Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
НЕ ПОЖЕЛАЙ ЖЕНЫ ИСКРЕННЯГО ТВОЕГО
«Золушка»! Сказка красивая, удивительная. Мода на неё не проходит и не пройдёт никогда, потому что от поколения наших прапрабабушек до поколения наших внуков ничего в сущности не изменилось в человеческой душе. Так же жаждет она любви, чудес, справедливости. Но я признаюсь вам в своём далёком детском грехе, когда, сидя в партере московского театра, страдала от жалости не к хрупкой, измазанной сажей девушке, а к её сестре, тщетно пытающейся натянуть на свою пухлую ногу хрустальную туфельку. Она на сцене с отчаянием: «Попробую ещё...» Я в зале, вдавившись в кресло, просила про себя: «Попробуй, потерпи, сначала больно будет, потом разносишь». Но чуда не произошло. Это уже потом, много позже усталым сердцем поняла я простую истину французской сказки: хрустальные туфельки не разнашиваются. И если твоего размера у принца нет, отступись, не терзай душу, не набивай себе мозоли.
Но одно дело понять, другое - жить с этим пониманием. И мы всю жизнь (не в коня корм, не на пользу наука) пытаемся напялить на себя и носить с достоинством то, что нам не принадлежит. Недавно один уважаемый человек попросил растолковать, как понимать написанное в Священном Писании: «Не пожелай жены искренняго твоего, не пожелай дома ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего».
- О чём это? Не пожелай жены... это вроде о прелюбодействе, дальше - осла, вола, скота - вроде о том, что красть грех... А дальше?
- Дальше о зависти.
- О зависти? Если так, то все мы грешим, - обрадовался мой собеседник. - Ну скажи, ты знаешь такого, который другому бы не позавидовал?
Не знаю. И согласна полностью с тобой, человек уважаемый. Все мы грешим против десятой заповеди, впечатанной в скрижали. Грешим легко, походя, играючи, потому что даже грехом не считаем эту самую зависть. Все как один измазаны, а когда все как один, считай - никто. Вернее, не совсем так. Все как один грешим и все как один в этом не сознаёмся. В зависти сознаться конфузно как-то, мы даже придумали для себя спасительный термин «зависть белая». Я тебе белой завистью завидую - почти благородство. А по сути - лукавство. Зависть одноцветная. Цвет её одинаково не личит ни одной душе. Но лукавая душа, таясь и оправдываясь, бросается реабилитировать себя, вот и шьёт по чёрной зависти белыми нитками. Но кто не переживал спасительной сладости подушки, когда, натерпевшись, накривлявшись и тайно назавидовавшись днём, мы давали волю своему истинному чувству: честной зависти. И спрашивали себя - почему, зачем всё мимо меня, всё не для меня, всё не считаясь со мной. Десятки аргументов в нашу пользу подсказывала услужливая память, становилось всё горше и горше. А наутро, просохнув от слёз, мы опять выходили на сцену лицемерного спектакля, где изо всех сил играли роль никогда никому не завидовавшего человека. Если только белая зависть, если только белая...
Богатство, счастье, здоровье, красота, способности, успехи - как многолика жизнь, так и многолика зависть. Если дал нам Господь здоровье, но не дал красоты - завидуем красивым. Наградил способностями, но не дал богатства - завидуем имущим, а если у нас дом - полная чаша, отменное давление, если свежий цвет лица, дети наши устроены и мы на вершине успеха, всё равно мало. Хочется быть на виду, поучать, втолковывать неразумным разумное. Объять необъятное ещё никому не удавалось. Господи, как же всё просто! Потому и нельзя объять необъятное, что оно, это необъятное, необъятно. Так зачем и копья ломать? Живи достойно, сверяй поступки с совестью, корректируй их в сторону совести и объять старайся только объятное, только то, что тебе благословлено Создателем нашим объять. Правда, просто? Но глаза сами косят в сторону соседской калитки, за которой и помидоры на грядке крупнее, и земля чернозём, и гости покруче и пореспектабельнее.
Господи, прости нас! Во что превратили мы жизнь свою? Жизнь, дарованная Тобой как великая милость, для нас извечное казино. «Ваше благородие, госпожа Удача», не проходи мимо, как не прошла ты мимо моего ближнего. Я тоже человек и тоже жажду тебя... А если ты пройдёшь мимо, тогда уж пройди и мимо ближнего, иначе мне не понести эту вопиющую несправедливость.
Вспомнила притчу. На этот раз такую. У одного крестьянина было большое стадо гусей, штук двенадцать, жирных, упитанных. А у его соседа один, да и тот грязный, тощий. «Господи, - возроптал сосед, - где же справедливость, у меня один гусь, а у соседа двенадцать, что же Ты, Господи, допускаешь такое?» - «Хорошо, - сказал Господь, - отныне у тебя будет двенадцать гусей...» - «Нет, - взмолился человек, - сделай лучше, чтобы и у соседа был один».
