Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса
вошла Глория.
– Черт, Клэрити! – воскликнула она.
Я приоткрыл сонные глаза. Глория нагнулась и вырвала девочку из-под одеяла. Место, где, прильнув ко мне, лежала Клэрити, странно опустело.
Ханна вышла из кухни.
– Я делаю печенье, – сказала она.
Я поднялся, так как знал это слово, и, виляя хвостом, подошел, чтобы понюхать сладко
пахнущие руки Ханны.
– Ребенок спал прямо возле собаки, – сказала Глория.
Я услышал слово «собака» и, как обычно оно было произнесено таким тоном, будто я ее
рассердил. Интересно, дадут ли мне теперь печенье?
– Правильно, – ответила Ханна. – Клэрити спала с ним рядом.
– Я бы предпочла, чтобы мой ребенок не спал рядом с собакой. А вдруг бы Малыш
повернулся? Он мог раздавить Клэрити.
Я смотрел на Ханну, пытаясь понять, почему только что произнесли мое имя.
Она с беспокойством прижала руку ко рту.
– Я… Хорошо, конечно. Это больше не повторится.
Клэрити еще спала, и ее головка покоилась на плече Глории. Она передала малышку Ханне
и со вздохом опустилась за кухонный стол.
– Есть чай со льдом?
– Сейчас дам. – Ханна подошла к кухонной стойке, держа малышку на руках. Она достала
какие-то предметы, но печенья я не видел, хотя прекрасно чувствовал его запах в воздухе, сладкий и теплый. Я послушно сидел и ждал.
– По-моему, собаке лучше жить во дворе, пока здесь гостим мы с Клэрити, – сказала
Глория. Она отпила чая, когда Ханна подсела к ней за стол. Клэрити заворочалась, и Ханна
слегка похлопала ее по спинке.
– Боюсь, это невозможно.
Тяжело вздохнув, я улегся. Не понимаю, почему люди так поступают: говорят про печенье, а потом ничего не дают собаке, которая уж точно его заслужила.
– Малыш – член семьи, – продолжила Ханна. Я вяло поднял голову и взглянул на неё –
печенья по-прежнему не было. – Я когда-нибудь тебе рассказывала, как он свел нас с Итаном?
Я замер, услышав имя Итана. В этом доме про него говорили все реже и реже, но всякий
раз, когда это происходило, я вспоминал его запах и чувствовал его руку в моей шерсти.
– Собака свела вас вместе? – переспросила Глория.
– Мы с Итаном знакомы с детства и были влюблены друг в друга в старших классах, но после пожара… Ты знаешь про пожар, в котором он повредил ногу?
– Может, ваш сын и говорил, не помню. Обычно Генри говорит только о себе. Вы же знаете, какие они, мужчины.
– Хорошо. После пожара Итан… У него внутри стало как-то темно, а я не была достаточно
взрослой, то есть, зрелой, и не знала, как ему помочь.
Я почувствовал печаль Ханны и понял, что нужен ей. Я подошел и положил голову ей
на колени под столом. Она нежно погладила мою шерсть. Босые ножки Клэрити висели прямо
надо мной.
– У Итана тогда тоже была собака, восхитительный золотистый ретривер по имени Бэйли.
Его бестолковка[1].
Я завилял хвостом, услышав слова «Бэйли» и «бестолковка». Всякий раз, когда Итан называл
меня бестолковкой, его сердце полнилось любовью, он обнимал и целовал меня, а я целовал
его лицо в ответ. Сейчас я скучал по Итану сильнее обычного и чувствовал, что Ханна тоже
по нему скучает. Я поцеловал ласкающую меня руку, а Ханна взглянула на мою голову у себя
на коленях и улыбнулась.
– Ты тоже хороший пес, Малыш, – сказала она. Услышав эти слова, я опять завилял хвостом.
Похоже, что этот разговор таки закончится угощением. – Все же наши пути разошлись.
Я встретила Мэтью, мы поженились, и у нас родились Рэчел, Синди и, конечно же, Генри.
Глория издала какой-то звук, но я не смотрел на нее. Ханна гладила меня по голове, и я
не хотел, чтобы она прекращала.
– После смерти Мэтью я поняла, что скучаю по детям, и вернулась в город. Однажды, когда
Малышу был примерно год, он пришел из собачьего парка за Рэчел домой. У него на шее был
медальон, и когда я разглядела его, то сильно удивилась, увидев имя хозяина. А как удивился
Итан, услышав мой голос в телефонной трубке! Правда, я подумывала о том, чтобы зайти
к нему, спросить, как дела, но, скорее всего, никогда не собралась бы. Мы не очень хорошо
расстались. И хотя прошло уже много времени, я… стеснялась, что ли.
