Гянджеви Низами - Лейли и Меджнун

С тех пор, когда мое возникло «Я»,
Не обижал я даже муравья,

Жемчужин не искал в чужих морях,
Помехой не служил в чужих делах.

Сам недругов порочить не мастак —
Я не хулил завистливых собак.

С достоинством и выдержкою льва
Я слушал поносящие слова.

Я знал, что ярость лучше затаить
И лучше о врагах не говорить.

Но доблестью считать я не привык
Сносить насмешки, прикусить язык.

Купец, видавший не один базар,
Оценит и похвалит наш товар.

Враг, вздумав руку на меня занесть,
Сам враг себе, свою пятнает честь.

Пусть сердце вздор докучный не гнетет,
Достанет сердцу собственных забот.

Ты, сердце, — роза, нежен твой цветок,
Лобзай того, кто рвет тебя не в срок.

Хлеб собственною кровью добывай,
Коль безголовый, шапку не снимай.

Уж лучше униженье испытать,
Чем с торгашами дружбу затевать.

Стань тем лучом, что согревает мир,
Не для тебя Джамшида пышный пир.

Тебе царей подачки не нужны,
С бесчестием они сопряжены.

С опаской в царский заходи чертог,
Царь — пламень жаркий, ты — соломы стог,

И от огня, пускай дает он свет,
Подальше лучше быть, таков совет.

Был мотылек огнем свечи прельщен,
Но, прилетев на пир, испепелен.

О виночерпий, я с трудом дышу,
Вина благословенного прошу.

Того вина, что чище серебра,
Того, что открывает мир добра.

Будь счастлив долей собственной своей
И посягать на хлеб чужой не смей.

Заносчиво надев чужой халат,
Сам пред судьбою будешь виноват.

Коль птица к солнцу устремит полет,
Ее за дерзость солнце обожжет.

Колеса переедут ту змею,
Что пред арбою ляжет в колею.

Бряцающий оружием захид,
Вступая в драку, будет сам избит.

Бессмысленно лисе бороться с львом,
Гранитных стен не расшибают лбом.

Друг кравчий, восклицая: «Пей до дна!»
Налей мне искрометного вина,

Чтоб, эликсиром радости объят,
Я стал счастливым, словно Кай-Кубад.

Коль ты не камень — действуй и живи,
Коль не хромец — дороги не прерви.

Отряхивая пыль с усталых ног,
Шагай вперед по войлоку дорог.

Пляши, коль надо, не сходя с тропы,
Пусть на пути колючие шипы.

Отдай коня, пешком иди вперед,
С лицом открытым, не страшась невзгод.

Устав в пути, себя не береги,
Груз донести другому помоги.

Знай, если будешь немощью объят,
Тебе поможет в трудный час собрат.

О, виночерпий, наполняй бокал,
Налей вина, чтоб дух мой воссиял.

Блаженный ток в крови моей бурлит,
Лаская душу, сердце обновит.

Сказитель, перед тем как начинать,
Стал жемчуг слов сверлить и подбирать.

Жил некогда в Аравии один
Великий муж, арабов властелин.

Стараньем шейха амиритов край
Поистине расцвел, как божий рай.

Земля, его дыханьем вспоена,
Была благоуханнее вина.

Муж доблестный всем обликом своим
Ни с кем другим на свете несравним.

Он украшал Арабский халифат
И, как Гарун Аджамский, был богат.

Как в скорлупе таящийся орех
Судьбою огражден от бедствий всех.

Но милостью других не обделя,
Сам был свечой, лишенной фитиля.

Он жаждал сына, так ракушка ждет,
Что в ней волшебный жемчуг расцветет.

Так хлебный колос клонится пустой
Без полновесной силы золотой.

Шейх тщетно уповал, что, сжалясь, рок
Дозволит древу новый дать росток:

У кипариса на закате дней
Побег взрастет из свившихся корней.

И на лугу фазан в палящий день
Под молодой листвой обрящет тень.

Счастливец тот, с кем рядом сын растет,
В потомках он бессмертье обретет.

Шейх к милосердью высшему взывал,
Дирхемы щедро нищим раздавал.

«Родись, мой месяц, мой желанный сын!»
Жасмин сажал он, но не рос жасмин.

В пустой ракушке силился опять
Жемчужную он завязь отыскать.

Не знал он, тщетно вознося мольбу,
Что слезной просьбой искушал судьбу.

Не ведал он, печалью угнетен,
Что в ожиданье каждом свой резон,

Что связано все тесно на земле,
И смысл особый есть в добре и зле.

