Мэрилин Мюррей - Узник иной войны
Потребовались месяцы, чтобы я смогла пережить нападение и встретить его с полнотой восприятия взрослого человека, принять, что это произошло со мной – с этим лицом, с этим ртом, с этой Мэрилин Мюррей, - а не только с маленькой девочкой, которую я не знала, с незнакомым телом, лежавшим на грязной земле в Канзасе тридцать шесть лет назад.
Блаженное неведение восьмилетнего ребенка уберегло меня от осмысления того, что означало это нападение. Моя маленькая девочка не знала, что такое оральное изнасилование. Она не понимала, что истязатели сделали попытку изнасиловать ее и в анальной форме. Но взрослая Мэрилин столкнулась со всей правдой о себе. Я заставила себя испытать ужас, отвращение и омерзение от того, как эти мужчины надругались над моим телом. От этой правды меня рвало – снова, снова и снова.
Физически и эмоционально я реагировала, как взрослая женщина, которую часами ежедневно насилует группа мерзавцев. Переживание этого изнасилования сказывалось на мне уже не только во время сеансов. Последствия были такими, как если бы это все по-настоящему произошло только сегодня. Физически я выглядела совершенно разрушенной. На уровне чувств я больше не отличала происходящего в комнате для терапии от реальности обычного мира. Мой Плачущий обиженный ребенок становился единым целым с моим Взрослым.
Одним из этапов воспоминания нападения было переживание разделения на части. Умом я понимала, что этот защитный механизм спас мне жизнь. Но внутри меня, ломая мое тело в мучительной агонии, бушевала жестокая боль, вызванная расщеплением. Как мог кто-либо, тем более восьмилетнее дитя, принять такое значительное решение – выбрать между жизнью и смертью? Решиться уничтожить часть своего бесценного «Я» ради выживания - не лучше ли было умереть целостной личностью, чем жить разделенной на части? Каким образом возникает подобное решение?
Я изливала свои муки в дневнике:
Не заставляйте меня делать это… я не хочу убивать себя!
Свет уличных фонарей проникал сквозь облетевшие деревья. Он отбрасывал тени на фигурку, которая раскачивалась взад и вперед, стоя на коленях. Воздух был наполнен ее пронзительным плачем по мертвому ребенку, лежащему у нее на руках
Доктор Дэнилчак слушал с пониманием. Он опекал, поддерживал и укреплял мое чувство собственного достоинства. Мне это нравилось, за исключением того, что он говорил о БОге. Он спросил , способна ли я гневаться на Бога. Но я никогда не позволяла себе гневаться на кого бы то ни было, а уж о гневе на Бога я и мысли не допускала. Затем он добавил: «Чтобы иметь истинные отношения с кем-то, включая Бога, нужна честность. Мы не может восстановить отношения, пока не признаем, что они нарушены.»
Но дно бездны еще не было достигнуто. Когда же я дошла до дна, чувство было такое, будто я свалилась с тринадцатого этажа, разбившись о промерзшую, черную, грязную землю. В детстве я полагалась на то, что некто всемогущий спасет меня, по крайней мере, будет рядом со мной: Бог всех детей, Бог, который сажает их к Себе на колени, чтобы заключить с Свои объятия и защитить их. Даже когда меня покинула последняя надежда, я все еще рассчитывала на доброго, всемогущего и великого Бога.
Но во время нападения, показавшегося мне вечностью, я с болью осознала, что Бог отказался от меня. Я была такой скверной, недостойной, что мне казалось – Бог просто сделал вид, будто меня не существует.
Вулкан ожил заново. Год за годом я ходила в церковь и учила своих детей и друзей тому, что Бог любит их и в изобилии наделяет благодатью. Все это время внутри меня клокотал вулкан. Он медленно закипал в глубине моей души огненным, плотным варевом злобы за то, что его держат взаперти, за то, что на нем растут цветы и стоят дома, как будто его не существует вовсе.
Отчетливая, примитивная в своей первозданности ненависть взорвалась и хлынула через край на склоны старательно ухоженной горы, уничтожая все на своем пути. «Бог, я ненавижу ТЕБЯ!»
Любящий Бог, который хранит своих детей от беды?
«НЕТ!»
Заботливый Бог, который любит тебя, несмотря ни на что?
«НЕТ! ОН СТЕР МЕНЯ!»
добрый и любящий Бог?
«НЕТ»
Бог, ТЫ позволил им сделать это со мной? Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!
«Ты, что, слепой? Ничего не видишь? Как Ты мог позволить, чтобы это случилось с таким маленьким ребенком?!»
гнев продолжал изливаться, пока не вышел весь. Я лежала под грудой пепла, прижавшись к полу, тяжело дыша.
