Джейн Остин - Эмма
Это с определенностью явствовало из нашего разговора о нем.
"Not quite," returned Emma, with forced calmness, "for all that you then said, appeared to me to relate to a different person.
— По-видимому, не совсем так, — с усилием сдерживаясь, возразила Эмма, — ежели я отнесла ваши слова к другому лицу.
I could almost assert that you had named Mr. Frank Churchill.
Почти готова поручиться, что вы называли имя мистера Фрэнка Черчилла.
I am sure the service Mr. Frank Churchill had rendered you, in protecting you from the gipsies, was spoken of."
И уверена, что вы упоминали о том, как мистер Фрэнк Черчилл вызволил вас от цыган.
"Oh!Miss Woodhouse, how you do forget!"
— Ох, мисс Вудхаус, вы все забыли!
"My dear Harriet, I perfectly remember the substance of what I said on the occasion.
— Гарриет, милая, я даже прекрасно помню, что сказала вам на это.
I told you that I did not wonder at your attachment; that considering the service he had rendered you, it was extremely natural:—and you agreed to it, expressing yourself very warmly as to your sense of that service, and mentioning even what your sensations had been in seeing him come forward to your rescue.—The impression of it is strong on my memory."
Я говорила, что не удивляюсь вашим чувствам, что сердце ваше не могло не тронуться, когда он оказал вам такую услугу, — и вы согласились со мною, называя эту услугу благодеянием, говорили о чувствах, с коими увидали, что он идет к вам на выручку. Слова эти врезались мне в память.
"Oh, dear," cried Harriet, "now I recollect what you mean; but I was thinking of something very different at the time.
— Боже мой! — воскликнула Гарриет.— Теперь и я вспоминаю, но я не то имела в виду.
It was not the gipsies—it was not Mr. Frank Churchill that I meant.
Не цыган и не мистера Фрэнка Черчилла.
No! (with some elevation) I was thinking of a much more precious circumstance—of Mr. Knightley's coming and asking me to dance, when Mr. Elton would not stand up with me; and when there was no other partner in the room.
О нет!— Одушевляясь: — Я думала о другой — и бесценной — услуге, когда мистер Найтли подошел и позвал меня танцевать, увидев, что мистер Элтон не желает, а больше мне танцевать не с кем.
That was the kind action; that was the noble benevolence and generosity; that was the service which made me begin to feel how superior he was to every other being upon earth."
Вот что я называла благодеяньем — вот в чем видела благородство и великодушие — вот какая услуга показала мне, что он лучше и выше всех на свете.
"Good God!" cried Emma, "this has been a most unfortunate—most deplorable mistake!—What is to be done?"
— Боже правый! — вскричала Эмма.— Это прискорбная, злосчастная ошибка!.. Что теперь делать?
"You would not have encouraged me, then, if you had understood me?At least, however, I cannot be worse off than I should have been, if the other had been the person; and now—it is possible—"She paused a few moments.
— Значит, если бы вы поняли верно, — сказала Гарриет, — то не поощряли бы меня. И все ж могло быть хуже, когда бы речь шла о другом, потому что теперь. теперь все это стало возможным. Она остановилась.
Emma could not speak.
Эмма не могла вымолвить ни слова.
"I do not wonder, Miss Woodhouse," she resumed, "that you should feel a great difference between the two, as to me or as to any body.
— Я понимаю, мисс Вудхаус, — заговорила снова Гарриет.— Разница между нами огромна — обо мне ли речь или о ком-нибудь еще.
You must think one five hundred million times more above me than the other.
Один должен вам представляться в миллион раз недоступней для меня, чем другой.
But I hope, Miss Woodhouse, that supposing—that if—strange as it may appear—.But you know they were your own words, that more wonderful things had happened, matches of greater disparity had taken place than between Mr. Frank Churchill and me; and, therefore, it seems as if such a thing even as this, may have occurred before—and if I should be so fortunate, beyond expression, as to—if Mr. Knightley should really—if he does not mind the disparity, I hope, dear Miss Woodhouse, you will not set yourself against it, and try to put difficulties in the way.
Но предположим, что если б. как это ни удивительно. Вы ведь сами сказали — случались и не такие чудеса, бывали и еще более неравные браки — сказали это про меня и мистера Фрэнка Черчилла, а значит, коли такое чудо могло случиться. и коль судьба подарит мне столь несказанное счастье и мистер Найтли. ежели он пренебрежет нашим неравенством, то вы, надеюсь, дорогая мисс Вудхаус, не воспротивитесь и не станете чинить препятствий.
But you are too good for that, I am sure."
А впрочем, что это я, — для этого вы слишком добры!
Harriet was standing at one of the windows.
Гарриет стояла теперь у окна.
Emma turned round to look at her in consternation, and hastily said,
Эмма, цепенея от ужаса, оглянулась на нее и торопливо проговорила:
"Have you any idea of Mr. Knightley's returning your affection?"
— Вы полагаете, что мистер Найтли разделяет ваши чувства?
"Yes," replied Harriet modestly, but not fearfully—"I must say that I have."
— Да, — скромно, но без робости отвечала Гарриет.— Откровенно говоря, полагаю.
Emma's eyes were instantly withdrawn; and she sat silently meditating, in a fixed attitude, for a few minutes.
Эмма тотчас отвела взгляд и, застыв в неподвижности, молча собралась с мыслями.
A few minutes were sufficient for making her acquainted with her own heart.