Что если кем-то был отыскан клад,
То лучше не найти его в сто крат!

И в списке дел, что будут на пути,
Иные лучше вовсе обойти.

Ведь счастья не находят люди те,
Что пребывают в вечной суете.

Ключ к тайне ищут, к той, что на замке,
Не ведая, что ключ у них в руке.

Шейх, чтоб родился столь желанный сын,
В глубинных копях свой искал рубин.

Моленьям слезным внял благой творец
И первенца послал он наконец.

На розовый бутон похож сынок.
Не роза, нет! — манящий огонек.

Жемчужинка блестящая. При нем
Сменилась ночь неугасимым днем.

Весть разошлась по всем концам страны,
Отец сорвал замок своей казны.

Он роздал все. Так роза наземь в срок
За лепестком роняет лепесток.

Чтобы недугов мальчик не знавал,
Он добрую кормилицу призвал.

Не мать, а время нянчилось с сынком
И благостным поило молоком.

Был молока священного глоток
Как преданности будущей залог.

Та пища, что вкушал он, с каждым днем
Любовь и стойкость укрепляли в нем.

Индиго, окропившее чело,
Восторженные чувства в нем зажгло.

И, проливаясь, капли молока
Росой казались в венчике цветка.

Кто глянет в колыбель — произнесет:
«Соединились молоко и мед!»

Сиял младенец в люльке вырезной,
Покоясь двухнедельною луной.

«Талант любви ребенку богом дан!»
И наречен был Кейсом мальчуган.

Год миновал, и убедились все,
Что мальчику в пленительной красе

Сама любовь, благословляя в путь,
Вложила перл в младенческую грудь.

До трех годков, играя и шутя,
Резвясь в садах любви, росло дитя,

В семь лет кудрявый, прелестью живой,
Тюльпан напоминал он огневой.

А в десять лет — твердили все уста,
Что легендарной стала красота.

При виде лучезарного лица
Молились все о здравии юнца.

Родитель, восхищен и умилен…
Был в школу мальчик им определен.

Наставник мудрый отыскался в срок,
Наук обширных истинный знаток.

Он с лаской обучал, как истый друг,
Способнейших детей пытливый круг.

Желал учитель, чтобы каждый мог
Добра и прилежанья взять урок.

В те времена, преданье говорит,
Для девочек был в школу путь открыт.

Из разных мест, стекаясь в знанья храм,
Совместно дети обучались там.

Талантов кладезь, несравненный лал,
Кейс знаний суть мгновенно постигал.

С ним вместе обучалась в школе той,
Жемчужной ослепляя красотой,

Дочь племени соседнего одна.
Была она прелестна и умна,

Нарядней куклы и луны светлей,
И кипариса тонкого стройней,

Мгновенный взгляд, скользящий взгляд ее
Был, как стрелы разящей острие.

Газель с невинной робостью в глазах
Властителей земли ввергала в прах,

Арабская луна красой лица
Аджамских тюрков ранила сердца.

В кудрях полночных лик ее сиял,
Казалось — ворон в когти светоч взял.

Медвяный ротик, сладость скрыта в нем,
Был чуть приметным оттенен пушком.

И эту восхитительную сласть,
Чтобы никто не смел ее украсть,

Отец Лейли и весь достойный клан
Оберегали словно талисман.

Той красоте волшебной надлежит
Шахбейтом стать в звучании касыд.

И капли слез, и проступивший пот
Поэт влюбленный жемчугом сочтет.

Не нужны ей румяна и сурьма, —
Была природа щедрою сама.

И родинка на бархате ланит
Сердца и восхищает, и пленит.

Не потому ль с любовью нарекли
Ее лучистым именем Лейли.

Кейс увидал и понял, что влюблен,
И был в ответ любовью награжден.

Мгновенным чувством он охвачен был,
И путь любви им предназначен был.

Им первая любовь, фиал налив,
Дала испить, сердца соединив.

О первая любовь, один глоток
Дурманной силой сваливает с ног.

Пригубив вместе розовый настой,
Они влюбленной сделались четой.

Любви вручив бестрепетно себя,
Кейс сердце отдал, душу погубя.

Но сколь любовь Лейли ни велика,
Была она застенчиво-робка.

Друзья вникали в трудный смысл наук,
Не размыкали любящие рук.

Друзья над арифметикой корпят,
Влюбленные словарь любви твердят.

Друзья уроки учат, как и встарь,
А у влюбленных свой теперь словарь.

Друзья зубрят глаголы день за днем,
Влюбленные воркуют о своем,

Отстав в науках, бросив все дела.
Любовь их вдохновляла и вела.