Максимов Юрий - Христианский квартал
- Монах Хризостом, господин. Едет из Константинополя в Иерусалим, паломник. Отстал от группы в Тиннисе. Вчера остановился у меня на ночлег.
- Джаваз с собой?
- Авва, он просит показать твой пропуск. - перевёл Юнус.
Монах молча достал из рукава бумагу и протянул ему. Юнус передал епископу, а тот уже - сборщику. Поморщившись, араб долго разглядывал джаваз, и наконец, отдал его.
- Веди нас к себе.
- Да, господин.
С обеих сторон по трое стали сахибы, и - обратно, щурясь от слепящего светила, к злосчастному угловому дому вдовы Ханна. Гулко, как в колодце, раздаются средь пустой улицы шаги. Сзади епископ болтает с надменным арабом, по бокам шагают рослые мужики при оружии, поодаль плетётся удивлённый отец Хризостом.
Колотится сердце, кровь стучит в голове. "Неужели... неужели это со мной, Господи? Ясно теперь, отчего все попрятались. Но ведь... раньше срока... почти на два месяца раньше, на авваль же должно было пять выйти... Сколько там у меня? Может, хватит? Две тыщи - Марии на приданное, под шёлк, на заём... Десять лет копили... Всё прахом. Нет, не хватит... Господи! И Сержис - неужто не мог предупредить? Видел ведь из своих окон. А ведь предупреждал!" - догадался вдруг Юнус, - "На базар звал и через ряды идти уговаривал... И про коптов не зря помянул... А на меня словно затмение нашло. Тупица! Эх, что же делать-то теперь?"
- ...здесь, господин, о которых я говорил. Такая тонкая работа - в Ракке ничего похожего не найдёте. - доносится слащавый говорок епископа, - Может, заглянем? А то что потом возвращаться, ноги трудить?
Сахибы остановились - видно, кто-то скомандовал сзади. Юнус тоже замер, развернулся.
- Ступай, ибн Хунайн, - велит араб, равнодушно глядя на него, - Жди нас позже, приготовь, что положено. Постояльца своего отправь, в эту ночь ему придётся искать другой ночлег. Абдаллах, Муса - сопроводите.
Двое сахибов - высокий и сутулый - склонились, как и Юнус. Епископ бросил на него пронзительный взгляд, подошёл к воротам резчика Мансура и постучал. Сборщик перешёл на затенённую сторону улицы.
Юнус зашагал дальше, быстро припустил - сахибы еле поспевали. Топот сандалий сзади - отец Хризостом догнал.
- Иона, что тут?
- Беда, авва. - ответил Юнус, утирая пот со лба, - Пришли за податью. Это сборщик был. Владыка задержал его чуть.
- И много он с тебя возьмёт?
- Всё.
Сахибы подозрительно косятся на них, ну и пусть, всё равно по-гречески не понимают.
- Как так? Почему всё? Пожалуйся властям, это же грабёж, а не подать!
- Нельзя, авва. Уговор.
- О чём ты?
- Уговорились мы, давно уже, ещё отцы наши. Раз в пять лет приходит к нам сборщик, за то мы лично ему собираем пятьсот динаров. А подати записывают на первого встречного. Он и должен за всех отдавать.
- Ты же сказал, что вы не видите даже лица сборщика?
- Те, кто здесь живёт - не видит. Кто увидел - тут уже больше не живёт, дом, лавка, жена, дети, сам - всё идёт на продажу в счёт уплаты. Зато остальные живут спокойно.
- Господи, помилуй!
- Авва, помоги мне!
- Что мне сделать, Иона?
- Возьми сына моего младшего, Матфея. Увези с собой. Сейчас домой придём, я сахибов отвлеку, а ты сажай его на мула и отправляйтесь как можно быстрее.
- Что ты говоришь, Иона, как я возьму его?
- Назовёшь племянником. Палестину будете проходить - там много монастырей, оставь где-нибудь на воспитание.
- Да все же знают, что у тебя был сын, погонятся за нами.
- Не погонятся. Сахибы не знают, а когда епископ подойдёт со сборщиком, скажу, что Мати умер недавно. Что они сделают, если вы уже будете далеко? Отец, смилуйся, спаси хоть его. Копты же купят, знаешь ведь, что с ним сделают... Пощади, авва!
- Ладно, возьму. - кивнул монах, сдвинув брови, - Даст Бог, и остальные поверят, что он мне племянник.
Вот уже подошли, скрипнули родные ворота. Кривая маслина, колодец, Тим всё также лениво дремлет в тени - недолго тебе осталось, новые-то хозяева вряд ли оставят, бегать тебе тогда по помойкам. Мати притаился за хлевом, с любопытством разглядывает незнакомых людей с мечами на поясах.
- Проходите, дорогие господа, отдохните в тени. - угодливо бубнит Юнус арабам.
И - внутрь, откинув полог, в прохладный полумрак. Анна встревоженно глядит на сахибов, сжав пальцы.
- Принимай гостей. - сухо, по-арабски велит Юнус, и, уже шёпотом, приблизившись, на греческом, одно лишь слово: - Налог.
Встретились взглядами - всё поняла. Поклонилась гостям, улыбнулась и - за порог, в комнаты.
