Бьернстьерне Бьернсон - Свыше наших сил (1 часть - 1883, 2 часть
Хенрик Сэм и Ханс Улсен. Да, да.
Холгер. Как хотите... Первое условие, чтобы ни один из рабочих, занятых на фабриках, не был членом союза, возглавляемого Браттом, или иного подобного союза, который мы не одобряем. Рабочие смотрят друг на друга, но не говорят ни слова и не делают ни одного движения. Следующее условие: рабочие не должны подписываться на газету Санга или на иные газеты, которых мы не одобряем.
Ханс Улсен. А в церковь нам тоже нельзя будет ходить?
Бро (делает Хансу Улсену знак предупреждения). Ну и что мы получим, если мы примем все эти условия?
Холгер. Вы получите то, что имели до сих пор. Ясно? Впрочем, я хочу предупредить вас, что этими условиями дело еще не исчерпывается.
Аспелюнд. Мне кажется, будь я на вашем месте, я все-таки постарался бы найти какой-нибудь другой путь... Сделать бы как-нибудь народ посчастливее...
Холгер. Не в нашей власти сделать вас счастливее.
Аспелюнд. Почему же? Почему же? Вы только дайте нам право участвовать в прибылях и отведите нам наверху участки для застройки.
Холгер. Люди, завидующие своим ближним, никогда не бывают счастливы. Ясно?
Ханс Улсен. Зато те, кто захватил чужое, счастливы вполне!
Холгер (ударив рукой по столу). А разве я захватил чужое? Да что бы с вами всеми было, не будь меня? Кто сделал все, что вы видите,— вы или я?
Ханс Улсен. Да ведь делать-то помогали и другие. И с самого первого дня помогали. Так что труд здесь вложили тысячи...
Холгер. Вложили? Тогда можно сказать, что и моя чернильница тоже «вложила» свой труд, и машины, и телеграфные провода, и сила пара, и, конечно, корабли, и рабочие. Но рабочих я называю на последнем месте, потому что именно они, как правило, всегда стремятся все разрушать и портить. Ни чернильница, ни сила пара, ни машины, ни телеграфные провода этого не делают! Они не так глупы!
Аспелюнд. Крупно играете. Ничего не скажешь!
Холгер. Здесь можно бы сыграть и покрупнее. Ясно? Тогда, пожалуй, капитал в союзе с гением мог бы создать должные жизненные условия для рабочих.
Ханс Улсен. Да, условия преисподней... да...
Бро (Хансу Улсену). Если мы будем говорить в таком духе, ничего из наших переговоров не получится!
Аспелюнд. Да что уж может здесь получиться, кроме вреда! Эх, кабы вы хоть раз спустились к нам, да посмотрели бы как мы живем!
Холгер. Ну, а зачем, вы бастуете? Вы ведь уничтожаете этим больше ценностей, чем нам нужно было бы, чтобы помочь вам.
Бро. А почему вы ничего не предприняли, прежде чем мы забастовали?
Аспелюнд. Сделайте что-нибудь теперь — и все обойдется!
Холгер. Это равнялось бы тому, что я внес бы деньги в вашу кассу для вспомоществования бастующим? Так? Нет! На сей раз вы испытаете на себе все последствия того, что вы совершили! Теперь командовать буду я, лично я! Ясно?..
Бро (обращаясь к остальным рабочим). По-моему, нам нечего больше здесь делать. Пойдем. Здесь мы больше ничего не добьемся.
Аспелюнд. Да. Мы добились не большего, чем слепой Андерс, который ждет нас на улице.
Холгер. Я тоже полагаю, что ничего нового мы друг другу сказать не можем. Когда вы покончите со своей забастовочной болтовней — приходите. Ясно?
Бро. Словом, вы хотите нас на этот раз сломить? А ведь может случиться, что это не выйдет.
Аспелюнд. У нас ведь тоже чувство чести имеется! Правильно сказал старый Андерс.
Ханс Улсен. Что это ты тут болтаешь? У нас есть честь? Да где она? Всю честь забрали они — те самые молодцы, которые совращают наших женщин... и потом отправляют их в Америку.
Холгер. Хотя это не имеет никакого отношения к вопросам забастовки и никак меня не касается — о чем я вам сразу же заявляю,— я отвечу и на это. Тем более что вы вторично возвращаетесь к этому вопросу... и об этом постоянно говорится в вашей газете... У всех слоев общества есть честь, но именно по женщинам можно определить, в каких размерах честь у нас имеется: какова наша честь, таковы и наши женщины.
Аспелюнд. Да, это бывает...
Холгер. А если ваши женщины таковы, что их можно взять, как неоперившихся птенцов, голыми руками,— какая же после этого у вас честь?
