Евгений Введенский - Либерия
Мы уже почти дошли до машины, когда один из оборванцев внезапно протянул руку к моему сердцу, как будто намереваясь вырвать его из моей груди — как любят делать мастера кунг-фу в китайских боевиках, — но вместо этого быстрым движением засунул пальцы в нагрудный карман моей рубашки, оторвал его вместе с лежавшей там стодолларовой купюрой и растворился в толпе, плавно нырнув под ноги своих товарищей.
Все это произошло так быстро, что я пару секунд стоял с открытым ртом, пытаясь понять, что случилось, а затем заорал и стал яростно расталкивать толпу, надрывно и хрипло матерясь. Я готов был задушить вора голыми руками, если бы смог его поймать... Но кто именно был этим вором? В темноте все оборванцы казались совершенно одинаковыми; я хватал за шиворот то одного, то другого, но никак не мог понять, кто из них совершил это варварское нападение на мой карман.
В этот момент я почувствовал постороннее шевеление в кармане джинсов; глянув вниз, я увидел свой телефон в худой черной руке, которая тут же исчезла у меня за спиной. Со свирепым ревом раненого медведя, окруженного стаей шакалов, я повернулся назад и яростно заорал:
— Кто взял мой телефон?!
Стоявшие передо мной оборванцы принялись суетливо крутить головами:
— Кто-то украл телефон начальника?
— Ты видел, кто взял телефон?
— Мистер, кто-то украл твой телефон?
— Вот он, смотри! — вдруг крикнул один из них, показывая пальцем на другого оборванца, который медленно отходил в сторону от собравшейся вокруг меня толпы. — Твой телефон у него!
— Сто-о-ой! — заорал я и, нетерпеливо расталкивая стоявших передо мной попрошаек, ринулся за вором. Тот быстро обернулся, глянул на меня краем глаза и побежал. Я рванул за ним, а вслед за мной вприпрыжку, с веселыми криками и улюлюканьем, двинулась вся толпа.
Беглец пробежал метров сто вниз по улице, а затем нырнул в узкий проход между домами. Прыгнув вслед за ним, я увидел в полумраке его спину и помчался вдогонку по узким извилистым коридорам. Все остальные преследователи почему-то сразу же отстали.
Проход между домами поворачивал то налево, то направо. С обеих сторон стояли кривые безобразные лачуги, кое-как сколоченные из фанеры, досок, кусков брезента и целлофана. Кроме меня и вора вокруг не было видно и слышно ни одной живой души. Торопливый топот наших ног отдавался гулким эхом в оглушительной тишине. Сверху, в просвете между скособоченными крышами лачуг, зловеще скалилась щербатая луна, освещая происходящее глубоким синим светом.
Я почти догнал вора, когда тот неожиданно нырнул в выломанную в бетонной стене неровную рваную дыру. Я пригнулся и прыгнул вслед за ним — и оказался в полной темноте.
Замерев, я задержал дыхание и прислушался, но услышал только, как пульсирует кровь в моих висках.
— Эй, ты! Стой на месте! — хрипло сказал я.
Ответом мне была тишина. Я почувствовал, что холодное дыхание опасности ползет вверх по моей спине, и стал осторожно, ме-е-едленно поворачиваться назад, к выходу.
Тут сзади послышался быстрый шорох, и мне на голову с силой обрушилось что-то твердое и тяжелое.
*******
Я пришел в себя от оглушительного звона в ушах. С трудом приоткрыв глаза, я увидел покачивавшееся надо мной черное лицо в обрамлении белокурого парика. Моя голова покоилась на коленях у той самой шустрой девушки, которая пыталась пройти в клуб вместе с нами. Мое тело было как будто ватным, голова — тяжелой, как гиря, а взгляд мне удавалось сфокусировать лишь с большим трудом.
Где я? Что происходит? Я осторожно приподнял голову и посмотрел по сторонам. Гена сидел за рулем, рядом с ним сидела его длинноногая подруга Фанта, а я лежал на заднем сиденье машины. Слабым голосом я спросил у белого парика:
— Ты кто?
— Это моя подруга, ее зовут Сусу, — ответила Фанта с переднего сиденья. — У нее сегодня день рождения.
— Тихо, тихо, малыш! — сказала Сусу, гладя меня рукой по волосам. — Плохие дяди сделали белому мальчику больно... Но все кончилось хорошо...
— Вы меня спасли? — спросил я, вспоминая, что со мной произошло.
— Тебя эти бомжи за руки-ноги принесли к нашей машине, — ответил Гена.
— Правда? Зачем? — спросил я.
— А зачем им нужен твой белый труп? — сказала Фанта. — Чтобы полиция и войска ООН устроили у них в квартале очередную облаву? Они уже получили все, что у тебя с собой было ценного: деньги, телефон, кроссовки.
Посмотрев на свои ноги, я увидел, что кроссовок на них действительно не было.
