Фредерик Марриет - Пират
– Я не знаю, какую власть имеет над вами память о моей матери. Я сожалею только, что она, так или иначе, имела несчастье вступить с вами в связь.
– Она оказывала на меня то же влияние, – ответил Каин, – какое всякая женщина оказывает на мужа, когда они много лет проведут в одной каюте, но это влияние теперь ослабевает все больше и больше. Я скажу тебе напрямик: даже память о ней не остановит меня, если ты не откажешься от своих проделок. В последнее время ты на глазах у команды проявлял враждебное отношение ко мне, ты оспаривал мои распоряжения, и теперь я имею все основания подозревать, что ты замышляешь что-то против меня.
– Да как же я могу скрыть свое отвращение, – возразил Франциско, – когда мне приходится быть очевидцем таких ужасов, таких жестокостей, таких хладнокровных злодеяний, как те, что совершались за последнее время? Зачем вы заставили меня здесь жить? Зачем удерживаете меня? Ничего я больше не прошу – только дайте мне уйти с этого корабля. Вы не отец мне, вы сами мне это сказали.
– Нет, я тебе не отец, но ты… ты сын своей матери.
– Это не дает вам права принуждать меня, даже если бы вы были с ней обвенчаны, а между тем…
– Я с ней не был обвенчан.
– Благодарение Богу! Потому что обвенчаться с вами значило бы подвергнуться еще большему позору.
– Что? – закричал Каин, вскакивая и, схватив юношу за шиворот, он поднял его с дивана, как куклу. – Но нет!.. Я не могу забыть твою мать, – промолвил он вдруг, отпуская Франциско и снова садясь на сундук.
– Делайте, что хотите, – сказал Франциско, как только пришел в себя. – Не все ли равно, размозжите ли вы мне голову, или же меня бросят за борт на съедение акулам. Прибавится лишь одно новое убийство.
– Безумец! Глупец! Зачем ты меня так искушаешь? – ответил Каин и, вскочив с места, вышел из каюты.
Описанная нами ссора не осталась незамеченной теми, кто находился на палубе, так как двери каюты были открыты, а стеклянная крыша люка отодвинута, чтобы проходил воздух. Каин с разгоряченным лицом поднимался по лестнице. Он заметил, что его старший помощник стоял возле трапа, между тем, как многие из матросов, дремавших у кормы, приподняли головы, как будто прислушивались к происходящему внизу разговору.
– Так не должно продолжаться, сэр, – сказал Хокхерст, его помощник, и покачал головой.
– Конечно, – ответил капитан, – хотя бы он был мой настоящий сын. Но что делать? Он ничего не боится.
Хокхерст указал на входный порт.
– Когда я обращусь к вам за советом, тогда и советуй те, – сказал капитан, мрачно отворачиваясь.
Между тем Франциско, глубоко задумавшись, расхаживал по каюте. Несмотря на свою молодость, он был равнодушен к смерти, потому что не было звена, которое бы привязывало его к жизни и делало жизнь прекрасной. Он помнил свою мать, но не помнил, как она умерла; от него это скрыли. Лет семи он поехал с Каином на невольничьем судне, и с тех пор они не расставались. До не давнего времени он продолжал считать капитана своим отцом. В течение тех лет, когда он занимался еще работорговлей, Каин уделил много времени воспитанию мальчика; случилось так, что единственной книгой, оказавшейся на корабле, когда Каин приступил к обучению, была Библия, принадлежавшая прежде матери Франциско. По этой книге он научился читать, а по мере того, как воспитание его продвигалось, на фрегат были доставлены и другие книги. Может показаться странным, что та торговля, которой промышлял его мнимый отец, не отразилась на воспитании мальчика, но дело в том, что он с детства привык считать этих негров чем-то вроде низших тварей, – и такое представление о них находило полное отражение в жестокости, с которой относились к ним европейцы.
Бывают люди с такой доброй и благородной душой, что ни дурной пример, ни преступность окружающей среды не могут совратить их; таков был Франциско. По мере того, как Франциско подрастал и приобретал новые познания, он приучался мыслить независимо и уже успел осознать омерзительность тех жестокостей, которым подвергались бедные негры, но как раз в это время Каин захватил в свою власть торговавшее невольниками судно и превратил его в разбойничий корабль. Сначала его злодеяния были не так уж велики: он захватывал и грабил корабли, но щадил человеческую жизнь. Однако стезя преступлений круто ведет вниз, и так как указания отпущенных на свободу жертв грабежа не раз подвергали шхуну опасности ареста, то в последнее время никому уже не давали пощады; и весьма нередко убийства эти сопровождались еще более зверскими злодеяниями.
Франциско был свидетелем таких ужасных сцен, что кровь застывала у него в жилах. Он пробовал заступаться, но тщетно. Негодуя на капитана, на команду и на их кровавые злодейства, он недавно высказал смело свои чувства и задел капитана презрительной речью, так как незадолго перед тем, в пылу ссоры, Каин проговорился, что Франциско не его сын.
