Дана Арнаутова - Дорогой Жан...
12
25 ноября
Жан,
Сегодня я выбрался в деревню. Сам не знаю — зачем. Может, хотел дойти до людей и что-то сказать, объяснить. Не знаю. Было холодно, голова кружилась. Помню — допил остатки обычного кальвадоса, осталось две бутылки. Того, старого. Но я дошел, спустился вниз, как бы ни темнело в глазах. К кому я мог пойти? Разве что старый филин бы мне поверил. Пусть не поверил, но… Я дотащился до его дома уже в сумерках — полдня на тройку миль, и темнеет рано. Жан, там все так же растет живая изгородь, она стала только выше и гуще за эти годы. Они стояли совсем близко. Я слышал, Жан. Слышал каждое слово. «Мой ангел», — говорил он. «Чистый, светлый ангел», — говорил он. «Мы построим храм новой прекрасной Франции, — говорил он, — потому что ты живое воплощение Нормандии». «В последний день осени», — сказал, наконец, он.
Что я мог, Жан? Выйти из-за кустов, напугав ее одним своим видом? Грязный больной старик, заросший, воняющий старым перегаром — и он, воплощенная праведность. Кому бы она поверила? Я ушел, Жан. Дождался, пока она упорхнет в дом, и ушел. У меня мало времени, так мало, что страшно. Да, Жан, мне страшно. Я уже не тот юноша, что когда-то плавал к скалам Эрбийон. Дома я искал ружье, но тот, кто оставил белье, книги и кальвадос, добрался до оружейного шкафа. Нам никто не поверит. Я не знаю, сколько у меня еще времени. Я не знаю, что делать. Я только не хочу еще раз потерять ее, мою девочку с солнцем в глазах. Жан, я… Жан, ради бога!
26 ноября
Стебли болиголова уже совсем сухие, от них никакого толку. Есть еще плющ и тот вьюнок, как же его… Но это не то. Все не то. Летом я бы пошел в лес, но сейчас это бессмысленно. Мне нужен болиголов. Реторты почти все разбиты, но если поискать… Жан, поговори со мной. Подскажи своим тихим ровным голосом, как ты всегда делал. Мой умный брат Жан. Ты знаешь, зачем болиголов? Последняя крыса давно сбежала из клетки. А я остался. Перегонный куб цел. Доктор Фаустус продал душу дьяволу. Помнишь оперу? Мы слушали ее в Париже. Па-па-па-па-па-парам… Люди гибнут за металл. Глупцы. Нет металла дороже бледного золота ее волос. Бледного старого золота. Почти серебра. Дьявол не купит мою душу. От нее остались одни угли и зола. Есть чем развести огонь в подвале. Вьюнок — ипомея, я вспомнил. Тоже неплохо, но слишком слабо. Мне нужен болиголов, я не могу рисковать с неизвестными рецептами. Жак не знает нужных рецептов.
27 ноября
Я Жак Дуаньяр. Моего отца звали Фабиан Дуаньяр. Мою мать — Мари-Эжени Дуаньяр, в девичестве Ростан. Мой брат — Жан. Жан Дуаньяр. Я люблю свою кузину Люси Ламбер. Люси. Люси Ламбер. Я Жак. Жак, где брат твой, Жан?
28 ноября
Я, Жак Дуаньяр… Я, Жак. Жак Дуаньяр… Жак. Жан. Я — Жак Дуаньяр. Дуаньяр — да. Я Дуаньяр. Дуаньяр из Дома на холме. Жан Дуаньяр. Жан…
13
30 ноября 1933 года
Авиньон, ул. Монфрен, 16
демуазель Ортанс Дерош
от г-на А. Леграна
Кан, отель «Дюссо»
Дорогая Ортанс,
Завтра утром первым же омнибусом мы выезжаем в Сен-Бьеф. Это прибрежная деревушка в Нормандии, такая маленькая, что я с трудом нашел ее на карте. Все решилось, все сошлось в одной точке! Сегодня я прочел в газете, что в Сен-Бьефе была найдена мертвая девушка, работавшая на сборе яблок. Некоторое время назад я уже видел заметку о молодой женщине, сорвавшейся с крутого склона именно в этой деревне, но почему-то решил — по тону статьи, видимо, — что несчастье произошло на глазах у ее подруг. Как хорошо, что я на всякий случай делал выписки обо всех подобных происшествиях! Сейчас мы с господином Жавелем нашли и перечитали ту статью, а потом господин Жавель позвонил в редакцию и выяснил, что девушку нашли уже мертвой. Ортанс, это точно он! Вдобавок, один из врачей, получавших лицензию, некий д-р Мартен, работает возле Сен-Бьефа, в соседней деревне.
Мы бы выехали сегодня же, но единственный омнибус в ту глушь идет рано утром, а сейчас вечер, вдобавок инспектор Мерсо через час вернется из очередной поездки по третьему из восьми адресов. В нашем списке д-р Мартен стоял шестым, мне страшно подумать, что мы могли добраться до него на несколько дней позже.