- Господа, позвольте угостить вас с дороги, не отвергните нашего гостеприимства.
Солдаты не отвергают. Ещё бы - столько по солнцепёку мотаться. Подушки тут же, садятся, вытягивая обутые ноги на ковре, глазеют на узорчатые ковры и красно-зелёный свет, падающий от цветных стёкол на окнах.
Надо спешить!
Юнус метнулся в кладовую, вытащил круглый стол в проход, выволок в комнату, поставил перед этими. Поклонился, растянув губы в улыбке. Дивятся, варвары, разглядывая чеканный узор по медной поверхности. Дивитесь, дивитесь, шакалы. Скоро сможете это купить.
Анна принесла таз и ковш - руки помыть перед едой. Появилась Мария, в левой руке ваза с яблоками, в правой - кувшин с розовой водой. Дивитесь, шакалы - китайский фарфор, каймакский халандж!
Но "гости" смотрят вовсе не на посуду.
Юнус увидел, как глядит сутулый на его дочь и вздрогнул. Знаком ему такой взгляд - так придирчивый покупатель оглядывает ткани у него в лавке.
Стиснув зубы, снова улыбнулся "гостям". Мария вышла. Зазвенела струйка воды по дну таза, сахибы принялись мыть руки.
Всё, можно уходить, Анна справится сама. К пологу, шорох ткани и - за порог, во двор. Отец Хризостом уже вывел своего мула, навьючивает. Только бы успеть! Где же Мати? Двор проносится перед глазами - кривая олива, колодец, хлев - вот он, подглядывает сквозь круглые стёкла за "гостями".
Со всех ног к ребёнку, присел, развернул личиком к себе.
- Сынок, я тебе хочу кое-что сказать. - рука дрожит на плече сына.
- Да, папа.
- Отец Хризостом - это твой дядя. Мы не говорили тебе. Маме он приходится вторым братом.
- У меня есть дядя-монах?
- Да, сынок. И мы с мамой попросили дядю Хризостома взять тебя в Иерусалим. Помнишь, ты мне говорил утром?
- Правда? А когда мы поедем?
- Прямо сейчас. Пойдём к дяде. Съездишь, потом вернёшься и всё нам расскажешь.
Поднялся и быстрым шагом к монаху, таща за собой Мати, чуть не за шиворот.
- А ты с нами не поедешь? - малыш еле поспевает двигать ножками.
- Нет, мне ведь нужно работать.
"Господи, только бы успеть!"
- А Ильяс?
- Он должен мне помогать.
"Ильяс и в рабах не пропадёт. Крепкий, смышлёный. И не столь красивый, чтобы вызвать похоть неверных. А всё-таки надо будет по лицу ему ножом полоснуть, когда вернётся, - чтоб наверняка".
- А Мария?
- Она не поедет.
"А с Марией-то как быть?"
- Ой, я же не сказал маме "до свиданья".
- Я передам. Мама сейчас занята с гостями.
"Может, Сержис съездит, выкупит, успеет? Эх, да знать бы, куда ещё повезут!"
- Папа, я забыл Дато в комнате.
- Пусть побудет здесь.
"Нет, не выкупит. Девушка видная, арабы станут цену поднимать, он не осилит".
- Нет, я его должен взять!
- Не стоит, сынок, ты уже большой, в Иерусалиме станут смеяться над тобой.
- Не станут, я его спрячу. Папа, ну можно я вернусь в дом...
- Нет.
- Ну я же обещал... Дато...
- Немедленно прекрати! - зашипел Юнус, - Ты отправишься с дядей. И никаких Дато! Делай, что велено! А ну не смей реветь! Только пикни у меня!
Насупился мальчик, слёзы брызнули из карих глазок, но притих. Дошли - Юнус подхватил сына под мышки и молча закинул на шею мула. Два шага - и вцепился в рукав рясы:
- Авва, спаси и дочь мою. Возьми с собой.
Хризостом, как стоял, так и бухнулся на колени:
- Иона, ну я же монах! Ну как я возьму её? Монах с девицей! Нас же не примут нигде! Как сберегу в дороге? Куда отдам? Умоляю, не проси, не могу я этого сделать.
- Ладно. Ладно. Вставай отец, а ну как увидит кто. Скорей бери мула, пока сборщик не подошёл. Сейчас из ворот - направо по улице, увидишь ряды, вдоль них до яковитской церкви, там уже подскажут, как из города выйти. Поторапливайтесь! С Богом!
Тронулся мул, Юнус побежал к воротам, сам отворил скрипучую створку. Глянул на улицу - никого. Раскланялись в последний раз с отцом Хризостомом и монах споро повёл животину на подъём.
"Что там арабы сделают со мной за это? За руку, вроде, подвешивают... Пусть".
Мати оглянулся, утирая рукавом заплаканные щёчки.
Юнус шагнул внутрь и захлопнул ворота. Теперь обратно, через двор, мимо крючковатой оливы, колодца, хлева, кота, через полог в полутьму и прохладу, поклониться-улыбнуться сахибам, рассевшимся подле низкого стола, заставленного уже финиками и мясом, кивнуть жене на входе, выйти в комнаты ещё вглубь.
