Кевин Фонг - Extremes. На пределе
На ней голубое платьице в горошек. Ноги босые — может, обувь осталась на месте происшествия, — однако девчонка явно принарядилась, видно, думала развлечься. Симпатичная афроамериканка с аккуратной прической и макияжем.
Медики, только что прибывшие на вертолете, не прекращают закрытый массаж сердца даже на ходу, двигаясь рядом с каталкой в травматологический блок.
— Ну что ж, — бросает Мэниш, старший ординатор, — будем клетку взламывать.
Это не иносказание; времени совсем нет. Действия необходимо предпринимать прямо здесь и немедленно, самые радикальные и решительные. Грудную клетку необходимо вскрыть, обнажить сердце и легкие, найти повреждение — причину, от которой ее сердце останавливалось, — и исправить. И все это нужно делать срочно.
Ножницами разрезают нарядное платье — это самый простой этап. Вторая медсестра из травматологии готовит инструменты. Один из младших ординаторов наскоро дезинфицирует пострадавшую — обрабатывает верхнюю часть ее тела раствором йода.
Мэниш и в обычное время скуп на слова. Экстренная ситуация и тяжесть случая не делают его многословнее.
— Нож, — роняет он бесстрастно. Тут же ему в ладонь вкладывают ручку скальпеля. Мэниш проводит лезвием по коже, делая глубокий разрез сантиметров пять длиной сразу под левой грудью. В обнажившиеся мышцы он вводит щипцы, разделяя ими волокна и прокладывая путь к ребрам. То же самое Мэниш проделывает с правой стороны грудной клетки. Если в пространство между легкими и плеврой — обтягивающей их тонкой пленкой — проник воздух, этого может оказаться достаточно, чтобы сердце перестало биться. На что и надеется хирург: тогда можно будет ограничиться сделанными аккуратными разрезами, чтобы выпустить через них скопившийся воздух и запустить сердце. Но, увы, сегодня не повезло. Работа продолжается.
Мэниш возвращается к правой стороне грудной клетки и проводит скальпелем вдоль пятого ребра, расширяя сделанный раньше надрез, пока не достигает грудины. Разводит мышцы между ребрами и вводит в рану реберный ранорасширитель — жуткого вида никелированный инструмент, снабженный целой системой винтов и парой крючков с тупыми концами. Отделив с его помощью пятое ребро от шестого, врач видит открывшееся перед ним содержимое грудной клетки.
Прошло меньше времени, чем вам понадобилось, чтобы прочитать это описание, а я уже смотрю на ее легкие и неподвижное сердце.
Мэниш быстро осматривает околосердечную сумку — перикард. Она и правда похожа на мешочек, плотно облегающий сердце. Если перикард переполнен кровью, он давит на сердце и не дает ему сокращаться. Исправить это тоже сравнительно просто, но сегодня проблема не в перикарде. Грудная клетка залита кровью. Трубка дренажа хлюпает и булькает. Мэниш вынимает сердце из перикарда, осматривает в надежде, что обнаружит небольшую ранку, которую легко будет ушить. Но все куда хуже.
Продолжая осмотр, хирург наконец находит рану. Пуля разорвала крупные сосуды, окружающие сердце. Кровь из них начала хлестать прямо в грудную полость. Опустевший желудочек перестал сокращаться. Такое повреждение исправить непросто. Реанимационные мероприятия приостанавливаются.
Мэниш расспрашивает прилетевших на вертолете фельдшеров, давно ли произошла остановка сердца. Оказывается, больше получаса назад. Он смотрит на часы и объявляет время смерти.
Все расходятся. Сначала Мэниш, за ним остальные дежурные. Остается самый младший член коллектива, чтобы зашить грудную клетку. Сегодня этот человек — я. Мне протягивают большую загнутую иглу, и я остаюсь один на один с девушкой, которая час назад веселилась на вечеринке, когда кто-то дал очередь по собравшимся. Одна пуля попала ей в грудь, прошла сквозь сердце и сосуды, и Мэнишу просто не хватило времени на то, чтобы все исправить.
В ажиотаже реанимационных мероприятий подобные вещи воспринимаешь отстраненно, сосредоточившись на деле, и не думаешь о том, как это ужасно. Младшему в бригаде есть чем заняться — пусть даже ты просто смотришь, учишься, запоминаешь. С этого начинается подготовка к тому моменту, когда ты сам возьмешь в руки скальпель и должен будешь принять решение.
