому концерну»106.
Следовательно, и интернет-экономику можно рассматривать как эволюционный процесс, а не статический набор рыночных отношений. В периоды как Веб 1.0, так и Веб 2.0 Интернет в основном занимался подрывом традиционных медиа, коммуникаций и ритейла. За 20 лет, после того как в апреле 1994 г. Джим Кларк и Марк Андриссен запустили Netscape, штормовой ветер «созидательного разрушения» Шумпетера кружил главным образом над такими сферами, как фотография, музыка, масс-медиа, телекоммуникации, кино, издательское дело и розничная торговля.
В течение же следующих 25 лет этот цифровой ветер перерастет в ураган пятой категории и до основания перелопатит буквально каждую отрасль — от образования, финансов и транспорта до здравоохранения, государственного управления и производства. Этот нарастающий ураган будет подпитываться непрерывным ростом вычислительных возможностей (закон Мура) и сетей (закон Меткалфа), увеличением скорости широкополосного доступа и перемещением всех компьютерных приложений на так называемое «облако». Уже к 2018 г. в результате падения цен на смартфоны и распространения беспроводных сетей, как напоминает нам исследовательская команда Патрика Серваля из Ericsson, количество мобильных подписчиков среди пользователей смартфонов вырастет до 4,5 млрд. А когда компьютерные чипы станут настолько малыми, дешевыми и мощными, что их можно будет прикреплять к одежде или даже принимать внутрь, и когда все наши действия на компьютерных устройствах будут происходить в Сети, тогда «Интернет всего» и «Интернет всех», хорошо это или плохо, неизбежно станут реальностью.
Когда Интернет проникнет повсюду, за ним последует и сетевой рынок. Цифровая рыночная площадь уже начинает походить на хаотическую децентрализованную паутину, изображенную Йонасом Линдвистом на стене стокгольмской штаб-квартиры Ericsson. Сегодня руководители и посредники в таких различных отраслях, как финансы, транспорт и туризм, имитируют модель распределенного бизнеса Google. Распределенный капитализм — это вездесущий капитализм. Такова эволюционная логика сетевой экономики.
На финансовом рынке виртуальная валюта Bitcoin (биткойн) уже имеет собственные индексы торговли, а объемы спекуляций ею составляют сотни миллионов долларов. Цифровые деньги наподобие биткойна представляют собой пиринговую альтернативу централизованно контролируемым валютам, таким как доллар США или шведская крона; альтернативу, из которой устранены посредники, т.е. банки с их комиссионными сборами. Объясняя в New York Times, «в чем значение биткойна», Марк Андриссен (ныне управляющий партнер венчурного фонда Andreessen-Horowitz с активами $4 млрд, инвестировавшего $50 млн в основанные на биткойнах стартапы, такие как виртуальный кошелек Coinbase) утверждает, что эта новая виртуальная валюта отражает «классический сетевой эффект — петли положительной обратной связи». Как и в случае со Всемирной паутиной, пишет Андриссен, чем больше людей используют новую валюту, «тем более ценным становится биткойн для использующих его людей»107.
«Вдруг, словно из ниоткуда, рождается новая мистическая технология, которая на деле оказывается результатом двух десятилетий интенсивного труда почти что анонимных исследователей и разработчиков, — восхищается Андриссен, предсказывая историческую значимость сотворенной в Сети валюты. — О какой технологии я говорю? О персональных компьютерах в 1975 году, об Интернете в 1993-м и (я в это верю) о биткойне в 2014-м»108.
То, что в Кремниевой долине скромно называют «распределительной экономикой», является предшественником системы распределенного капитализма, приводимой в действие сетевым эффектом петель положительной обратной связи. Инвесторы наподобие Андриссена рассматривают Интернет — предположительно суперэффективную, «свободную от трения» платформу для покупателей и продавцов — как модернизацию структурно неэффективной, вертикально организованной экономики ХХ в. Помимо пиринговых валют, подобных биткойну, новая бизнес-модель распределения предусматривает сетевой краудфандинг наподобие проинвестированного Джоном Дорром веб-сайта Indiegogo, позволяющего любому человеку собрать деньги на реализацию своей идеи.