Этих мгновений ей достало, чтобы прочесть в своем сердце правду.
A mind like hers, once opening to suspicion, made rapid progress.
Разум подобного склада, озарясь подозреньем, немедленно устремляется к разгадке.
She touched—she admitted—she acknowledged the whole truth.
Она коснулась истины — вгляделась в нее — и удостоверилась.
Why was it so much worse that Harriet should be in love with Mr. Knightley, than with Frank Churchill?
Почему Гарриет можно любить Фрэнка Черчилла и никак нельзя любить мистера Найтли?
Why was the evil so dreadfully increased by Harriet's having some hope of a return?
Почему в жилах стынет кровь при мысли, что Гарриет может надеяться на взаимность?
It darted through her, with the speed of an arrow, that Mr. Knightley must marry no one but herself!
Ответ пронзил ее, точно молния: потому что мистер Найтли должен жениться только на ней самой!
Her own conduct, as well as her own heart, was before her in the same few minutes.
За те же считанные мгновенья открылась ей истина не только о своем сердце, но и о своем поведении.
She saw it all with a clearness which had never blessed her before.
С небывалою ясностью предстала она пред ее мысленным взором.
How improperly had she been acting by Harriet!
Как скверно вела она себя в отношении Гарриет?
How inconsiderate, how indelicate, how irrational, how unfeeling had been her conduct!
Сколько опрометчивого, бесцеремонного, необдуманного — сколько бездушного было в ее действиях!
What blindness, what madness, had led her on!
Какое ослепление, какое безумие двигало ею!
It struck her with dreadful force, and she was ready to give it every bad name in the world.
Мысль эта поразила ее с невероятной силой, она названия не могла найти своим поступкам.
Some portion of respect for herself, however, in spite of all these demerits—some concern for her own appearance, and a strong sense of justice by Harriet—(there would be no need of compassion to the girl who believed herself loved by Mr. Knightley—but justice required that she should not be made unhappy by any coldness now,) gave Emma the resolution to sit and endure farther with calmness, with even apparent kindness.—For her own advantage indeed, it was fit that the utmost extent of Harriet's hopes should be enquired into; and Harriet had done nothing to forfeit the regard and interest which had been so voluntarily formed and maintained—or to deserve to be slighted by the person, whose counsels had never led her right.—Rousing from reflection, therefore, and subduing her emotion, she turned to Harriet again, and, in a more inviting accent, renewed the conversation; for as to the subject which had first introduced it, the wonderful story of Jane Fairfax, that was quite sunk and lost.—Neither of them thought but of Mr. Knightley and themselves.
И все же, из доли самоуважения, вопреки этим тяжким изъянам, из нежелания терять лицо, а более всего из чувства справедливости к Гарриет — в сострадании девушка, которая верила, что ее любит мистер Найтли, не нуждалась, но обижать ее холодностью справедливость не дозволяла — Эмма нашла в себе решимость спокойно и даже с видимостью дружелюбия сидеть и терпеть дальше.Ей и самой полезно было узнать, далеко ли простираются упованья ее подопечной — к тому же Гарриет ничем не провинилась, не за что было лишать ее участия и доброты, которые ей добровольно уделяли до сих пор, — и уж тем паче не заслужила она пренебрежения от той, которая давала ей одни лишь пагубные советы. И Эмма, очнувшись от раздумья, стараясь унять душевную бурю, вновь оглянулась на Гарриет и более приветливым тоном возобновила прерванную беседу, а то, что ей послужило началом — чудесная новость о Джейн Фэрфакс, — исчезло, рассеялось, как дым.Обе думали теперь только о себе — о себе и о мистере Найтли.
Harriet, who had been standing in no unhappy reverie, was yet very glad to be called from it, by the now encouraging manner of such a judge, and such a friend as Miss Woodhouse, and only wanted invitation, to give the history of her hopes with great, though trembling delight.—Emma's tremblings as she asked, and as she listened, were better concealed than Harriet's, but they were not less.
Гарриет, для которой эти секунды прошли в мечтаниях, не лишенных, впрочем, приятности, рада была, когда ее вернул к действительности ободряющий голос мисс Вудхаус, доброго друга и мудрого судьи, и, не заставляя просить себя дважды, с охотою, хотя и не без трепета, стала рассказывать о причинах своих надежд; Эмма, внимая ей и задавая вопросы, трепетала не меньше, хотя и лучше скрывала волненье.
Her voice was not unsteady; but her mind was in all the perturbation that such a development of self, such a burst of threatening evil, such a confusion of sudden and perplexing emotions, must create.—She listened with much inward suffering, but with great outward patience, to Harriet's detail.—Methodical, or well arranged, or very well delivered, it could not be expected to be; but it contained, when separated from all the feebleness and tautology of the narration, a substance to sink her spirit—especially with the corroborating circumstances, which her own memory brought in favour of Mr. Knightley's most improved opinion of Harriet.
Голос ее звучал ровно, но душа пребывала в смятенье, потрясенная внезапным откровением и столь же внезапною угрозой, борением ошеломляющих чувств.Глубже пряча страдания и являя одно лишь терпенье, слушала она подробности, которые излагала ей Гарриет.Особой связности, последовательности или красноречия она и не ждала, но ежели отрешиться от несообразностей и повторений, рассказ содержал в себе нечто такое, от чего у Эммы упало сердце, в особенности когда память ей подтвердила, что мнение мистера Найтли об Гарриет и вправду много переменилось к лучшему.