— А теперь они будут ждать, чтобы ты снова пришел, — продолжала Фанта. — Чтобы снова тебя ограбить. Глупыш, ну разве можно носить деньги в кармане?
— А где их нужно носить? — удивился я.
— В носках! — поучительно сказала Фанта. — Или в трусах. И никому нельзя показывать, что они у тебя есть. Вы, белые, такие наивные! Они же все заодно: официантки и охранники в клубе подсмотрели, что ценного у вас есть с собой, и сообщили уличным грабителям, а у них схема отработана: одни отвлекают внимание, другие воруют.
-У тебя что, тоже все украли? — спросил я у Гены.
— Не все, — хмуро ответил он. — Мои туфли на мне остались.
Мы сбились с пути, заблудившись в темных переулках, и с полчаса бестолково кружили по молчаливым серым дворам с плетеными хижинами, похожими друг на друга как две капли воды. В одном из таких дворов колеса машины намертво застряли в куче песка. Гена судорожно жал на газ, но все было впустую.
— Ебаные механики! — выругался Гена. — Полный привод не работает...
Минут десять мы впустую буксовали и тщетно пытались вытолкнуть машину из песка. Несмотря на производимый нами дикий шум, ни одна живая душа не выглянула из домиков, чтобы возмутиться или же предложить помощь.
— А где все люди? — спросил я Сусу. — Почему никто не выходит?
— Боятся! — ответила она. — Ночь — это время грабежа и убийств. А вдруг это снова повстанцы вернулись?
Делать было нечего: мы бросили машину и двинулись пешком. Вокруг стояла мертвая тишина, как будто мы шли по мертвому городу, брошенному своими мертвыми жителями.
Виллу компании "Металл Либерия" мы нашли довольно быстро; это был единственный дом в округе, где жили белые, и наши подруги знали, где его искать. Гораздо сложнее оказалось попасть внутрь: охранники снова спали беспробудным сном. Мы молотили кулаками в ворота, стучали по ним ногами... Охрану разбудили только увесистые булыжники, которые девушки, вскарабкавшись к нам на плечи, ловко швыряли поверх ворот в темный двор.
Ввалившись в свою комнату, я стащил с себя мокрую рубашку с рваной дырой на груди и безвольно рухнул на кровать.
Сусу села рядом. Помолчав с минуту, она сказала:
— Фанта говорила мне твое имя, но оно слишком сложное, и я его забыла. Так как тебя зовут?
— Евгений... — прохрипел я, уткнувшись лицом в подушку.
— Бигини, скажи, ты работаешь в ООН?
— Нет... — мысленно я предложил ей заткнуться.
— Почему? — искренне удивилась она. — Ты же белый, разве ты не можешь получить работу в ООН?
— Ладно, я попробую. Только не сегодня...
— Обязательно, попробуй! — серьезно сказала Сусу. — Завтра же. Бог тебе в помощь! Работать в ООН — очень хорошо и приятно. Большая белая машина, куча денег — и никаких обязанностей.
Она сняла блузку, оставшись в бюстгальтере и коротких шортах, легла на кровать рядом со мной и глубоко вздохнула. Перед моими глазами оказался безобразный шрам на ее левом плече, по виду совсем свежий. Он был грубо зашит нитками; сквозь дырочки понемногу сочился гной.
— Что это такое? — спросил я, поднимая голову.
— Пару дней назад, когда я шла домой после дискотеки, на меня напали хулиганы, хотели забрать телефон. Я стала убегать, меня догнали, один из них ударил меня ножом в спину.
— А кто зашивал рану?
— Сестра. У нее есть швейная игла и нитки.
Нижняя часть спины и левый бок у Сусу были покрыты сплошной елочкой из старых шрамов, коротких и толстых. Я не стал спрашивать, что это такое, потому что не хотел услышать еще одну душераздирающую историю. Чрезмерная жалостливость не раз толкала меня на необдуманные поступки. В детстве я таскал домой бездомных собачек и котиков, будучи не в состоянии вынести их беззащитного, несчастного вида; Сусу уже начинала вызывать у меня похожие чувства... Нет, нет, нет.
— Бигини, ты точно не хочешь секса со мной? — жалобно сказала Сусу после минутного молчания. — Хочешь, я сделаю тебе маленький "сосать-сосать"?
Я посмотрел на Сусу, морщась от чудовищной головной боли.
— Нет, спасибо, — сказал я, отворачиваясь.
— Но почему? Почему? Я тебе совсем не нравлюсь? — и Сусу разрыдалась, сев на кровати и закрыв лицо руками.
Тело ее содрогалось, а по щекам текли настоящие слезы. Я никогда не мог равнодушно наблюдать за плачущими женщинами... Вот и теперь мне стало жалко эту несчастную худую девчонку с таким жутким шрамом на спине.
— Сусу, ты мне нравишься, — соврал я, пытаясь изобразить искреннее выражение лица. — Но, видишь ли... Меня дома ждет невеста! И я не хочу ей изменять.
