Михаил Каратеев - Русь и Орда
– Прими, Боже, в царствие Твое и в жизнь вечную верных сынов православной Руси, за Родину убиенных, – снова перекрестился Дмитрий и отер ладонью сползавшие по щекам слезы. Потом, обратясь к своим спутникам, добавил:
– Всех этих и других воевод, смерть приявших, завтра же везти в Москву, там похороним их с великою честью. А простых воинов с утра начнем предавать христианскому погребению тут, на поле. И сам я здесь останусь, доколе не провожу в могилу последнего.
Выехав к берегу Смолки, великий князь отыскал то место, где был он ранен и упал с коня. Седой воевода Лаврентий Клинков лежал еще здесь с залитым кровью лицом и со стрелой, торчащей в глазнице. Глядя на него, Дмитрий помолился коротко и сказал, обращаясь к сопровождавшим его князьям:
– За меня смерть принял… Мне бы тут лежать, кабы не он и не друг его Мартос Погож. А этот жив ли?
– Здесь я, государь, – отозвался Мартос, находившийся при Брянском князе, в свите Дмитрия.
– Ну, выезжай сюда! – И когда Мартос приблизился, Дмитрий обнял его и сказал: – Много я ныне потерял друзей, но, Господь даст, будут новые. Хочешь служить мне?
– Я бы с радостью, государь… коли князь мой меня отпустит.
– Уступи его мне, Дмитрей Ольгердович, – обратился Дмитрий к Брянскому князю. – Ведь не зря его Бог привел мне на помощь, когда я уже и не чаял в живых остаться.
– Он в своей судьбе волен, Дмитрей Иванович. Я же себе за честь приму, коли мой верный дружинник будет взыскан твоею особой милостью.
– Ну вот и добро, спаси тебя Христос, княже. Коли позволишь, и этого старого витязя, за меня жизнь отдавшего, велю отвезти в Москву и с честью похоронить в Кремле, вкупе с моими воеводами. А тебя, – обратился он к Мартосу, – жалую своим окольничим, на место ныне убиенного Ивана Кутузова.
Проехав еще шагов двести, увидели на земле, среди нагроможденья татарских трупов, иссеченные тела воевод Ивана Квашни и Андрея Серкизова. Князь Владимир Андреевич сошел с коня, поклонился праху их земно и поцеловал покойников.
– Меня спасая, приняли венец мученический, – пояснил он Дмитрию, глядевшему на него. Потом, обращаясь к своему стремянному, сыну боярскому Арцыбашеву, добавил: – Вели сей же час их вынести отсель и обмыть. Тела обрядить в лучшие мои одежды и везти в Москву, к семьям их, о коих попечение на себя приемлю.
Уже когда тронулись дальше, все увидели, что великий князь, отъехав чуть в сторону, стоит, склонив непокрытую голову и глядя вниз: перед ним лежал на траве боярин Иван Ахметович. В груди старого царевича торчала татарская стрела, пробившая сердце. Лицо было спокойно и благостно.
– Сыскал-таки кончину, какую чаял, – с ласковой грустью промолвил Дмитрий. – Отведи же ему, Господи, место достойное в Твоем светлом раю, среди славных и чистых сердцем! [359]
* * *Утром возвратился из погони князь Боброк. Воины его иссекли тысячи бежавших татар, – особенно много при их переправе через реку Красивую Мечу, за которою русские уже их не преследовали. Добыча была огромна: в руки победителей попал шатер Мамая, со всем его великолепным убранством, шатры и имущество других татарских князей, все кибитки и повозки орды, множество лошадей, скота и оружия.
Весь день отпевали убитых и хоронили их в обширных братских могилах, но к ночи успели предать земле лишь малую часть. Вечером боярин Михаила Челяднин, ведавший счет павшим, доложил великому князю Дмитрию:
– Убиенных у нас, государь, князей тридцать четыре, а больших воевод и бояр московских сорок, да из иных городов и земель русских близ пяти сот, да двадцать семь литовских. Воинов же схоронили сегодня двенадцать тысяч и три ста. И ежели постольку хоронить каждодневно будем, – станет мертвых еще ден на семь либо на восемь. А татар полегло в поле много больше. Ужели и их закапывать велишь?
– Где там! – махнул рукою Дмитрий. – Оставить зверям да воронью на расхищение!
Вскоре стало известно, что великий князь Ягайло со всем литовским войском в день битвы находился в тридцати верстах от Куликова поля, но, узнав о победе Дмитрия, в тот же час повернул назад и уходит так быстро, словно за ним гонятся по пятам.
Восемь дней хоронили убитых русских воинов и едва сумели закончить: десятки тысяч разбросанных по полю татарских трупов начали разлагаться, отравляя воздух невыносимым смрадом.