Если б кто-нибудь из команды или офицеров корабля высказал хоть десятую долю того, что сорвалось с бесстрашных уст Франциско, он давно бы поплатился за свою дерзость, но в груди Каина было незаглушимое чувство привязанности к Франциско – чувство, вскормленное совместной жизнью и привычкой. Мальчик был его спутником в течение многих лет и, находясь постоянно при нем, сделался как бы частью его самого. Есть потребность, не покидающая нашей природы даже тогда, когда природа эта втоптана в грязь, – потребность любить кого-нибудь, защищать кого-нибудь и ласкать; предметом этого чувства бывает собака или другое животное, когда человек не умеет найти друга среди себе подобных. Таково было чувство, столь сильно привязывавшее Каина к Франциско; таково было чувство, до сих пор спасавшее жизнь юноши.
Походив некоторое время взад и вперед, молодой человек присел на сундук, на котором недавно сидел капитан, и вскоре увидел голову Помпея, заглядывавшего в каюту и манившего его пальцем.
Франциско поднялся и, взяв из буфета графин с водкой, подошел к двери и молча передал его крумену.
– Масса Франциско, – прошептал Помпей, – Помпей говорит – все крумен говорит, – если они убежать, вы пойти вместе? Помпей говорит – все крумен говорит, – если они захочет убить вас? Не убить вас, пока один крумен жив.
И негр тихонько отстранил Франциско рукой, как будто не желая слышать его ответ, и поспешил вперед на вторую палубу.
VIII. Нападение
Между тем в заливе повеял бриз и стал скользить по поверхности воды к месту якорной стоянки шхуны. Капитан послал на краспиц-салинг человека, приказав ему смотреть в оба, а сам прохаживался по палубе со своим старшим помощником.
– Они отплыли только на день или на два позже, – сказал капитан, продолжая беседу, – я принял все это в расчет, и можете быть уверены, что так как они едут восточным путем, то мы их скоро нагоним. Если их корабль не покажется нынче до наступления темноты, то я выдвинусь в море; я сразу узнаю португальца. Морской бриз уже подхватил наше судно; скажите, чтоб прибавили внутренний кливер и присмотрите, чтобы мы не зацепились за якорь.
Уже значительно перевалило за полдень, и обед был прислан в каюту. Капитан сошел вниз и уселся за стол с Франциско, который ел молча. Раза два капитан, гнев которого прошел, и его дружелюбное расположение к Франциско, заглохнув на короткое время, воскресло с еще большей силой, пытался, хоть и безуспешно, вовлечь его в разговор. Но вдруг с площадки марса раздалось: «Парус виден!»
– Это они, ей-богу! – закричал капитан и вскочил с места, но тотчас же, будто спохватясь, опустился снова.
Франциско, облокотившись на стол, приложил руку ко лбу и заслонил глаза.
– Большой корабль, сэр. Мы можем различить его до вторых рифов марселей, – сказал Хокхерст, заглядывая в каюту через потолочное окно.
Капитан поспешно отпил вина из графина, кинул на Франциско взгляд, полный презрения и досады и бросился на палубу.
– Пошевеливайся, ребята! – закричал капитан, посмотрев несколько секунд на корабль в свою подзорную трубу. – Это они! Сверните тент и подтяните шхуну носом к якорю. На этом корабле, ребята, столько серебра, что в ваших сундуках и места не хватит, а святым великомученикам, покровителям церквей в Гоа, придется еще некоторое время подождать своих золотых подсвечников.
Команда сейчас же оживилась. Тенты были убраны, и матросы общими силами, завезя с кормы шпринговый канат, подтянули корабль носовой частью к якорю.
Через каких-нибудь две минуты «Мститель» повернулся на правый галс, направляя свой курс наперерез злополучному кораблю. Бриз становился более свежим, и шхуна устремилась по глади вод с быстротой дельфина, преследующего добычу. Через час можно было ясно рассмотреть корабль, но солнце приблизилось к горизонту, и прежде, чем они успели оценить силы врага, наступили сумерки. Никто не мог бы сказать, была ли шхуна замечена или нет, во всяком случае, курс корабля остался неизмененным, и если там заметили шхуну, то, очевидно, отнеслись к ней пренебрежительно. Между тем на борту «Мстителя» времени не теряли: длинная пушка в центре палубы была освобождена от загромождавших ее предметов, другие пушки заряжены, словом, все было приведено в готовность с такой же быстротой, с таким же соблюдением дисциплины, как на военном корабле. Преследуемое судно не было потеряно из виду, и глаза капитана все время следили за ним в подзорную трубу. Еще через час шхуна была уже на расстоянии мили от корабля, и тогда она переменила курс так, чтобы поравняться с ней на расстоянии кабельтова с подветренной стороны. Каин встал на шкафут и окликнул. С корабля ответили по-португальски.
