Евгений Введенский - Либерия
— Сусу, ты мне нравишься, — соврал я, пытаясь изобразить искреннее выражение лица. — Но, видишь ли... Меня дома ждет невеста! И я не хочу ей изменять.
— Тогда я хочу просто быть твоим другом! — сказала Сусу, немного успокоившись, но все еще всхлипывая.
— Ну вот и хорошо, — сказал я. — Давай дружить. Только без секса.
Сусу кивнула, снова улеглась рядом со мной и стала рассказывать мне про свою жизнь.
В пятнадцать лет она стала встречаться с немцем, который работал в какой-то благотворительной организации. Их роман длился около года, а потом у немца закончился контракт, и он уехал домой.
К моменту нашей встречи Сусу уже лет семь искала белого принца по ночным клубам Монровии. Жизнь проститутки была нелегкой и полной опасностей. Если ей не удавалось снять клиента, то нужно было сидеть в клубе до утра, так как в темноте до дома она живой и невредимой не добралась бы — местная шпана таких, как она, не жаловала.
— У меня нет времени на черных парней, — говорила Сусу. — Они грубые и жестокие. Они бьют женщин, забирают у них деньги. Я ищу хорошего белого парня, который сделает мне ребенка и будет обо мне заботиться, присылать мне деньги из-за границы на воспитание малыша. И когда-нибудь заберет меня к себе. Наш ребенок будет белым-белым... Он будет светловолосым и голубоглазым, как его отец...
Я смотрел на Сусу слипающимися глазами, вполуха слушая ее неспешные мечтательные рассуждения. В соответствии с традициями Достоевского и Толстого нужно было с готовностью отдать ей свою последнюю рубашку. Но зачем ей моя грязная, пропитанная потом рубашка с рваной дырой у сердца? Чем я мог помочь ей и всем этим бедным изможденным людям, которые, как бабочки на свет лампы, летели в дом из темноты, будто это могло что-то изменить в их безрадостной жизни, полной унижений, нужды и страданий? Чувствуя себя последним негодяем, я постепенно погрузился в глубокий сон...
ГЛАВА 4
...который продлился часа полтора, не больше.
Меня разбудил звук голосов за дверью. С трудом приоткрыв глаза, я огляделся по сторонам. Сквозь занавески проникали утренние лучи солнца. Я был по- прежнему одет в свои джинсы с вытертыми коленями; носки и рубашка с оторванным нагрудным карманом валялись на полу. Сусу, в бюстгальтере и шортах, спала рядом со мной на кровати.
Мне срочно нужно было отлить. Я медленно встал с кровати, с ощутимым усилием сгибая непослушные конечности. Еще не до конца проснувшись, я добрых пять минут повсюду искал кроссовки — пока не вспомнил о событиях минувшей ночи.
"Скорее всего, мои вездеходы Camel Active уже гоняет один из тех вчерашних оборванцев", — подумал я.
Зевая и щурясь, я вышел из комнаты и очутился в гостиной, заполненной светом и прохладным воздухом. Там, за большим деревянным столом, увлеченно беседуя, сидели белый мужчина и пятеро африканцев. На стене громко шипел больший кондиционер.
Белому мужчине на вид было лет сорок — сорок пять. У него было квадратное лицо, смуглая кожа, черные волосы с проседью, мускулистые руки и волосатая грудь, выглядывавшая из рубашки цвета хаки. В общем, он был похож на полевого командира. Сидя во главе стола, он что-то показывал на разложенной на столе карте. Африканцы, приподнявшись со своих мест и наклонив головы, внимательно следили взглядом за его пальцем, плавно двигавшимся по возвышенностям и впадинам вечнозеленого тропического ландшафта.
Растерявшись от неожиданности, я замер на месте. Я забыл, что дверь моей комнаты выходит прямо в гостиную, а туалет находится дальше по коридору. Знакомство с новыми людьми в столь ранний час и в моем столь неприглядном виде в мои планы не входило. В мои планы входило только, как говаривал один приятель, "выплюнуть веревку" — и вернуться в комнату, чтобы все-таки как следует выспаться. Пока я раздумывал, ретироваться ли мне обратно в свои покои или попытаться незаметно прошмыгнуть мимо почтенного собрания в направлении уборной, дверь протяжно проскрипела за моей спиной и захлопнулась с непоправимо громким звуком.
Компания за столом обернулась, и все шестеро уставились на меня с неподдельным изумлением, как будто неожиданно увидели у себя в спальне средневекового рыцаря в железных доспехах или Деда Мороза в красной шубе.
После бесконечных тридцати секунд молчаливого взаимного разглядывания белый мужчина хлопнул себя ладонью по лбу и громко воскликнул:
— Ах да! Ты, должно быть, новый переводчик Гены? Точно, ты же вчера должен был приехать! Я совсем забыл!