Семнадцатого сентября, когда погребение было завершено [360] , Дмитрий повел свое войско назад в Москву и вступил в Рязанскую землю. Великий князь Олег Иванович, опасаясь жестокой расправы за свое вероломство, вместе с семьей бежал в Литву. Но рязанский народ встретил Дмитрия восторженно, а бояре вышли ему навстречу с хлебом-солью, моля не гневаться и пощадить Рязанщину.
Дмитрий внял их мольбам и ограничился тем, что посадил в Рязани своих наместников [361] , а войску московскому повелел: «Рязанскою землею идучи, ни единому волосу не коснуться».
* * *Москва встретила победителей колокольным звоном и всенародным ликованием. И хотя в каждой почти семье было кого оплакивать, Русь расцветала великою радостью: разбита поганая Орда, полтора столетия тяжким гнетом давившая Русскую землю и еще так недавно казавшаяся непобедимой. В обычном своем смирении и скромности, забывая о собственном неоценимом вкладе в дело этой победы, народ видел в ней неоплатную заслугу своего государя, великого князя Дмитрия, которого нарек Донским, а главного его сподвижника, князя Владимира Серпуховского – Храбрым [362] .
В эти дни бурного национального подъема и опьянения великой победой все хотели думать, что татарское иго сброшено полностью и навеки. Но это оказалось не так: в дряхлеющей империи чингисидов, кроме Мамаевой орды, были и другие, еще достаточно мощные силы, власть которых над Русью, хотя и в очень ослабленной форме, продержалась еще целое столетие.
Да и сам Мамай не считал свое дело окончательно проигранным: возвратившись в Орду, он тотчас принялся собирать новое войско на Дмитрия, но хан Тохтамыш воспользовался благоприятной для себя обстановкой и сейчас же выступил против него.
Битва произошла на той самой реке Калке, где татары когда-то нанесли первое поражение русским князьям, и в ней Мамай был разбит наголову. Все его темники передались Тохтамышу, а сам он бежал в Кафу. Владевшие ею генуэзцы, – недавние союзники Мамая, – согласились его принять, но это убежище оказалось весьма ненадежным: Кафа жила, главным образом, торговлей с Ордой, и, видя, что в ней прочно воцарился Тохтамыш, генуэзцы предательски убили Мамая. Это им принесло двойную выгоду: они снискали расположение Тохтамыша и в то же время овладели несметными сокровищами Мамая, – итогами двадцатилетнего ограбления Руси, – которые он привез с собою в Кафу.
Одолев последнего соперника и сделавшись единым повелителем Золотой и Белой Орды [363] , Тохтамыш тотчас уведомил об этом всех русских князей. Прибыл его посол и в Москву. В выражениях вежливых и даже дружелюбных новый великий хан извещал князя Дмитрия Ивановича, что он уничтожил их общего врага самозваного хана Мамая, и, приняв верховную власть над всем улусом Джучи, ожидает к себе должного повиновения.
Ослабленная потерями на Куликовом поле, Русь не была сейчас в состоянии выдержать новую войну со столь сильным противником. Скрепя сердце Дмитрий принял ханского посла «с честью» и отправил Тохтамышу богатые дары.
Часть вторая Чаша горечи
Глава 16
В лето 6889 царь Тохтамыш послал посла своего к великому князю Дмитрею Ивановичю, зовущи его в Орду, царевича некоего Акхозю, а с ним дружины семь сот татаринов. И дошедши Нижнего Новагорода, возвратися тот царевич вспять, а на Москву не дерзнул идти, но посла неких своих товарищев не во мнози дружине.
Московская летопись
Одержав победу над Мамаем и объединив под своей властью оба татарских государства, Тохтамыш сразу положил конец ханским усобицам и разрухе, четверть века изнурявшим всесильную прежде Орду. Ни один из улусных властителей не мог больше помышлять о какой-либо борьбе или о соперничестве с ним…
Из всего необъятного улуса Джучи лишь Хорезм не подчинился Тохтамышу и сохранял пока независимость. Но эта независимость была только видимой, ибо там почти открыто распоряжался Тимур. Хорезмшах Юсуф Суфи, – сын умершего в 1372 году Хуссейна, – после нескольких крайне неудачных для него вооруженных столкновений понял, что он не в состоянии воевать со столь могущественным соседом, а потому, чтобы возможно дольше сохранить за собой престол и уберечь свою страну от напрасных разорений, превратился в покорного исполнителя воли Тимура.
Все это хорошо знал Тохтамыш и потому со своей стороны на Хорезм пока не посягал. Он отнюдь не собирался уступить кому-либо эту богатейшую страну, прежде входившую в состав Золотой Орды, но раньше, чем приступить к действиям, которые могли повлечь за собой войну с Тимуром, ему нужно было хорошо укрепить свои собственные силы и, прежде всего, добиться полной покорности Руси, что было нелегко после ее блестящей победы над татарами на Куликовом поле.