Остаться с ней наедине куда труднее. Для студента привычно, что большинство пациентов старше тебя и страдают от проблем, которые тебе пока рано примерять на себя. Но эта девушка моложе меня, она вообще выглядит подростком. Ее место на вечеринке, а не на этой заляпанной кровью каталке, в разрезанном на куски платье.
Операция, которую ей только что делали, экстренная торакотомия, применяется именно в таких случаях. В умелых руках и при удачных обстоятельствах она дарит жертве со смертельным проникающим ранением грудной клетки 10%-ный шанс на выживание. Операция проводится стремительно, она несложна и, я бы сказал, грубовата. Но сегодня требовалось нечто большее.
Тем не менее, глядя на то, как искусно и решительно действует врач, невольно ловишь себя на мысли: кардиохирургия сродни священнодействию, она похожа на древнее искусство, шлифовавшееся многие столетия. И в самом деле, потребовалась вся многовековая история медицины, чтобы хирурги научились вот так уверенно вскрывать грудную клетку и проводить операции на сердце.
***
Если вы положите ладонь правой руки на середину груди, основание ладони попадет на грудную кость, или грудину, а пальцы (расставьте их так, чтобы средний указывал на левый сосок) позволят представить, где анатомически расположено сердце. И, хотя биение лучше всего определяется слева, где сейчас лежат ваши пальцы, основная часть сердца, как ни странно, расположена гораздо ближе к центру. К тому же сердце не параллельно поверхности грудной клетки, оно слегка развернуто, так что правая его сторона как бы выдвинута вперед, а левая немного углублена. Всё это надежно защищено грудиной и крепкой конструкцией из ребер: эволюция позаботилась о сердце, как бы признав тем самым его первостепенную важность — и уязвимость.
От грудной кости до сердца два с половиной сантиметра по прямой, но медицине понадобилось почти две с половиной тысячи лет, чтобы преодолеть эту крохотную дистанцию. ХХ век стал свидетелем того, как кардиохирургия пошла вперед семимильными шагами, опрокидывая тысячелетние догмы. Смелость этих исследователей и их небывалые прорывы открыли наконец для науки и медицины континент сердца, подобно тому как Скотт и Амундсен проложили некогда путь человечеству в глубь Антарктиды.
***
Наши исследования пределов мира, по сути дела, не что иное, как изучение самих себя и возможностей человеческого организма. Ведь именно физиологические особенности и неумение как следует защитить себя от воздействий внешней среды вплоть до середины ХХ века не пускали нас в труднодоступные уголки Земли и за ее пределы.
Эти поиски велись и ведутся на переднем крае медицины, позволяя узнавать все больше о предельных возможностях здорового и больного организма. Научно-техническая революция, отодвинув границы изучаемого физического мира, одновременно помогла расширить и границы возможностей медицины, в частности хирургии.
К началу ХХ столетия многие аспекты анатомии и физиологии человека почти не были изучены — в первую очередь это относилось к сердцу. Хотя ученые в ХIХ веке уже приступили к серьезному исследованию человеческих органов и их функций, сердце все еще оставалось территорией, на которую врачи вторгаться не решались. Даже в сороковые годы ХХ века, когда разразилась Вторая мировая война, сердце по-прежнему представлялось медикам неведомым, полным опасностей континентом, каким была Антарктида для ее героических покорителей.
Врачи не позволяли хирургам прикасаться к сердцу, видя в нем священный объект. Эта доктрина, древняя, как учение Аристотеля, оставалась непоколебимой почти до самого конца XIX века. Учебники по медицине предостерегали от посягательств на сердце. Известный английский хирург Стивен Пэджет, написавший в 1896 году учебник «Хирургия грудной клетки», сформулировал это недвусмысленно. «Хирургия сердца, — заявляет он, — по всей вероятности, достигла пределов, установленных природой. Никаким новым методам и новым открытиям не удастся преодолеть тех естественных опасностей, которые влечет за собой повреждение данного органа».
Оспорить признанные в прошлом истины, совершить рывок вперед потребовала война, выступившая в роли беспрецедентного, хоть и безжалостного, катализатора.
***
Зима 1917 года. Где-то на Западном фронте, по замерзшей «ничьей земле» бредет британский пехотинец. Метет вьюга, над полем битвы дует пронизывающий ветер. На солдате легкая, не по погоде, одежда, но выстрелы и разрывы снарядов несут куда более серьезную опасность. Из немецких окопов строчат пулеметы — до огневого рубежа метров пятьсот. Правда, при такой непогоде есть надежда уберечься.
