В. Орлов - Он смеялся последним
— Вы о ком?
— Семен Толкачев, мой аккомпаниатор! Ну, не чудак ли!
— Не спорю, вам видней. Вот, познакомьтесь. — начал Кондрат.
— Кто же не знает нашу оперную диву: Людмилу Соколовскую! — расплылся в улыбке Ружевич. — Какая удача! Обедаем вместе?
Она оглядела чекиста, заученным жестом поправила прическу, улыбнулась, взяла обоих мужчин под руки и решила:
— Пора.
За ними спешил Толкачев, взывал:
— Людмила Эдуардовна, обождите: талоны на питание ведь у меня!
В зал пропускали по предъявлению талонов на питание только участников декады.
Официанты ресторана были подобраны некоего единого вида: крепкие, подвижные, с одинаковыми проборами в коротко стриженых волосах, с чубчиками. Один из них, едва Кондрат и Ружевич вошли в зал, учтиво провел их к столику с нетронутой сервировкой на двоих.
Соседями оказались красивый плотный мужчина в очках с толстыми стеклами и девушка в сарафанчике, с бантами, делающими ее похожей на гимназистку. На новых соседей по столу мужчина взглянул без любопытства, коротко кивнул, а она, тряхнув косичками, пискнула:
— Чень добры. — Акцент сразу выдал в ней польку.
У стула мужчины стоял футляр с гитарой. Он ласково гладил руку спутницы, у обоих на левых руках поблескивали обручальные кольца; переговаривались они на французском. Что уловил Кондрат: она мужа ласково называла «Лео», а он ее, воркуя, — «Ирэн». Время от времени они весело переговаривались с сидящими за соседним столиком, но — на польском. Отвечали им также по-польски.
Лидером там был Эдди Рознер — открытки с изображением трубача с обворожительной улыбкой и его жены-певицы Рут Каминской на фоне джаз- оркестра продавались во всех газетных киосках Минска. Третьим был лысый толстячок, а спиной к Кондрату сидел молодой человек. Лица его не было видно, но он бесконечно острил: вся шестерка, представлявшая единую компанию, после его реплик покатывалась со смеху.
Кондрат понимал язык и тоже чуть улыбался.
— О чем они? — насторожился чекист. — Над чем смеются? Переводите.
— Потом.
Официант подал два меню в кожаных папках с золотым тиснением «Гостиница «Москва». Ресторан». Кондрат и Ружевич углубились в чтение, исподлобья переглядывались, встречая названия блюд, равно незнакомые обоим.
— Что, товарищ сатирик, — едва слышно пробормотал чекист, — вот каков он, советский общепит!
Кондрат наметил в меню, что имело хоть частично знакомое название: «нарзан», «винегрет» с добавлением неизвестного слова «с каперсами», «борщ по-селянски» — это было понятно — и «котлету по-киевски». Какой вкус придавала котлете столица Украинской ССР, он не знал, но иностранные уточнения в меню к слову «котлета» в остальных названиях делали те блюда абсолютно неприступными. После заказа Кондрата чекист небрежно махнул официанту:
— Мне то же самое.
В ожидании — прислушались. Толстячок за соседним столиком тронул ножом полупустой бокал.
— Соль-диез, — опознал звук Рознер.
Толстячок допил вино и вновь стукнул ножом по пустому бокалу. Еще не затих долгий звон, как Рознер определил:
— Си-бемоль.
Толстячок нагнулся, поднял футляр, достал скрипку.
— Павлик, золотко, ты мне не веришь?! — удивился Рознер.
— Верю, маэстро, но. — Он тронул смычком струну, согласился: — Си- бемоль. Эдди, у тебя не уши, а камертон!
Компания весело обсуждала экзамен.
— Над чем смеются? — беспокоился Ружевич. — Знать бы.
Рознер приподнялся, взглядом поискал кого-то, помахал, подзывая. Тотчас к столику подлетел с портфелем под мышкой директор Рубинчик.
— Золотко, пан коммунист, — начал Рознер как бы деловито, но не выдержал, рассмеялся.
Хохотали все музыканты.
— Над чем смеются? — насторожился Ружевич.
— «Пан коммунист».
— Ну, и что смешного?
— Само сочетание понятий. Не ловите?
Им принесли бутылку нарзана, тонко нарезанный хлеб — белый и черный, — винегрет с зелеными продолговатыми плодами.
— Приятного аппетита, — пожелал официант.
— Смачнэго! — обнажила в улыбке зубки юная соседка по столу.
Рознер просил директора:
— Додик, золотко, в Москве должны находиться оркестры моих пшиятелей: Генриха Варса и Гольда Петербурского.
— Варса с оркестром пригласил Львов. Они уехали, а Петербурский живет в этой же гостинице, — отрапортовал Рубинчик. — Позвать?
— Сегодня после репетиции организуй, Додик-золотко, нам здесь ужин. У него наверняка есть новые песэнки для нас.