Пожелай мне удачи, Ортанс, хотя когда ты получишь это письмо, все уже, вероятно, будет кончено!
Твой кузен Андре * * *Высокий седовласый старик, худой до совершенного измождения, неподвижно сидел в кресле у горящего камина. Костлявые руки покоились на клетчатом пледе, укрывающем его колени до самого пола, глаза, похожие на глаза большой хищной птицы, были полуприкрыты, вместе с крючковатым носом придавая ему еще большее сходство с дремлющим филином. На скамеечке у ног старика сидела белокурая девушка с толстой косой, заколотой в аккуратный узел на затылке, такой же простой и изящный, как и весь ее облик: от белоснежного воротничка на темно-синем платье до кончиков темных туфелек, едва виднеющихся из-под широкого подола.
Трое мужчин, безмолвно глядящих на старика, сидели на стульях с высокими деревянными спинками, обычных стульях приличного деревенского дома, с уже немного облезшим лаком, но все еще совершенно респектабельных. Таким же респектабельным был круглый стол, возле которого они сидели, каминная полка с множеством фарфоровых безделушек и книжный стеллаж, уставленный фолиантами в темных переплетах с потускневшими золочеными буквами.
— Да, господа, — разомкнул губы старик, открывая глаза, остро сверкнувшие желтым в отблесках камина. — Я знал доктора Мартена…
— Знали? — быстро уточнил один из гостей, плотный и коренастый, с решительно выдвинутой вперед челюстью. — Он уехал?
— Он умер, — сухо сказал старик. — Вчера. Признаться, я полагал, что вы из полиции: я посылал в город письмо.
— Умер! Как? — растерянно вскрикнул второй, долговязый юноша, замерший на самом краешке стула, словно готовясь в любой момент вскочить.
Старик пожевал губами, склонив голову набок и еще раз обведя неприятно острым взглядом гостей.
— Так вы из полиции?
— Да, — уронил коренастый. — Я инспектор уголовной полиции Тулузы. Пьер Мерсо, к вашим услугам. Но здесь я и мои друзья по частному делу…
— Понимаю… — бесстрастно сказал старик, снова закрывая глаза. — Господин Мерсо, полагаю, я могу пролить свет на некоторые обстоятельства смерти доктора Мартена, если вы, в свою очередь, подробнее расскажете мне о его жизни. Видите ли, если то, о чем я думаю, правда, моей семье чрезвычайно повезло, что эта жизнь прервалась так… своевременно.
— Так вы знали? — привстал с кресла молодой человек, приобретя в этот момент неуловимое, но явное сходство с инспектором. — Знали, что доктор…
— Я полагаю, — вмешался в беседу до сих пор молчавший третий, уютного вида толстяк в дорогом твидовом костюме, — нам действительно есть, что рассказать друг другу. Позвольте мне. Итак, господин Гренобль, все началось в 1925 году или даже раньше…
Когда он замолчал — спустя почти полчаса — слегка задыхаясь, как это бывает с полными людьми даже после небольших усилий или долгого разговора, старик, в продолжение всей речи так и не пошевелившийся, неожиданно ласковым движением положил руку на головку девушки.
— Кристина, принеси вчерашние письма.
Так же молча девушка поднялась и вышла, через несколько минут вернувшись с пачкой растрепанных бумаг.
— Вы можете прочитать их здесь, господа, — ровно произнес старик, не открывая глаз. — Вслух, если вам так удобнее. Я намерен передать письма полиции в качестве улик, но у вас есть право узнать то, что в них написано. Да… — он помолчал немного, будто прислушиваясь к чему-то, и повторил: — у вас — есть. Вы опоздали совсем немного, так бывает. Но прежде, чем вы начнете, я бы хотел рассказать вам историю, связанную с вашей историей теснее, чем может показаться. Человека, который написал эти письма, звали Жак Дуаньяр. И это он убил доктора Мартена. Впрочем, на самом деле их обоих звали иначе…
Он окинул взглядом нетерпеливо пошевелившегося юношу, подавшегося вперед инспектора и толстяка, сложившего пухлые руки перед собой на столе с выражением полного внимания. Снова пожевал губами, вздохнул…
— Пожалуй, начать следует с того, что близнецов Дуаньяров путала даже их собственная мать. Мальчики были удивительно похожи, но только внешне — так, опять же, часто бывает…
— Разве такое возможно? — тускло произнес инспектор приблизительно два часа спустя. — Не просто выдать себя за другого человека, но вот так вот… Бред какой-то…
— Бред, — бесцветно согласился старик нотариус. — Но разве мы говорим о нормальных людях? Два безумца повстречались в доме Дуаньяров, но один возомнил себя десницей господа, другой же… Полагаю, он хотел просто остаться человеком.