Я утвердительно кивнул, не двигаясь с места. Компания продолжала разглядывать меня с живым любопытством. Охваченный смущением, я принял решение вернуться в свою комнату и надеть хотя бы грязную, рваную рубашку на свой тощий, бледный, усыпанный родинками голый торс, посреди которого торчало лишь несколько рыжих волосков. Чтобы как-то обозначить свой уход, я сделал правой рукой неопределенный жест, изобразил сожаление на лице и стал плавно поворачиваться, одновременно пытаясь нащупать левой рукой ручку двери.
— О боже, какой ты белый! — весело воскликнул мужчина в военной рубашке. — Ты используешь пудру или какую-нибудь специальную мазь для кожи?
Африканцы заулыбались, сверкая зубами. Я снова замер на месте, застигнутый врасплох этим вопросом.
— Нет, я не использую пудру, — честно ответил я. — Просто в стране, откуда я приехал, мало солнца.
— Бедный, бедный мальчик! — сочувственно покачал головой мужчина. — Зато здесь солнца слишком много. Смотри, как бы оно не сожгло тебе кожу!
— Он женится на нашей африканской сестре и останется здесь жить, — сказал Омар, который встречал меня в аэропорту накануне, — и через пять лет его кожа станет такой же, как у нас!
— Кожа белого человека никогда не станет такой, как у африканца, — авторитетно заявил его сосед по столу. — Ни через пять лет, ни через десять.
— Если его жена пойдет к колдуну, то колдун сможет сделать его кожу черной, — настаивал на своем Омар.
— Да, но только на время, — согласился его сосед. — А если он уедет из Африки, то его кожа опять станет белой.
— Бери стул и садись к столу, — сказал мужчина в военной рубашке. — Мое имя — Шимон, а как тебя зовут?
— Евгений.
— Ефгени, — повторил он довольно похоже. — Хорошо, что ты приехал. Гена не состоянии подниматься с постели к нашей ежедневной планерке. Мы собираемся здесь в семь утра, а он встает только к обеду, когда мы все уже давно разъезжаемся по заданиям. Поэтому он постоянно не в курсе того, что происходит. Я прошу тебя послушать то, о чем мы будем говорить, и пересказать Гене.
Я молча кивнул, присаживаясь на плетеный стул с краю стола.
— Итак, здесь присутствует мозговой центр нашего проекта, — сказал Шимон, обводя рукой присутствующих. — Это топ-менеджеры нашей компании, тебе нужно будет работать в тесном контакте с ними. Они все мусульмане, поэтому их всех зовут Мохаммедами. Чтобы не путаться, мне приходиться называть их по фамилиям: достопочтенный Корома, Корома-младший, Омар, Дьялло и Вильямс. Наша компания зовется "Металл Либерия", мы занимаемся сбором и экспортом больших партий металлолома. Этой информации тебе пока достаточно; остальное, я думаю, ты поймешь по ходу. А сейчас вернемся к обсуждению нашего основного проекта — объекта "Бонг Майнс".
— Так вот, — кашлянув, сказал высокий худощавый африканец, которого Шимон представил как Корому-младшего, — в Бонг Майнс мы дополнительно наняли пять рабочих. Это было сделано по твоей просьбе, чтобы ускорить темпы работ и набрать достаточно металлолома к приходу корабля.
В отличие от других африканцев, с которыми я успел пообщаться, Корома-младший говорил на хорошем английском, почти без местного акцента. У него был низкий хриплый голос и быстрые, веселые глаза; большую часть времени у него на лице играла хитроватая, но дружелюбная улыбка; говоря, он постоянно поправлял бейсболку на голове. На столе перед ним лежал лист бумаги с подсчетами, с которыми он периодически сверялся.
— Сколько там теперь всего рабочих? — спросил его Шимон.
— Вместе с этими — сто пять. Мы платим рабочим и охранникам по три доллара в день, десятерым резчикам — по пять долларов в день. Теперь всего на выплату заработной платы у нас уходит 285 долларов в день, или 8550 долларов в месяц. До того как мы наняли дополнительных рабочих, у нас в день на зарплату уходило 270 долларов, или 8100 долларов в месяц. За минувший месяц зарплату мы еще не платили. Люди волнуются.
— Сегодня мы ожидаем перевода, — сказал Шимон. — Если все будет нормально, то завтра будем выдавать зарплату. Инша Алла!
— Инша Алла! — с готовностью повторил Корома-младший. — Кроме того, у нас заканчивается рис, которым мы кормим рабочих. В день на это уходит пятидесятикилограммовый мешок риса. Я хотел бы напомнить, что если без денег либериец еще сможет прожить, но без риса — и дня не протянет!