Пер Стюа (до сих пор не сказавший ни одного слова). Нет, черт меня подери, если я это снесу!
(Бросается на Холгера через стол.)
(Тот вскакивает и пригибает его к столу, меж тем как Бро и Аспелюнд из всех сил тащат Пера Стюа назад.)
Бро. Оставь! Оставь!
Аспелюнд. Погоди! Наше время еще придет!
Холгер. Вон отсюда!
Халден (вбегает в комнату). Что случилось?
Аспелюнд. Тут завязалась драка из-за чести...
Ханс Улсен (разгоряченный). У всех этих богачей в Америке много сыночков, о которых они и знать не хотят. Но ни один не явится растолковать им, что такое честь.
Холгер (одергивая на себе костюм, выходит из-за стола). Вывести их, Халден! Ясно?
Бро (подходя очень близко к Холгеру). Я все-таки должен еще кое-что сказать вам.
Холгер. Ладно. Но все остальные должны немедленно убраться отсюда.
Ханс Улсен. Да мы и сами-то не собираемся здесь оставаться! Подумаешь.
(Уходит.)
Пер Стюа. Мы еще сюда придем! Но совсем иначе! Совсем иначе!
Бро. Ну, иди, иди!
(Пер Стюа уходит.)
Аспелюнд (говорит про себя, идя к двери). Да, да, да! Крупно вы играете!
(Выходит.)
Холгер (резко обращается к Бро). Ну, что там у вас?
Бро. Вы теперь сами видели, что среди этих людей есть такие, которых сдержать уже невозможно. Об этом следовало бы подумать.
Холгер. Что ж, думайте! Ясно?
Бро. Тут случиться может такое, от чего избави нас всех бог!
Холгер. Меня это не пугает! По-моему, это лучшее, что могло бы случиться!
Бро. Многие тысячи...
Холгер. Чем больше, тем лучше!
Бро. Я слышал и это!
Холгер. Вы слишком близко подобрались к нам. А так мы отбросим вас обратно — по крайней мере на жизнь одного поколения. Тем временем многое может произойти.
Бро. Да, теперь мне больше нечего сказать.
(Уходит.)
Холгер (Халдену). Я всегда думаю, когда вижу этого парня, что в нем есть господская кровь. И Пер Стюа такой же. Все, в ком есть смелость, все, кто осмеливается восстать,— это люди, в жилах которых есть кровь господ. Неосторожное скрещиванье, Халден!
Халден. Неосторожное.
Холгер. Мне они даже нравятся. Особенно тот, что бросился на меня. Смелый парень. Хотелось бы мне знать, кто его настоящий отец? Или дед? Кровь господ; Я ручаюсь! Мне кажется, я могу определять это даже по профилю. Ясно? Все остальные просто рабы. Прирожденные рабы. Без примеси. Вы, кажется, хотели мне что-то сказать, Халден?
Халден. Фрекен Санг уже давно ожидает вас.
Холгер. О, почему же вы мне этого сразу не сказали?
(Спешит к двери, открывает ее, но никого не видит и выходит из комнаты. За сценой слышен его голос.)
Уверяю вас, что это не моя вина! Если бы я только знал, что вы...
Ракел (голос ее вначале тоже слышен за сценой). Халден пытался доложить о моем приходе. Но я не хотела помешать рабочим говорить с вами.
(Оба входят.)
Холгер. Да, они угощали меня горьким пивом, которое наварила их газета!
(Ракел слегка вздрагивает, Холгер не замечает этого и ведет ее к стулу; сам садится возле нее.)
Я имел удовольствие выслушать, что они создали мое благосостояние, что я просто-напросто крупный вор. Ясно? Веселенькая история! Я даю работу многим тысячам. Прибавьте к этому тех, кто кормится возле них,— и получится целый город. И вот в один прекрасный день, прежде чем я успел завершить, что хотел, все эти люди набрасываются на меня и заявляют, что все принадлежит им! Ясно? И поскольку я не сразу пошел на все возможные уступки — они возмущаются, поднимают бунт. Наконец я кое в чем уступаю им, и все улаживается, но тут появляется неведомо откуда какой-то полоумный пастор и начинает им проповедовать божеские законы. А божеские законы эти сводятся к тому, что все следует перевернуть вверх дном. Словом, нам нельзя больше жить, где нам нравится и как нам нравится, ибо мы этим самым отнимаем у них солнце! Видите ли, для них нужно построить дома в солнечной части города — обязательно в той самой солнечной части города, которая является его украшением и утехой. А почему бы и не поселить их в наших домах? Если это «божеские законы», так почему бы не переселить их уж прямо на небеса? а?