Когда силы вернулись ко мне и я села, доктор Дэнилчак принялся отвечать на мои вопросы. «Я думаю, Бог плакал о тебе во время нападения. Я убежден: Он не больше твоего хотел, чтобы случилось подобное. Это непросто понять – почему Бог допускает зло и несчастье в мире. Отчасти это можно объяснить тем, что он представляет людям свободный выбор. Он не управляет их поступками. С другой стороны, Бог способен сделать так, что мы можем обрести Его исцеляющую любовь от Него напрямую или, что бывает чаще, от других людей»,
я шал к Бабетт, прокручивая в голове эти слова. Всевозможные «Если бы» так и сыпались на меня. Если бы я не познакомилась с Кей, я не молилась бы о ней. Если бы Кей не примирилась с Богом, она ни за что не прочла бы книгу Сесила Осборна. Если бы она так и не прочла эту книгу, то даже если бы «Больше чем друзья» существовали бы, они никогда бы не познакомились с доктором Осборном и его центром. Если бы мы с Кей не ссорились, она не отправилась бы в Бермингем. И если бы Кей никогда там не побывала, она так и не заставила бы меня обратиться к ним за помощью.
Высокие изгороди на моем пути в темноте приняли угрожающие размеры. Внутренний ребенок отпрянул, опасаясь, что чьи-то ручищи подобно стальным обручам вновь сдавят мою грудь. Я собралась с силами и, задрав подбородок, зашагала дальше.
Бог устроил мое исцеление. Он привел меня к нужному мне терапевту. Познания доктора Дэнилчака в регрессивной терапии и его докторская диссертация по пастырской психотерапии успешно объединили две сферы деятельности. Мне нужен был тот, кто способен понять, как мою духовность, как и мои поврежденные чувства.
Я подняла глаза на деревья с набухающими почками. на деревьях нет листьев. Черная и грязная земля. я осмотрелась и увидела повсюду новую жизнь – цветы, буйная трава покрывали лужайки перед домами.
Из зимы моей печали я заглянула в весну новой жизни. Может Бог и в самом деле переживает за голого, перепуганного, доведенного до отчаяния ребенка.
Я почувствовала себя хрустальной вазой, разбитой вдребезги, которую теперь собирает по кусочкам кто-то осторожный, терпеливый, кто-то, готовый потратить врем, чтобы подобрать все мельчайшие осколки и разгадать, как они соединяются. Чтобы собрать вазу заново, уйдет много долгих часов. Но благодаря терпению, любви и заботе, эта работа будет доведена до конца.
Когда хрустальная ваза разлетается на куски, осколки стекла могут вонзиться в кожу, причиняя боль. Так ваза дает знать другим о той боли, которую она испытывает. Ваза, униженная и растерзанная оттого, что она разбилась, не хочет, чтобы кто-то узнал о ее хрупкости. После того, как ее склеили из осколков, ваза поначалу чувствует себя слабой и безобразной.
Моя ваза страшилась своей хрупкости. Некоторые осколки так и не нашлись. Клей еще не высох. Настал час отправляться домой. Пора вернуться в реальный мир новой личностью, той личностью, которой я была задумана. Терапия открыла мне мой страх быть оставленной, мой страх оказаться без мастера, который собрал меня по кусочкам – доктора Дэнилчака, единственного человека, который знал, как выглядит настоящая ваза. Все в Аризоне знали лишь глиняный горшок, в котором в течение тридцати шести лет хранились осколки разбитой Мэрилин Рей. Они ничего не ведали о хрустальной вазе. Что, если они не полюбят меня такой, какая я есть? Примут ли они мою слабость и непрочность?
С доктором Дэнилчаком мы немало поработали, репетируя будущее и его возможности. Мы обсудили недавний визит Тодда в Берлингем и его реакцию. Пит посоветовал мне семейное консультирование как неотъемлемое условие моего окончательного возвращения домой. Будучи в Берлингеме, Тодд согласился на это, но возвратившись в Аризону, передумал. Разговаривая с ним по телефону, я догадывалась: он ждет, что я вернусь в Аризону как ни в чем ни бывало и вновь стану той женой, которой была до моей работы с доктором Дэнилчаком.
Я прижимала телефонную трубку к плечу, мои руки тряслись. Я вживалась в новую роль. «Тодд, мне необходима твоя поддержка. Мне необходимо, чтобы ты пошел к консультанту вместе со мной. От этого зависит наш брак.
Ему было трудно это понять. Мы прожили вместе множество чудесных лет без всякого консультирования. К чему оно теперь. Я думаю, он видел, что у нашего брака есть проблемы. Но на его взгляд, нет ничего такого, что надлежащая духовность, с моей стороын – не могла бы привести в порядок.