Вот она, сущность нашей изъеденной грехом зависти души. Не порадоваться приобретённому, а отпраздновать праздник грустной удачи - не ты поднялся до ближнего, а ближний пал до тебя. Но как исхитриться пресечь в себе этот вечный, этот вещный зов? Как научиться не страдать от недоступности умопомрачительных витрин, а проходить мимо них с гордо поднятой головой, даже не скосив глаза в сторону ценника? Мы не знаем, знают святые отцы. Те самые, у которых и подрясника-то на смену не было, но которые имели что-то такое, что легко парит над нашими и соседскими натужно гудящими холодильниками, над нашими и соседскими утрамбованными шкафами.
Вспомним. Со всех краёв стекались благополучные, богатые, респектабельные, власть имущие люди, хозяева жизни, к бедному, неимущему, убогому, как он сам себя называл, Серафиму Саровскому. Не гнушались его истёртыми сандалиями, нечёсаной бородой, шли к нему с единственной просьбой: «Помоги, нет покоя в душе, всё есть, а покоя нет, бессонными ночами такое думается, плохо на сердце, плохо, суетно». Это они, те самые, коим завидуем мы, чьё неблагополучие - желанный свет в нашем окошке. А он им: «Радость моя...» Всех называл так, ко всем так обращался. «Радость моя, - говорил, - стяжи мирен дух, и возле тебя спасутся тысячи». И они, благополучные, важные, солидные, плакали как дети под его простенькой епитрахилью, когда молился над ними, возлагая на их грешные головы свои целительные руки.
Стяжи мирен дух - как просто, оказывается. А для этого уверуй, что для спасения твоего, стяжания духа мирного не надо тебе ровным счётом ничего из твоей казны житейской. Подними голову к небу от земли суетной и испроси у Господа сил.
Сейчас в монастырях наших российских много подвизается монахов, оставивших мир, в котором они, по нашим меркам, очень даже преуспели. Профессора, учёные, писатели, дети дипломатов, у которых было очень счастливое детство и безбедная юность. Но они ушли из мира и не пожелали ни своего, ни чужого осла, ни своего, ни чужого дома, ни своего, ни чужого благополучия. Да, конечно, можно скептически улыбаться, глядя, как идут они в тяжёлых сапогах, заметающей пыль рясе на монастырское послушание. Чего не хватало им, безумцам? Это если взять за основу свой убогий, кажущийся таким глубоким умишко. А можно всмотреться в них или даже остановить, спросить, но не выставив вперёд свой живот, а смиренно, извинившись. Они ответят. Они не пройдут мимо. И если о своей жизни не расскажут (у монахов это не принято), то обязательно поведают об образчиках высоких, богоугодных, чистых. Вы узнаете, как раздала всё своё богатое имущество Ксения Петербургская и взвалила на себя великий груз юродства, как ушёл в лес из боярской семьи Сергий Радонежский, как презрел земную роскошь Прокопий Праведный, как посвятила себя убогим и нищим Елизавета Фёдоровна, великая княгиня. Мы убедимся - есть другое мироощущение, отношение к жизни, к её богатству и её нищете, есть некая тайна для нас в этих прекрасных судьбах. Если мы что-то пока не в силах постичь в них, это не от того, что они чудаки и безумцы, а от того, что мы духовно немощны и духовно нечисты.
Каждый вечер перед сном православные люди читают обязательные вечерние молитвы. «Так уж и обязательные, - могут возразить мне. - А если наломаешься за день, без рук, без ног, то и тогда ползком к зажжённой лампаде? Не есть ли это фарисейство?» Не есть. Если, конечно, стоя перед иконой и бубня под нос слова молитвы, мы не будем мысленно подсчитывать, за сколько баксов справила очередную шубу тётя Соня из сорок второй квартиры. Вечерняя молитва необходима всем нам, и вот почему. Каждый день мы исповедуем перед Богом в этой молитве свои грехи. Господь ждёт нас к Себе раскаянными и готов по любви милосердной простить нам содеянное «делом, словом и помышлением». Никто не знает своего часа прощания с жизнью, именно так устроено мудростью Божией. И, каясь ежевечерне: «Господи, в покаянии приими мя», мы тем самым готовимся предстать перед судом Божиим не застигнутыми врасплох, а покаявшимися. А вдруг Господь призовёт нас ночью и сегодня вечером мы последний раз стоим на молитве? Неверно деликатно молчать об этом, неверно отмахиваться от разговоров о смерти. «Надо помнить час смертный», - говорят святые отцы. Многие подвижники даже спали в собственных гробах, дабы не забывать о смертном часе. А будешь помнить о нём, такой ерундой покажется количество гусей у соседа.