– Ой, не говорите мне про расставания, у меня их столько было! – фыркнула Глория.
– Не сомневаюсь, – ответила Ханна. Она посмотрела вниз на колени и улыбнулась мне. –
На встрече с Итаном возникло чувство, что мы никогда и не расставались. Мы были созданы
друг для друга. Итан был моим единственным, моей второй половинкой. И все же, если бы
не Малыш, мы могли и не встретиться снова.
Мне нравилось, когда наши с Итаном имена произносили вслух, и в улыбке Ханны я
чувствовал ее любовь.
– Ох, глянь-ка на время! – Ханна поднялась и передала Клэрити матери. Малышка
заворочалась, ткнула малюсеньким кулачком в воздух и зевнула. Из духовки с шумом
возникло печенье, и разлилась волна вкуснейшего аромата.
Печенье находилось так мучительно близко от моего носа, а мне ни крошки не перепало!..
– Я отлучусь часа на полтора. – Ханна потянулась к тому месту, где обычно хранили игрушки
под названием «ключи», и я услышал бренчание, которое у меня всегда ассоциировалось
с поездкой на машине. Я настороженно следил за происходящим, разрываясь между
желанием покататься на машине и остаться поесть печенья.
– Оставайся здесь, Малыш, – сказала Ханна. – Глория, не открывай дверь в подвал. Клэрити
любит сползать по ступенькам, не разбираясь, куда они ведут, а в подвале я разложила
крысиную отраву.
– Крысы? Там крысы? – резко спросила Глория. Клэрити уже полностью проснулась
и пыталась выбраться из рук матери.
– Да, это же ферма, иногда у нас появляются крысы… Не волнуйся, Глория, просто
не открывай дверь.
Я почувствовал легкое раздражение Ханны и внимательно следил за знаками, которые
прояснят происходящее. Впрочем, обычно эмоции, которые я чувствовал в таких ситуациях, никогда не прояснялись – такие уж они, люди, с запутанными чувствами, слишком сложными
для понимания собаки.
Я пошел за Ханной к машине.
– Нет, ты оставайся здесь, – сказала она. Её намерение было ясным, и она подчеркнула его, скользнув внутрь машины и захлопнув дверь у меня перед носом. Я повилял хвостом, надеясь,
что она передумает, однако как только машина выехала на дорожку, я понял, что кататься
сегодня не буду.
Я пробрался обратно через собачью дверь. Клэрити сидела в своем специальном кресле
с подносом впереди. Глория сгорбилась над ней, пытаясь засунуть ложкой хоть немного еды
в рот малышки, а та практически все выплевывала. Я пробовал эту еду, поэтому отлично
понимал Клэрити. Ей часто разрешали самой класть маленькие кусочки пищи себе в рот, но когда дело доходило до откровенной гадости, матери и Ханне приходилось кормить
девочку ложкой.
– Маыш! – радостно залепетала Клэрити и захлопала ладошками по подносу.
Еда забрызгала лицо Глории, и она резко поднялась, издав неприятный звук. Потом вытерла
лицо полотенцем и свирепо посмотрела на меня. Я опустил взгляд.
– Поверить не могу, она позволяет тебе бродить здесь, будто это твой дом…
Я и не надеялся, что Глория даст мне печенье.
– Я-то не позволю.
Несколько секунд она молча смотрела на меня, затем фыркнула.
– Ладно, иди сюда!
Я послушно последовал за ней к двери в подвал. Глория открыла ее.
– Иди туда. Иди!
Я понял, что ей от меня нужно, и зашел. Остановившись наверху лестницы, на маленькой
площадке, покрытой ковром, я обернулся и посмотрел на нее.
– Сиди там, – сказала она, закрыла дверь, и сразу стало темно.
Я спустился вниз по скрипящим деревянным ступенькам. Я редко бывал в подвале
и чувствовал здесь запах новых интересных вещей, которые я хотел бы исследовать.
Исследовать и, возможно, попробовать на вкус.
Глава вторая
Хотя дневной свет в подвал почти не проникал, стены и углы изобиловали густыми
влажными ароматами. На деревянных полках стояли заплесневелые бутылки, а картонная
коробка, мягкая от сырости, была полна одежды, пропитанной смесью чудесных запахов
детей, побывавших на Ферме за все эти годы. Я сделал глубокий вдох, вспоминая, как бегал
по траве летом и нырял в сугробы зимой.
Ароматы – ароматами, а вот с точки зрения съедобности ничего интересного здесь
не оказалось.
Через некоторое время я услышал легко узнаваемый звук машины Ханны. Щелчок, и дверь
в подвал открылась.
– Малыш! Иди сюда, быстро! – рявкнула Глория.
Я торопливо пошел к лестнице, но споткнулся в темноте, и острая боль пронзила мою