Слово «песенки» они произносили по-польски, с ударением на «э».
Подала голос красавица Рут:
— Надо Петербурскому открыть, чтоб не удивлялся: его танго «Та опошня нечеля» звучит в СССР как «Утомленное солнце», и совсем под другой фамилией.
Рознер поддержал жену:
— Скажи ему: Эдди приглашает на бокал вина. — И еще что-то прошептал Рубинчику на ухо, поглядывая на Кондрата со спутником.
— Все? — переспросил директор, кивнул белорусам и отошел.
Вмешался музыкант, сидевший к Кондрату спиной:
— В Москве популярна новая песэнка на три четверти «Синенький скромный платочек», считается тут: народная. А ее в этом отеле сочинил недавно Петербурский! Мелодию подслушали, сочинили текст и — проше пане! — советский шлягер.
— Слушай, Ежи, может, этот «платочек» взять в наш програм, — задумался Рознер, делая ударение на «о» в последнем слове, — и дать спеть Рут? У нас маловато песэнок на русском.
— В этом закрытом обществе, — продолжал музыкант, названный «Ежи», — принято заимствовать чужие темы: Дунаевский — их самый знаменитый композитор — для кинокомедии взял мексиканскую песэнку и просто переложил с четырех на двухчетвертной размер, на марш, вставил в фильм и — проше пане! — идут авторские. А «Платочек». нет, на стиль Рут, на ее «дизес» не ляжет.
Ружевич, выслушав, тихо пояснил Кондрату:
— Это их музыкальный руководитель Ежи Бельзацкий. Что-то парень язык распустил.
Принесли борщ. Кондрат и Ружевич быстро опорожнили тарелки, дождались «котлет по-киевски».
— .задумал у себя в кабинете поставить второй телефон с отдельным номером, — рассказывал Бельзацкий. — Позвонил я на станцию, через час приехали два мастера в форме и только спросили: какого цвета я желаю иметь телефон и какой длины шнур. Ах, моя пшедвоенная Варшава! — И музыкант горестно вздохнул. — Мой милый дом по улице Твардой, недалеко от вокзала.
— Попросим нашего Гарриса сочинить песэнку о милой Варшаве, — утешал его Рознер.
Чекист, рассматривая в тарелке обсыпанный сухарной крошкой «дирижаблик» с косточкой, шепотом внушал Кондрату:
— Врет Бельзацкий про телефон. Не может быть такого. У нас даже большие начальники годами ждут установки домашнего телефона! Это типичная пропаганда.
Он ножом нажал на котлету — оттуда на его костюм брызнула струйка расплавленного масла. Ружевич тихо матерился, сыпал на жирное пятно соль.
Ирэна хихикнула.
А Бельзацкий, обращаясь ко всем за обоими столиками, шутил:
— Человек, собираясь на маскарад, спрашивает: «Какой костюм мне надеть, чтобы меня не узнали?» А ему советуют: «Наденьте чистую рубашку».
Музыканты оценили анекдот, смеялись.
— Почему они все такие веселые? — раздраженно прошипел Ружевич и повернулся к Кондрату.
— Не оглядываются. Не рассчитывают на подслушивание.
— Думаете, Кондрат, тут без ушей? — чекист кивнул в сторону снующих официантов.
— А музыкантам плевать.
— Ой, доплюются.
— Это сколько же на их болтливый буржуазный коллектив требуется «обязательных друзей»! — притворно-горестно вздохнул Кондрат.
Их соседи по столу встали. Лео отодвинул стул юной жены, подал ей руку и подхватил гитару. Еда женщины оставалась почти нетронутой.
— Смачнэго, — пожелала белорусам Ирэна. — Приятно вам кушать.
Кондрат поднялся, кивнул благодарно. Ружевич продолжал с осторожностью ковырять котлету.
К их столику подошла миловидная девушка со значком Осоавиахима. Серебристый самолетик поддерживал на тонких цепочках звездочку, подрагивавшую на ее пышной груди.
— К вам можно? Свободно?
Ружевич, мазнув ладонью по губам в масле, расплылся в улыбке:
— Пожалуйста. Для вас — конечно!
Вернулся Рубинчик и протянул Кондрату бумажный листок.
— Это вам контрамарка на наш концерт: открываемся пятого июня, в шесть тридцать, Летний театр сада «Эрмитаж» — от Эдди Игнатьевича.
Кондрат глянул на Рознера — тот поднял бокал, а толстячок Павлик стукнул по стеклу ножом.
Ружевич толкнул локтем Кондрата, зашептал с набитым ртом:
— Я вас одного не отпущу — просите и мне пропуск. Идите в номер. Я догоню.
На выходе, в широких дверях ресторана Кондрат стал свидетелем, как невесть как появившихся в Москве Айзека Мовчара и Илью Горского вежливо задержал администратор:
— Здесь, товарищи, спецобслуживание: только делегаты, только по талонам. За наличные — вон в тот зал, пожалуйста.
